"Л" значит Лили. Часть II (гет)

Кажется, тот похожий на мурлокомля старичок был рад ее видеть: узловатые пальцы в старческих пигментных пятнах потянули из-под груды документов знакомый бланк с запросом, и в бесцветных глазах появилось что-то похожее на оживление.

— Очень интересный случай, очень. Самое необычное сплетение условий, какое я только видел — я бы даже сказал, просто беспрецедентное. Недаром магглы почитали Амброзиуса как второго Мерлина и со временем стали путать его с первым...

— Так это было проклятие? — упавшим голосом спросила Лили. Безотчетная надежда, что они все-таки ошиблись, таяла с каждой секундой.

Эксперт остро глянул на нее из-под роговых очков и сложил перед собой пальцы домиком.

— Не перебивайте. Так вот, как я уже сказал, проклятие представляет собой сложную конструкцию из нескольких блоков. Субъектный блок осложнен отлагательным условием: он проклял убийц своей возлюбленной и их потомков, и проклятие проснется, «когда старшие забудут, а младшие не будут знать»... — забывшись, старичок потер руки. В тусклых глазах разгорался живой огонек. — Объектный блок содержит два ограничительных условия. Проклятые будут умирать от того, от чего их спасла она, «и к каждому из рожденных от них проклятие придет в свой черед, и никто из признанных ими не сможет...» — он запнулся, пожевал губами, словно подбирая слова, и наконец решился: — Тут любопытный глагол — не «спасти», а «исцелить», как будто речь идет о какой-то болезни. Соответственно, никто из «признанных», что бы это ни значило, проклятых исцелить не сможет. Что до отменительного блока, то он неспецифичен и отдельно не выделен — как и активационный, который включает стандартную для таких случаев человеческую смерть; в данном случае он усилил проклятие, принеся в жертву самого себя.

Старичок-эксперт откинулся на спинку кресла и помассировал переносицу.

— Мы провели проверку — в архивах нет ничего, подходящего под ваш случай. Возможно, проклятие до сих пор находится в латентном состоянии; возможно, эта фамилия давным-давно пресеклась от других причин; возможно, нужная вам часть архивов не сохранилась до наших дней, — он пододвинул к ней ее запрос и положил рядом два хрустких пергаментных свертка. — Вот официальное заключение — к сожалению, больше мы вам ничем помочь не можем.

Лили ушла из аврората с отчетом под мышкой и полным хаосом в голове. Выходит, Квинтию убили, а Амброзиус за нее мстил? Так вот почему она отравилась неправильно сваренным зельем! А тогдашние власти либо не разобрались, либо так же привыкли скрывать правду, как и нынешние... Но кто мог ее убить и за что? Она ведь ничего плохого не делала, только помогала людям и лечила их от темной скверны...

Размышления над этой загадкой заняли весь остаток рабочего дня, но так ни к чему и не привели. В складывающейся мозаике не хватало каких-то важных деталей, и где их взять, она не знала.

* * *

У родителей Лили управилась за пару часов. Прошлась по комнатам с палочкой и чистящими чарами, потом наколдовала в бойлер горячую воду и избавилась от скопившегося мусора — в городе бастовали все службы, включая врачей, коммунальщиков и транспорт, и конца этому кошмару не предвиделось. Она оставила маме свечи на случай перебоев с электричеством, обняла, расцеловала — и аппарировала к собственному дому, наводить уют уже у себя.

Но стоило ей запустить в гостиную метелку для пыли, как незажженный камин внезапно ожил. Кашлянул, плюнул сажей на лежащий перед ним гостевой коврик — ведь знала, знала же, что дымоход давно пора чистить! — и наконец полыхнул призрачной, почти потусторонней зеленью, и откуда-то издалека донесся голос Мэри:

— Лили! Ты сильно занята?

Лили покосилась на Нарцисса — он весь напружинился, охаживая себя по бокам пушистым хвостом, и прижал уши. Разноцветные глаза неотступно следили за метелкой, которая порхала по полочке с фотографиями.

Вздохнув, она повернулась к камину:

— Нет, я абсолютно свободна! Входи!

И заставила метелку спрыгнуть с полочки, еще успев краем глаза заметить, как за ней метнулась белая молния.

— Давай лучше ты ко мне! — все так же издалека откликнулась Мэри.

В зеленых отблесках каминная топка походила на подводный грот, и за чугунными прутьями расплавленными монетками светились угли. Что ж, надо выяснить, что стряслось... Лили отодвинула решетку и шагнула в изумрудное пламя, как в стоячую воду. Короткий полет по трубе — и вот она уже стояла на коврике для гостей и отряхивала от золы одежду и прическу.

Квартира Мэри всегда напоминала ей полотно Ван Гога: темно-синие обои, канареечно-желтые складки штор и рыжий шар светильника на потолке. Впрочем, сейчас свечи в нем не горели, и сквозь окно сочился серый дневной свет, мутный, будто вода из Темзы.

Сама хозяйка квартиры сидела на полу перед диваном. Одетая в мятую вечернюю мантию — Лили приподняла брови — и с бокалом вина в руке. Ее остриженные волосы уже успели немного отрасти и торчали во все стороны, как пух одуванчика, а покрасневший нос и слишком блестящие глаза выдавали небрежно наложенные косметические чары.

— Все мужики — твари, — вместо приветствия сказала Мэри, отсалютовала бокалом и то ли икнула, то ли хлюпнула носом. — Будешь?

И кивнула на пустой бокал, который стоял на стеклянном журнальном столике рядом с бутылкой эльфийского вина.

