Лысая (джен)

1.

Первая вписка располагалась недалеко от Полькиного дома — в нескольких кварталах. До неё они с Димой шли молча, пока он не спросил:

— А тебе случалось когда-нибудь бывать на вписках?

Полька покачала головой.

— Не доводилось…

— Ты же, вроде, только в этом году перевелась, да?

— Даа… Летом моего одноклассника из прежней школы посадили за то, что он кого-то застрелил. Мама перепугалась и забрала документы… Как я её ни переубеждала, всё бесполезно. А мне ведь всего-то год оставался.

— А в какой это было?

— В «73»-й. Это на другом конце города, возле завода.

— Неудивительно, там же одна шпана.

— Так про все школы говорят почему-то, — Полька вздохнула. Они подошли к нужному подъезду и стали ждать, пока кто-нибудь откроет дверь. Это случилось спустя полторы минуты. Пропустив мимо себя мужика в потрёпанной телогрейке, Дима придержал дверь, и они с Полькой проникли внутрь.

Постучали в квартиру.

Им открыла красивая девушка в чёрном платье. Она была вся намакияженная, и с чоккером на шее. Полька всегда завидовала людям, которым следование моде настолько хорошо шло.

Из-за спины девушки слышалась какая-то музыка.

— Привет, — заговорил Дима. — Это у вас тут вписка?

Девушка удивлённо подняла брови, посмотрев сначала на него, потом на Польку.

— А вы кто? Вы через паблик?..

— Не-не, мы не тусить. Мы ищем девушку. Лысую, с татуировкой вот тут… ну или с короткой стрижкой. Зовут Пашей. Она не здесь?

Девушка покачала головой.

— Да я хуй знает, мы имена-то настоящие не называем… Но лысой я вроде не видела. А что такое?

— Пропала она. Забухала. Её родаки ищут. И мы тоже.

Девушка как-то недоверчиво нахмурилась. Полька подумала: а что, если она не захочет выдавать Пашку? Она вполне могла проникнуться её положением и…

— Если она у вас, — подала голос Полька, — то скажи нам, пожалуйста!

— Ну я-то откуда знаю? — раздражённо перевела на неё взгляд девушка. — Во-первых, ещё не все пришли, во-вторых, лысых у нас тут нет, кроме Сани Дербышева, но он нихуя не Паша…

— Ладно, хорошо… Давай так, — сказал Дима, — я дам тебе мой номер…

— Слышь, красавчик, у меня парень есть.

— Да не за этим, ёбтвою… Короче, запиши, пожалуйста, мой номер, если появится кто-то — скинь мне смс-ку.

Не слишком довольно девушка переписала к себе номер Димы, а после, пожелав удачи, закрыла перед ними дверь. На душе у Польки было неспокойно: кроме слов этой девушки, у них не было никаких доказательств, что Паша сейчас не в той самой квартире, от которой они уходят. Может быть, стоило заглянуть внутрь? Но они не в боевике каком-нибудь, и даже довольно смелый Дима на это не решился.

На выходе из дома Польке позвонил Илюшка.

— Ну что, как там у вас? Мы не нашли пока, — с ходу сказал он, тяжело дыша в трубку.

— Ты что, убегаешь от кого-то?

— Да не, просто замёрз.

— Погрейся где-нибудь, а то простынешь.

— А вы нашли?..

— Мы из первой квартиры, там её нет. Сейчас во вторые заглянем. Как напишем — дай знать, но вы тоже особо долго не ищите. А то темно уже.

— Да нам не страшно! — и Илюшка весело бросил трубку. Полька лишь вздохнула.

— Его мама убьёт меня, если с ним что-то случится…

Они проехались на автобусе и потратили около двадцати минут в поисках злополучного дома на Владимирской 14; это оказался двухэтажный барак, недавно покрашенный, но всё равно выглядящий так, будто его выкинули на свалку с какого-нибудь музея советского авангардизма. Туда Польке даже заходить было страшно: но ещё страшнее было представить, что там может оказаться Пашка, и что, в случае чего, её следует оттуда вытащить. Лишь Дима рядом с ней не показывал никаких признаков сомнений, бесстрашно входя в тёмный подъезд. Опасаясь показаться трусихой, Полька последовала за ним.

— Чё вам надо тут? — спросил голос из темноты. Оба вздрогнули: на свет появился худой лысый мужик в расстёгнутом пуховике, под которым была видна полосатая тельняшка.