Пожав плечами, Лили плеснула себе немного на самое донышко и опустилась рядом с подругой на ковер. Слишком светлый, серовато-бежевый — кинув косой взгляд, она заметила на нем россыпь темно-красных капелек. Уже подсохли... Значит, Мэри сидит так не первый час — и не факт, что ограничилась только одной бутылкой.

— Не то чтобы я с тобой спорила, но кто конкретно тварь и почему? — Лили осторожно пригубила вино. Сладкое, невероятно душистое, с нотками карамели и лакрицы... Интересно, это то самое, которое подают к столу у Поттеров? Тогда понятно, отчего она в театре даже ничего не попробовала. — Может, расскажешь, что у тебя стряслось? Если что, мой «Ведьмополитен» с десятью порчами для соперниц всегда к твоим услугам.

В каминной трубе загудел ветер. Огонь припал к догорающим поленьям, как шкодливый рыжий кот, а потом снова выпустил длинные языки. Мэри не то рассмеялась, не то всхлипнула. И подобрала под себя ноги — измятая мантия барабаном натянулась на коленках, из-под темно-синего подола выглянули маленькие ступни в шелковых чулках.

— Нет, дело не в соперницах. Он... в общем, он позвал меня замуж. А я... ну, не то чтоб не хотела, но... Он уже все за меня решил, понимаешь? Мы поженимся в январе, — она разогнула один палец. — Поселимся в маленьком коттедже в Годриковой лощине, — разогнула второй. — Я уволюсь с работы и посвящу себя семье. И, конечно, как можно скорее рожу ребенка, потому что его родители уже пожилые и мечтают о внуках, — Мэри разогнула два оставшихся пальца. А потом залпом допила вино и отставила бокал в сторону — тяжелая ножка примяла бежевый ворс ковра, и случайно упавшая на него капелька расплылась рубиновым пятнышком крови.

Лили передернуло. И от мрачной ассоциации, и от едкого запаха дыма, которым тянуло из камина. И оттого, что такая перспектива выглядела и впрямь... как-то не очень.

— Ужас, правда? — Мэри уставилась на собственные руки. На длинные пальцы со свежим маникюром, и нежно-розовый лак переливался перламутром — вот только сами ногти были обгрызены почти до мяса. — Знаешь, мне ведь нравится создавать портключи. Там нужно во всех деталях представлять себе место назначения, а у меня как раз хорошая память на места. Я уже объездила весь Уэльс и половину Ирландии, а весной Маклагген обещал отдать мне Италию! Италию, представляешь? — она подняла на Лили воспаленные, совершенно измученные глаза. Косметические чары потихоньку сползали — теперь стали видны и покрасневшие белки, и распухшие веки... — Мои портключи точны как часы, срабатывают вовремя и никогда не промахиваются. А он и слушать ничего не стал: увольняйся, мол, или ты считаешь, что я позволю своей жене и ребенку в чем-то нуждаться?

Ой, какой же он идиот! При чем тут деньги, неужели не ясно... Но да, это же Поттер, у него вообще с понятливостью туго. Небось еще и пышную свадьбу закатить потребовал — как у Петуньи, или даже хуже. Вот кошмар-то!

— Знаешь, я всегда подозревала, что логарифм Поттера по основанию «глупость» равен бесконечности, но даже не думала, что он сам это так наглядно докажет, — она ободряюще сжала ладонь подруги. — Даже не знаю, стоит ли он твоей фирменной порчи... но если что, то я с тобой — всегда мечтала посмотреть на прыщавого оленя! — в слабой попытке пошутить добавила она.

Но Мэри не улыбнулась. Только откинула голову и затылком прижалась к бархатистым диванным подушкам. На темно-синем фоне ее светлые волосы казались почти белыми.

— Я думала, мы будем партнерами, — тихо сказала она. — Будем сражаться со злом — плечом к плечу, как тогда в театре. А он, оказывается, все это время только и думал, как бы запереть меня дома. И заставить рожать детей, потому что его родителям хочется внуков. Еще и интересами моими прикрывается — дескать, это для моего же блага, а он просто пытается меня уберечь от войны и опасностей...

Ужасно, просто ужасно! То есть не само по себе желание уберечь, а та форма, которую оно принимает. И дети, пожалуй, тоже неплохо — на мгновение Лили представился маленький Сев... или лучше не мальчик, а девочка — с черными волосами и тонкими чертами, похожая разом и на него, и на нее саму... Нет, дети — это точно здорово. Но не сейчас, конечно, а лет через пять или семь. И уж точно не для того, чтобы угодить свекрам! К счастью, Сев не Поттер, он никогда не потребует запереться дома и отказаться ради семьи от карьеры. Да и что там целый день делать? Она же ведьма, прошлась с палочкой по комнатам — и готово! Не говоря уж о том, что он и сам не безрукий, как-нибудь справится с простеньким заклинанием для мытья посуды. Бедная, бедная Мэри! Это ж надо было связаться с таким оленем...

Вздохнув, она покачала бокалом. Густая пурпурная жидкость плеснула о стенки, и Лили поднесла вино к глазам. Взглянула сквозь него на камин — внутри стекла словно порхали ослепительные языки пламени... Покосилась на Мэри, которая из последних сил смаргивала слезы, и с напускной бодростью предложила:

— Еще вина?

* * *

Она осталась у подруги на всю ночь. Слушала, держала за руку, ругала оленя-Поттера, подливала еще вина — потом перестала подливать, когда решила, что им уже хватит, и повесила запирающие чары на бар с алкоголем. А с утра выдала сонной и всклокоченной Мэри стакан воды и таблетку аспирина — и вернулась домой, к Нарциссу и незаконченной уборке. Хотела по пути зайти к мяснику, чтобы побаловать Сева на Рождество индейкой с крыжовником, но в магические лавки она с недавних пор не совалась, а в маггловском мире творилось что-то несусветное. Казалось, в городе бастовали все, включая гробовщика и местный морг — Лили даже испугалась, что перед ним сейчас начнется драка. Ладно, черт с ней, с индейкой, дома все равно лежит мясо для ростбифа, а голодный Сев привередничать не будет — с этими мыслями она крутанулась на месте и аппарировала в Вишневый переулок, а потом до самого вечера наводила дома порядок и занималась стиркой и другими делами.

В понедельник ее разбудило чириканье птиц. Лили с трудом разлепила глаза. Складки штор наливались серым призраком уличного света, будильник деловито гнал стрелки по круглому циферблату, и она осознала, что звонка пока не было и можно поваляться еще немного. Потом — что сегодня Рождество и можно поваляться даже не немного, и наконец — что в стекло кто-то настойчиво стучится и придется все-таки вставать.

Приглаживая растрепанные волосы, она сползла с кровати, сунула ноги в домашние шлепанцы и отодвинула краешек шторы. И протерла глаза: на заснеженном отливе сидели две рогатые птички. В неярком утреннем свете их грудки и головы отливали то зеленым, то синим, а перья на крыльях и хвосте были красновато-пурпурными, как шкурка винограда. Тонкие острые клювы с двух концов сжимали конверт — и Лили кинулась отворять оконную створку и впускать птичек в дом. Эмма! Ну наконец-то! Господи, она все-таки ответила!

В лицо дохнуло морозным воздухом, вымывая остатки сна. Белый конверт казался холодным на ощупь, один его угол немного подмок в снегу. Пернатые почтальонши выразительно покосились на Нарцисса, вспорхнули под потолок и уселись рядышком на деревянный карниз для штор. Нарцисс не менее выразительно покосился на них, сел под окном и сделал вид, что это не он вчера забрался в шкаф и сгрыз метелку для пыли, — и Лили, больше не обращая на них внимания, дрожащими руками вскрыла письмо.

Пара пассов — и на листке под ее пальцами проступили тонкие сероватые штрихи. Она не стала дожидаться, пока они потемнеют и сложатся в настоящие буквы — сощурилась, вглядываясь в размытые очертания; знаки приплясывали перед глазами и норовили раздвоиться. Так, извинения, что долго не писала, поздравления с Рождеством... Эмма, чучело, ну с лучшей-то подругой эти светские расшаркивания опустить можно?! Малыш бодр и деятелен, они с Саймоном тоже — большое спасибо Сириусу, что вовремя предупредил и они успели смотаться с острова до «карательного визита» Макмилланов... Фух, какое счастье! Они успели, с ними ничего не случилось! Просто камень с души и гора с плеч!

Так, а это что? Еще извинения? Она считает, что не должна была руководствоваться глупыми страхами и непроверенными слухами? Лили дочитала последние строчки, потом перечитала еще раз, и брови сами собой поползли на лоб.

Видишь ли, писала Эмма, о матери твоего Северуса в свое время ходили кривотолки и пересуды едва ли не во всех чистокровных семействах. Поговаривали, что ее настоящим отцом был не старик Принц, а совсем другой человек, очень дурной и жестокий. Я видела в твоем Северусе много фамильных черт и боялась, что это сходство окажется не только внешним. Мне не следовало вываливать свои страхи и подозрения на тебя, так что еще раз прошу прощения за свою чудовищную бестактность.

Божечки, Эмма! Ну хоть раз в жизни можно выражаться понятно? Какие еще «фамильные черты»? И что за «дурной и жестокий человек», которого все считают Северусовым дедом? Нет, прав был Эдди: тут нужно десять веков во всем этом вариться, чтобы просто понять, что у этих чистокровных в голове...

Она за пять минут набросала ответ и вложила в конверт рождественскую открытку из Хогсмида — пусть порадуется маленькому привету с далекой родины. Райские птички слетели с карниза и, настороженно косясь на Нарцисса, забрали у нее письмо. Лили уже закрывала за ними окно, когда взгляд выхватил внизу какую-то темную фигуру.

Он стоял, прислонившись к стене ее дома, зловещий и черный на фоне снежной белизны ее заднего дворика. Сердце больно подпрыгнуло и ухнуло вниз — булавка, куда же делась булавка? — но тут человек внизу пошевелился, с его головы свалился капюшон, и она узнала его гладкую, будто облизанную, макушку и длинный крючковатый нос.

Северус? Что он делает под окном ее спальни, да еще в такую рань? Неужели она напутала с защитными чарами и не дала ему доступ? Господи, только бы он не решил, что она это нарочно!

Не раздумывая, Лили выскочила на лестницу — как была, в ночной рубашке, даже не накинув халатик — и сбежала на первый этаж, грохоча шлепающими задниками о ступени. Вприпрыжку проскочила холл и остановилась только на кухне, в паре шагов от французской двери.

К счастью, он еще не ушел — маячил у стены длинной черной тенью, так низко надвинув на лицо капюшон, что из-под него торчал только кончик носа. За стеклом белел заснеженный задний дворик, и ломаная линия соседской крыши каминной трубой упиралась в серое клочковатое небо. Человек у стены знакомым жестом потер друг о друга ладони, из его рта поднялось облачко пара — и Лили тоже выдохнула, всем телом ощутив, как из спины и плеч уходит напряжение.

— Сев! — позвала она, поворачивая дверную ручку. — Я забыла дать тебе доступ, да? Извини, пожалуйста, я не специально!