— Мы в десятую квартиру, — спокойно сказал ему Дима.

— Ну-ка съебались отсюда. Там уже нет никого, разогнали всех.

— В смысле, разогнали?

— В коромысле, блядь! — мужик выпучил глаза, сделав несколько шагов вперёд и враждебно нагнув голову. Внутри Польки всё сжалось: она инстинктивно схватила пальцами рукав стоящего перед ней Димы. — Я сказал — съебались быстро, пока рожи целы!

Дима глубоко вдохнул.

— Ладно. Мы уходим. Пошли, Поль.

Они поспешно ретировались из подъезда. Мужик сердито хлопнул за ними деревянной дверью, которая даже не закрывалась, и после хлопка спустя время медленно отъехала назад.

— Пойдём? — опасливо спросила Полька. Дима хмуро поглядел на второй этаж.

— Давай обойдём. Я хочу проверить.

— А если он…

— Да ничего он нам не сделает, забей. Алкаш обычный, — но, судя по голосу, Дима тоже слегка перетрусил.

На торце дома обнаружилась железная лестница, ведущая ко второму этажу: дверь там шаталась на петлях и, кажется, была не заперта.

— Подожди меня здесь, — сказал Дима, пробираясь к ней. — Я быстро залезу и гляну. Если там реально никого — то просто пойдём дальше.

— А если этот вернётся? — спросила Полька, озираясь по сторонам. Её снедал страх — наполовину за себя, наполовину за Диму, и ещё на какую-то часть — за них обоих. Ей было настолько неуютно, насколько это вообще возможно, да ещё и холодно в придачу. Но она убеждала себя: Дима не трусит, значит, и она тоже не должна.

— Я вернусь быстрее.

Он проворно забрался по лестнице, высоко задирая колени, и скоро скрылся в глубине дома. Полька беспокойно глядела на тёмный проём, из которого ничего не было слышно, и вздрагивала иногда от звуков проезжающих сзади машин. Почему он так долго? Чего он там застрял?

— Э, слышь!

Полька предпочла думать, что это не ей, но надежды были тщетны: тот самый — судя по голосу — мужик сейчас выглядывал из окна первого этажа, и обращался явно к ней.

— Вам чё, непонятно, я вам сказал… — и дальше из уст его полился отборнейший мат на тему того, как его неправильно поняли, и что им лучше делать отсюда ноги, пока он не вышел. Видя, что Полька никак не реагирует на его слова (а она даже смотреть на него боялась), мужик несколько минут покричал ей, что сейчас выйдет и в шею погонит. И после этого действительно скрылся из виду, всем своим видом показывая твёрдое намерение восстановить справедливость. Порядком испугавшись, Полька какое-то время ещё подождала, потом поняла, что больше не выдержит, и бросилась к лестнице. Тяжело дыша, она забралась на второй этаж и нырнула в темень коридора, укрывшись в нише между двумя дверьми. Решила, что незаметно сбежит, если увидит, что мужик поднимается по лестнице, а если он не станет подниматься — ей же легче. Кроме того, в дальнем конце коридора она увидела Диму: он стоял возле открытой двери и с кем-то болтал, и жёлтый свет освещал его лицо и куртку. Кажется, он чего-то ждал.

Полька вздохнула с облегчением. Вот было бы здорово, если бы и Пашка там отыскалась…

Лестница сзади неё задрожала, издав глухой звук. Полька похолодела от ужаса, увидев, как по ней поднимается тот самый мужик. Сердце её ухнуло в пятки: она бросилась по коридору, подавая Диме тревожные знаки. Тот всё понял с полуслова и вместе с ней бросился бежать по коридору. Радостно смеясь, они выбежали из дома и со всех ног бросились к остановке.

Радость, впрочем, вскоре испарилась: Пашки в той квартире не было. Но куда-то ушла и серьёзная сосредоточенность, и теперь Полька не сомневалась, что они где-нибудь обязательно Пашу найдут, и точно вернут её, раз пережили такое приключение…

— Тридцать седьмой! — указал Дима на подъехавший автобус, и они с Полькой, заскочив в него, бухнулись на сиденья.

За окном проносился ночной город, и на душе у Польки царило весёлое теперь уже беспокойство. Всё потому что рядом был Дима, такой уверенный в себе и сильный, что бояться вообще ничего не хотелось. Как бы невзначай Полька прижалась плечом к его пуховику, чувствуя его руку под слоем ткани. И ей стало спокойнее.