От звука ее голоса он вздрогнул и отступил на шаг. Под тяжелыми ботинками скрипнул снег, и где-то вдалеке хриплым карканьем отозвалась ворона. Длинный черный плащ укутывал всю его фигуру, сбегая складками к самым щиколоткам — совсем как у тех Упивающихся в театре... Усилием воли она отогнала непрошеную ассоциацию. Это же Северус, помнишь? Он всегда носил черное...

— Э... Нет, не забыла, но я не был уверен... — он втянул голову в плечи, но крючковатый нос на дюйм высунулся из-под капюшона.

— В чем? Что меня не разбудишь? Да хоть бы и разбудил — подумаешь, ерунда какая! Входи же, не стой во дворе!

И она пошире распахнула перед ним дверь и зябко поежилась — морозный воздух пробирался даже под плотную фланелевую ночнушку.

Помедлив, Северус шагнул внутрь — и сразу же потянул из рукава палочку, накладывая на ботинки чистящие чары. Лили невольно обратила внимание на его движения — ломкие, замедленные, и тонкие кисти казались совсем белыми... Настолько замерз? Ну, зато хромать перестал, а горячий чай мы сейчас организуем, и Бодроперцовое тоже...

Она закрыла за ним дверь и повернула ручку. Северус отступил немного в сторону — от этого движения с его головы свалился капюшон, и Лили ахнула.

Белым выступом — нос. Черными кругами — глаза. Синеватые впадины щек, сухие и растрескавшиеся губы, обметанные алым... Она попятилась, зажимая рот рукой, и его заострившееся, почти бесплотное лицо дрогнуло. Он склонил голову — по щекам скользнули неряшливые, слипшиеся пряди волос — и выставил перед собой пустые ладони:

— Не бойся, я не причиню тебе...

— Да ты уже причинил все что можно и нельзя! — Лили шмыгнула носом. Глаза жгло, под веками вскипали слезы. — Ты себя в зеркале видел? Словно к инферналам собрался Хэллоуин праздновать, а не ко мне на Рождество! Ты это нарочно, да? Нарочно так с собой поступаешь?

Он еще ниже опустил голову. Спрятал руки в складках плаща. Темные глаза смотрели в пол, воспаленные губы кривились в какой-то непонятной гримасе — словно пытались, пытались и все никак не могли улыбнуться.

— Извини, просто... Так получилось — я правда не хотел... — и добавил глухим голосом, виновато и как-то потерянно оглянувшись на дверь: — Мне... мне уйти, да?

Что? Господь всемогущий, дай сил не шарахнуть этого придурка чем-нибудь тяжелым! С прытью, удивившей ее саму, Лили схватила его за руку и заставила развернуться. Приподнялась на цыпочки, что есть силы вцепилась в его плечи — ткань его плаща оказалась неожиданно шелковистой и мягкой на ощупь — и качнулась вперед, нацелившись на уголок его рта. Но он заметил ее движение, и потянулся к ней сам, и губами поймал ее губы — выдохнул, закрывая глаза, и его ладони легли ей на талию.

Сквозь толстую фланель ночнушки они казались почти ледяными. Она дернула за черную прядь волос — Северус послушно повернул голову, потерся носом о ее щеку. Его нос тоже был холодным, но это не имело значения; она пальцем провела по скуле, по колючему от щетины подбородку, коснулась нежного местечка под ухом, пощекотала ресницами — и его кожа схватилась мурашками.

У его поцелуя был теплый, солоновато-металлический привкус. Она расстегнула бронзовую пряжку плаща — тяжелая груда черной ткани осела к ногам, и он переступил через нее, даже не заметив. За плащом последовала мантия; Северус повел плечами, сбрасывая ее на пол, и Лили подняла голову и заглянула ему в лицо — густые ресницы трепетали, расширившиеся зрачки сливались с радужкой... Распластала ладонь на его груди, прикрытой лишь тонкой белой рубашкой — его сердце часто колотилось, глухо толкаясь в пальцы, и волоски у нее на виске до корней пробирало его жаркое, прерывистое дыхание.

Она не помнила, как оказалась в гостиной. Не помнила, кто из них зажег в камине огонь, кто трансфигурировал в матрас расшитую подушечку с дивана и куда делась ее фланелевая ночнушка. Все слилось в какой-то горячий, сладкий туман — лицо Северуса, шальной блеск черных глаз, его руки и губы... От каждого прикосновения внутри вспыхивали искры, и запах его кожи дразнил и пьянил крепче любого вина. Его рубашка была распахнута на груди, и отблески каминного пламени золотом облизывали разлет ключиц; ей захотелось провести по ним языком, и она дернула белую ткань с его плеч — запуталась, потянулась к манжетам, но Северус перехватил ее запястье и помотал головой. Черные волосы качнулись, тяжелыми прядями свисая на лицо.

— Не надо, — его голос был низким и хриплым. — Там шрам, некрасиво...

Какой еще шрам? Откуда? Ей показалось, что его скулы едва заметно порозовели — но тут он притянул ее к себе и поцеловал в шею, и все остальное разом вылетело из головы.

* * *

Лили перевернулась на другой бок и плотнее закуталась в мохнатый серый плед. На полу сквозило, но за забралом каминной решетки горел огонь, и старое чиппендейловское кресло бросало причудливую тень на такой же старый диван. Вышитые лилии потускнели от времени, золотые нитки махрились и вылезали из основы — но полумрак щадил обветшавшую мебель, скрадывая все проплешины и потертости, и в рыжеватых отблесках каминного пламени она казалась такой же новой, как в день покупки.

Наверху скрипнул паркет — значит, Северус уже вышел из ванной. Лили вспомнила, что так и не выпила купленное вчера противозачаточное, и громко позвала:

— Сев! Возьми, пожалуйста, из аптечки зеленый пузырек — на верхней полочке, с краю!

Тишина. Потом мягкий щелчок двери, шлепанье босых ног по ступенькам... Скрип половиц — и в дверях нарисовался его силуэт, размытый в сумраке холла. Только белело пятно рубашки и над ним виднелись очертания узкого, угловатого лица.

Лили потянулась за палочкой. Бархатные шторы с золотыми кистями разъехались в стороны, в комнату хлынул утренний свет, и Северус на мгновение зажмурился. Его волосы, еще не просохшие после ванны, тяжелыми черными прядями падали на плечи, и полы небрежно накинутой рубашки липли к телу. Как и подштанники — потемневшая от влаги ткань обтянула острые худые колени. По голым икрам спускались черные волоски — мягкая, густая поросль...

— Как стада коз по склонам гор Галаадских, — Лили кивнула на его ноги. — А ты сам — как овца из купальни. Только нестриженая и совсем мокрая.

И приглашающим жестом откинула плед, похлопав рядом с собой по трансфигурированному матрасу.

— И черная, надо полагать? — Северус усмехнулся, приподнимая брови. Подошел ближе — так же бесшумно, как Нарцисс, который белой тенью проскользнул за ним в комнату. — Держи свое зелье.

И осторожно опустился на самый край матраса, протягивая ей зеленый пузырек. Она вытащила пробку и заранее поморщилась: противозачаточное у Джиггера было еще хуже, чем у Малпеппера, и вкусом напоминало ушную серу, посыпанную смесью селитры и толченого перца. Зато и действовало сразу, а не только если принимать заранее...

— А вот без «алой ленты» можно было и обойтись, — покосившись на его воспаленные губы, Лили одним махом проглотила противное зелье и испарила пузырек. — Как ты умудрился их так обветрить? Долго был на морозе? Собирал ингредиенты или что-то в этом роде?

Он пожал плечами, забрался под плед и во весь рост вытянулся на полосатом матрасе, закинув руки за голову. Его рот блестел от заживляющей мази, но этот блеск только больше подчеркивал все шелушинки и трещинки. Полы рубашки расходились на груди, обнажая розоватую, распаренную после ванны кожу. Черная дорожка волос по животу спускалась к пупку и уходила за резинку подштанников.

— Нет, я ничего не собирал, — наконец сказал он. — Просто долго бродил по улицам. Там... в общем, это длинная история. И не очень-то приятная.

— Ты же знаешь, что я не отстану, — Лили пристроилась к нему под бок. Уткнулась в подмышку, свернулась калачиком, умудрившись не запутаться в подоле ночнушки — он выпростал руки из-под головы, обнимая ее за плечи. Голой шеи коснулось что-то маленькое и холодное — скосив глаза, она убедилась, что манжеты его рубашки были тщательно застегнуты на серебряные запонки. Даже после ванны не поленился... Интересно, что у него там за шрам, раз он его так старательно скрывает? Опять промахнулся с Режущим, боится разноса и ждет, пока все окончательно заживет?

— Где-то с месяц назад мои исследования зашли в тупик, — начал Северус, рассеянно проводя ладонью по ее волосам. Потом запустил в них пальцы — и она чуть не замурлыкала, жмурясь и подставляясь под его руку. — Мы явно что-то упускали — что-то, связанное с темной скверной. Мне были нужны первоисточники: «Об исцелении недугов телесных и душевных» Квинтии Маккуойд и «De aqua amarissima» ее учителя Дамьена Кроткого — она собрала его записи и снабдила примечаниями...

— Что? — моргнув, Лили высвободилась из его объятий. Села на матрасе, по-турецки скрестив ноги, и уставилась на него сверху вниз. — Но там же язык четырнадцатого века! Английский, французский, да еще и латынь — просто голову сломать можно!

Северус возвел глаза к тяжелой кованой люстре. Расплылся в ленивой усмешке — как книззл, который так объелся, что может только щуриться на вожделенную канарейку.

— Переводчики, Лили. Это такие специальные маги, которые... ай! — он брыкнул ногой — Нарцисс, все это время чинно сидевший сбоку, подкрался и одним неуловимым движением цапнул его за пятку.

— Quomodo ceciderunt fortes⁽¹⁾, — Лили назидательно воздела палец. — И так будет с каждым, кто выпендривается перед ближним своим.

Уязвленный в самую пятку выпендрежник обиженно сверкнул глазами, но ничего не сказал. Она показала ему язык, сгребла кота в охапку и затащила к себе на колени. И расправила подол ночнушки, пряча под него озябшие ступни — от камина по гостиной расходились волны жара, но снежная белизна за окном напоминала о зимнем холоде.

— Так вот, о книгах, — Северус снова стал серьезным. — Сначала мне пришлось кое-что сделать, — поморщившись, он потер предплечье. — Но потом я получил к ним доступ — они были у Темного Лорда, их ему отдал Регулус Блэк... И оказалось, что темная скверна — просто обычная болезнь.

Замолчав, он отвел взгляд в сторону. Уставился на напольные часы в резном корпусе из красного дерева — за стеклянной дверцей ходил взад-вперед начищенный маятник, и неподвижные гирьки отливали латунью.

— Обычная? В смысле? — нахмурилась Лили. Нарцисс топтался у нее на коленях и все никак не мог угомониться — она почесала его за ухом, погладила по спинке, и он плюхнулся на нее теплым пузом и затарахтел, будто мамин сломанный холодильник.

— Ну, обычная инфекция... Как все маггловские и магические. Только поражает не горло или нос, а мозг со всеми вытекающими симптомами. Это и есть те частицы скверны, которые находили в крови больных, — вздохнув, он откинул голову на матрас — непросохшие волосы раскинулись по полосатой ткани, и под его затылком расплывалось темное влажное пятно. — А потом в дело вступает пресловутый иммунный ответ, который тем сильнее, чем могущественнее маг. И организм начинает атаковать собственные клетки. Аутоиммунное заболевание — у магглов их много... А дальше все просто: чем могущественнее маг — тем больше у него власти, чем больше власти — тем больше на него обиженных, и вот уже смерть от скверны связывают не с усиленным иммунным ответом, а с наказанием за мифические грехи, — по его губам скользнула колючая, злая усмешка. — Такое вот заблуждение длиной в пять столетий.

— То есть это была... одна большая ошибка? — не веря собственным ушам, переспросила Лили. — И Квинтия Маккуойд разобралась во всем еще в пятнадцатом веке?

Северус пожал плечами, безразлично глядя в потолок. Его длинные ноги были согнуты в коленях — словно две горки под серым пледом.

— Не совсем, — нехотя сказал он. — Какую-то часть после лекции об иммунитете сообразил я, а остальное — целитель Фоули. По записям Квинтии Маккуойд. Они исследовали тела тех, кто умер от скверны, наблюдали за сквибами и детьми-магами — в отличие от магглов, они тоже заражались этой болезнью, но их магия была слабее, организм не пытался уничтожить сам себя, и поэтому они выздоравливали. У них в крови Квинтия и нашла частицы чистоты... — он слегка повернул голову и взглянул Лили в глаза. — То есть антитела к этой инфекции. Самые обычные антитела... А сама инфекция имеет темномагическое происхождение. По крайней мере, целитель Фоули клянется, что это именно так, и он в жизни не видел, чтобы проклятие маскировалось под инфекцию и побеждалось антителами.

Северус помолчал, потом заговорил снова, и в его голосе отчетливо слышались усталые нотки:

— Уж не знаю как, но они сумели подобрать к нему ключик и нащупали единственную работающую комбинацию. Дамьен считал, что эта болезнь ниспослана им в наказание за гордыню, и только нищие духом способны ее победить; чтобы проверить свою теорию, он заразил какого-то сквиба — Квинтия пишет, что была против такого риска и ее учителя посадили за это в тюрьму, но она взяла у переболевшего мальчика кровь и вылечила его отца.

Переболевший мальчик-сквиб? О Господи, да это же Терциус Блэк, сын Проциона Блэка! Так вот зачем он его заразил! А Амброзиус и Квинтия пытались остановить рискованный эксперимент... еще бы, он же на чужом ребенке опыты ставил, неудивительно, что родители так взбеленились! И ведь разгадка все это время была у нее под носом — нет бы самой о переводе подумать!

Застонав, Лили звучно хлопнула себя по лбу — Нарцисс дернул ушами и снова уложил морду на лапы, но Северус завозился, садясь на матрасе. Непросохшие черные пряди падали на щеки, и белая рубашка облепила плечи — почти прозрачная там, где ее намочили волосы...

— Что-то случилось? — он нахмурился. Переносицу рассекла тонкая морщинка.

— Нет, ничего, — слабо откликнулась Лили. — До меня только сейчас дошла одна важная вещь... по работе, — добавила она, краем глаза заметив, что огонь в камине окрасился в зеленоватые тона. Опять Мэри? Или кто-то другой?

— Ну, хоть какая-то польза, — фыркнул Северус, мельком глянул на камин и тут же потерял к нему интерес. — Что до меня, то я вернулся к тому, с чего начал: Сигнусу Блэку нужен эликсир с кровью переболевшего родственника. То бишь ребенка — среди взрослых Блэков нет ни слабых магов, ни сквибов...

В дымоходе загудело и засвистело — Лили едва успела спихнуть с колен Нарцисса и вскочить на ноги, как зеленое пламя всколыхнулось и выплюнуло на пол маленькую коробочку, завернутую в подарочную бумагу.

В руках Северуса уже была палочка. Он направил ее на подарок — прошептал инкантацию, выждал пару секунд и кивнул, давая понять, что не нашел никаких проклятий.

— А чем это плохо? — она подняла коробочку с пола и взглянула на ярлычок. Хм, от Руби? — Ты же давно говорил, что ваша главная надежда — это ребенок Нарциссы. Сделаете ему прививку, и все — магглы всем детям их делают...

Он не ответил — молчал так долго, что Лили успела забеспокоиться. Фланелевая ночнушка укутывала ее почти до пят, но босые ступни мерзли на холодном паркете. Руки сами снимали с подарка разноцветную обертку — совсем как в школе, когда она чистила для Северуса скарабеев, отрывая жесткие надкрылья...

— Нарцисса потеряла ребенка, — наконец сказал он. — Антенатальная гибель плода.

И отвернулся, небрежно придерживая в пальцах палочку. Уставился в окно — на крупные снежинки, похожие на клочья ваты; они сыпались и сыпались с рыхлого неба, будто кто-то наверху распотрошил детскую игрушку.

— Ох, — Лили выронила подарок Руби — тот с грохотом покатился по паркету. Метнулась к Северусу, с размаху плюхнулась перед ним на колени и схватила за руку. — Боже, мне так жаль! Это просто ужасно...

— Да я-то что, — его губы дернулись. Он привычно склонил голову, но из-за уха выбилась только одна черная прядь — свесилась на лоб, больше оттеняя бледную кожу, чем закрывая глаза. — Это же ее ребенок... Жаль только, что все оказалось напрасно, — и потер предплечье сквозь ткань рубашки — как видно, его шрам сильно зудел.

Его лицо казалось застывшим и отрешенным — но полукружья ресниц почти опустились на щеки, и воспаленные губы кривились в болезненной гримасе. Лили сжала его ладонь, судорожно подыскивая нужные слова, но тут он увидел что-то у нее за спиной, и безразличная маска дрогнула. Северус моргнул, клацнул зубами, подбирая отвисшую челюсть, и его брови сошлись на переносице.

— Ты... пользуешься средствами профессора Шевелюруса? — на его лице отражалась странная смесь удивления и раздражения.

Лили оглянулась. Забытый подарок валялся на полу рядом с чугунными прутьями каминной решетки. В сероватом дневном свете бока коробочки отливали перламутром. На крышке нагло скалился тот самый тип с плакатов — на этот раз он рекламировал что-то для кожи и поворачивался то одним, то другим боком, показывая идеально гладкие щеки.

Она подозвала к себе перламутровую коробочку — та неожиданно удобно легла в ладонь — и наконец-то прочитала вложенную открытку. Да, и в самом деле для кожи... Отбеливающее средство от веснушек и пигментных пятен — Руби писала, что штука просто волшебная, несмотря на дурацкую рекламу, и советовала обязательно попробовать.

Северус сидел на матрасе, склонив голову набок, и с изумленным отвращением рассматривал крем, словно никак не мог решить, живая крыса у нее в руках или все же дохлая.

— Подарок от коллеги, — пояснила Лили. — Странно, что она поддалась на его шарлатанские бредни — наверное, это беременность так на нее повлияла.

Длинные ноги шевельнулись под пледом, пихнув в бок задремавшего Нарцисса — кот укоризненно поднял лобастую голову. Северус погладил его с таким видом, как будто хотел укусить.

— Выглядит омерзительно, — крупные ноздри сердито раздувались. — Не понимаю, как это вообще кто-то покупает. Не говоря уж о бездарно потраченных ингредиентах. Чешуя раморы! Шерсть химеры! И все ради того, чтобы потешить раздутое эго тщеславных куриц с пустыми головами и тугими кошельками!..

Если бы гневные взоры могли испепелять, от крема бы остались одни угольки. Лили покосилась на его палочку — кажется, черный кончик уже начал светиться красным — и преувеличенно бодро сказала:

— И кстати о покупках. Я же так и не отдала тебе твой рождественский подарок — Акцио билеты!

И отправила крем в ванную — если уж быть курицей, то пусть хотя бы не веснушчатой, — а когда подняла голову, в комнату уже успели впорхнуть два картонных квадратика. Они стрелой мелькнули на фоне бежевых обоев, перемахнули через изогнутую спинку чиппендейловского дивана — только почему-то зеленые, а не черные... Хотя стоп, вот и черные, и тоже опустились к ней на колени. Четыре билета, а не два? Но как такое возможно?

Северус фыркнул и покачал головой:

— Будем считать, что свой рождественский подарок ты уже нашла. Хотя что-то не вижу у тебя ни елочки, ни рождественского носка, — и, скрестив руки на груди, выразительным взглядом обвел гостиную.

— Я не стала украшать дом без тебя — вдруг ты захочешь что-то изменить, — рассеянно откликнулась Лили и во все глаза уставилась на билеты. — Как, в Уэльский питомник? «В стоимость включен часовой полет на драконе»?

Он так старательно изучал потолок, словно и впрямь нашел там что-то интересное. На бледных щеках розовел румянец.

— Ну, ты же хотела на них полетать, — сообщил он кованым листочкам люстры. — А мы и так почти нигде не бываем.

— А... Знаешь, я тоже об этом подумала, — растерянно сказала Лили. — И тоже купила билеты — на лекцию Фламеля, ее перенесли в магическую часть Альберт-Холла. Вот, держи, — и, отправив свой подарок на каминную полку, протянула ему два оставшихся квадратика.

У Северуса загорелись глаза. Он взял у нее билеты — сощурился, вглядываясь в мелко напечатанную дату...

— Двадцать девятое? Лекция о создании Философского камня? Ну ты даешь — я бы ее точно пропустил! — и, немного помолчав, добавил уже совсем другим тоном: — Жаль только, что им никакой Философский камень не поможет.

«Им»? Это Сигнусу Блэку и... кому еще, Нарциссе? Лили бросила на него вопросительный взгляд — Северус вздохнул и лег на спину. Вытянул под пледом ноги — из-под мохнатого краешка выглянули узкие бледные ступни, и полы расстегнутой рубашки раскинулись по матрасу, точно белые крылья.

Но ее подарок из рук он так и не выпустил. Золотое имя Фламеля мягко переливалось на двух картонных квадратиках.

— Я о матери, — неохотно пояснил Северус. — Она заразилась первой и проболела дольше всех, поэтому ее мозг так сильно и пострадал. Инфекцию я вылечил, но слишком поздно — поврежденные клетки ей никто не восстановит, — он мельком взглянул на билеты. — Даже Философский камень, увы.

Ох... Бедный Сев. И бедная его мама — это сколько же лет она проболела... В памяти шевельнулось что-то смутное, еще до конца не оформившееся; Лили запахнула на груди ночную рубашку и подбросила в камин еще дров — свежие поленья легли поверх прогоревших, черно-серых и чешуйчатых, будто шкурка ишаки. За чугунной решеткой мельтешили маленькие саламандры, бегали по золе, носились друг за дружкой в языках пламени — и такие же саламандры огненными вспышками крутились у нее в голове. Северус и его мама, Орион Блэк, которого помогла вылечить Эмма, опять Эмма и ее недавнее письмо, и наконец Амброзиус и отчет из аврората...

В камине треснул сучок — и внезапно все встало на места. Будто впереди вспыхнула лампочка, озаряя недостающие кусочки мозаики.

— Сев... Кажется, я поняла, — Лили обернулась, и он кивнул в знак того, что слушает. — Ее убили Блэки. В смысле, Квинтию Маккуойд... Уж не знаю, за что и почему, но их за это прокляли — Маледиктусом, это кровное проклятие, которое передается по наследству...

У Северуса отвисла челюсть. Он рывком сел на матрасе — забытые билеты свалились на плед с живота — и вытаращился на Лили ошалелыми, совершенно квадратными глазами.

— Ты... Ты стала изучать Темные искусства? — кажется, он бы меньше удивился, если бы она сказала, что с Сами-Знаете-Кем нужно бороться любовью, а не войной.

— Нет, что ты, — она моргнула. — Мне по работе было нужно — я изучала память того, кто наслал это проклятие на ее убийц. Остальное мне объяснили эксперты из аврората.

Северус скептически приподнял брови. Покосился на палочку, явно подумывая о Фините Инкантатем, и наконец кивнул:

— Ну ладно, допустим. И что дальше?

— Дальше проклятие проснулось — сработало отлагательное условие, «когда старшие забудут, а младшие не будут знать». И прямые потомки убийцы стали заболевать тем, от чего их спасла Квинтия Маккуойд, то есть темной скверной, — Лили вытерла о подол ночнушки внезапно вспотевшие руки. — Там было еще ограничительное условие — «и никто из признанных ими не сможет от нее исцелить»... ну, это тоже сбылось, им помогла только Эмма, которую они не признавали родственницей, а у всех остальных кровь не подошла, — добавила она.

Северус нахмурился. Подобрал под себя ноги и уперся ладонями в колени — расстегнутые полы рубашки широко разошлись, обнажая бледную грудь и впалый живот.

— То есть... это была месть? — на его лбу прорезались морщины. — Чтобы эти гордецы были вынуждены просить о помощи, тем самым признавая потенциального донора родней, и раз за разом запускали механизм проклятия... — он замолчал, явно что-то обдумывая, и машинально почесал предплечье. — Нет, не сходится. То есть убить они, конечно, могли, вот только первыми заболели не они, а моя мать, хотя Принцев тогда еще и в помине не было.

Лили кашлянула. Уставилась на Северуса — и внезапно поняла, что разделяет его недавний интерес к люстре. Если подумать, то вон те металлические листочки очень даже ничего, не говоря уж о плавном изгибе черных рожков...

— Эмма сказала, что твоя бабка изменяла мужу с каким-то дурным человеком, — наконец выпалила она и крепко зажмурилась. — Так что твоим дедом вполне может оказаться кто-то из Блэков — ну, с учетом того, кого Макмилланы считают дурными людьми...

И отважилась разлепить один глаз.

Северус моргнул. Открыл рот. Закрыл рот. Приподнялся, качнулся вперед, потом с размаху плюхнулся на пятки — полотняные подштанники туго облепили колени. Запустил руку в волосы — и вдруг расхохотался в голос... запрокинул голову, всхлипывая и утирая слезы, и на его худой шее мелко подрагивал острый кадык.

Низкий, хрипловатый смех клокотал у него в горле, как вода в закипающем чайнике. Разбуженный Нарцисс воззрился на него с немым укором и демонстративно поднялся с пледа. Задрав флажком хвост, процокал когтями по паркету, запрыгнул на кресло рядом с камином и свернулся на сиденье — белым клубком на потертой зеленоватой обивке.

— О Боже, Лили, — отсмеявшись, сказал Северус. — И какие еще скелеты моей развеселой семейки прячутся у тебя в шкафах? — протянув руку, он легонько щелкнул ее по кончику носа и снова хохотнул, но смешок вышел каким-то нервным. — Ты б хоть предупреждала, что ли, прежде чем такие новости вываливать.

Но его губы все еще насмешливо кривились, и голосу недоставало яда.

— Ну, во-первых, я и сама не знала — Эмма мне только сегодня написала, — потупившись, Лили ковырнула уголок пледа и подцепила ногтем длинную ворсинку. — Во-вторых, я могу ошибаться — в конце концов, это всего лишь старая сплетня. Досужая выдумка чистокровных снобов...

Северус покачал головой, и по его плечам рассыпались смолянисто-черные волосы — скользнули по складкам кипенно-белой рубашки, как змейки по ангельским одеждам.

— Если и выдумка, то Малфой о ней знает. Я только сейчас понял, о каком неполнородном родстве он все это время толковал и почему так напирал на мою разбавленную кровь.

А потом его лицо едва уловимо изменилось. Смягчившиеся губы приоткрылись, черные ресницы распахнулись шире — и Лили задохнулась от пронзительной, больной, почти пугающей нежности, которая светилась в этот миг в его глазах.

— Если мне удастся обойти проклятие и спасти Сигнуса Блэка... — он сглотнул, опуская взгляд, и срывающимся голосом пробормотал: — Боже, Лили... Ты... ты просто не представляешь, что для меня... для нас...

И, когда от волнения у него перехватило горло, он поднес к губам ее руку — и бережно, благоговейно поцеловал тыльную сторону ладони.

1) «Как пали сильные» (лат.)

Вернуться к тексту