Действительно, хорошо, что он с ней пошёл. Иначе она бы струсила и точно бы далеко не зашла. «Неужели, — подумала Полька вдруг, — он мне нравится?»

Она украдкой поглядела на лицо Димы, но тут же отвела взгляд. Решила, что сейчас не время думать о таком, и достала из кармана телефон. Пришлось потрудиться, чтобы отыскать на нём заметку с адресами.

— Нам остался последний… Многоэтажка на Ленина. Скорее всего, она там.

— Ага, если вообще на вписке.

— Я надеюсь, что на вписке. Не на улице же ей ночевать.

— Может, у друзей…

— Тогда я буду искать и завтра, но уже одна.

— Ерунды не болтай, — серьёзно сказал ей Дима. — Я с тобой буду.

— Ты же говорил, что не хочешь Пашу выручать…

— Ну говорил. И до сих пор не хочу. Но ты вон как стараешься. А что, если в неприятности попадёшь? Кто-то же должен быть с тобой рядом. Так что будем искать — пока не найдём. А там уж сама её уговаривай, как возвращаться…

Полька в мгновение ока исполнилась тёплой молчаливой благодарности Диме, и в порыве чувств ткнулась головой в его плечо.

В этот момент завибрировал телефон. Кажется, первая волна вибрации ещё не успела закончиться — а Полька уже приняла звонок.

— Да?

— Я её нашёл, — сосредоточенно и тихо сказал Максим в трубку. — Она на крыше.

2.

Когда Полька с Димой подбежали к дому на Профсоюзной, Илюшка с компанией были уже возле подъезда — не хватало только Бульбазавра, он, судя по их словам, попросился домой. Все они стояли, задрав головы вверх и, поглядев в ту же сторону, Полька почувствовала, что вот-вот рухнет.

Пашка сидела, кажется, не видя их, на краю крыши, свесив ноги вниз. Несмотря на большое расстояние, её профиль был узнаваем — по крайней мере, Полька точно подумала, что ни с кем её не спутает.

— Вы не поднимались?

— Нас в подъезд не пускают, — тихо сказал Илюшка, не сводя с Лысой глаз. — Поздно уже, десятый час… Думают, мы хулиганы.

— ЭЙ, ЛЫСАЯ!!! — крикнул Дима, приложив ко рту ладони рупором. Никакого эффекта — она, кажется, даже голову не повернула. Зато дверь подъезда открылась — и Полька бросилась вперёд, помогая женщине вытащить коляску на улицу.

— Вы ждите тут, или в подъезде! — быстро сказала она ребятам. — Я пойду к ней.

— Поль, ты что, серьёзно?! — удивился Дима. — На крышу полезешь?.. Там же…

— Да там ход открыт! — сказал Илюшка. — Мы с Пашей его и открыли… Вот так она и…

— Не важно! Просто подождите нас. Сами не лезьте, мало ли что может быть…

— Ты думаешь, она прыгнет? — испуганно спросила Аня Гриб.

— Больше на крыши лезть незачем… — авторитетно заявил Максим. Не слушая их больше, Полька бросилась к лифту, вызывая его.

Слишком долго: он застрял где-то наверху. Не выдержав, Полька побежала по ступенькам, перепрыгивая через одну. Сердце бешено колотилось. На глаза почти выступали слёзы от напряжения. Добежав до девятого этажа, Полька еле отдышалась. Нашла лазейку между прутьями. Кое-как протиснулась туда — в толстой куртке это было непросто! — и затопала по ступеням, побежав к чердаку. Запнулась: нога её вошла в широкий проём между ступенями. Полька больно растянулась на лестнице, чуть не заплакав. Но собралась с силами, слабыми руками кое-как зацепилась за прутья и выбралась. Нога была поцарапана и болела. Но Полька, хромая, доковыляла до люка, ведущего на крышу, и выползла туда на коленях.

Дул пронзительный ветер.

Полька видела Пашкину спину: она сидела на краю крыши без шапки и без капюшона. Было темно, и крышу ничего не освещало, но Полька всё равно понимала, кто сейчас смотрит вниз.

Она осторожно прокралась вперёд, выпрямилась из-под проводов и глубоко вздохнула.

— Тебе не холодно? — спросила она громко.

Пашка удивлённо повернула к ней голову.

— Ты что тут делаешь?

— А ты как думаешь? — выдохнула Полька. — Тебя спасаю.

— Не надо меня спасать, — сказала Пашка холодно. — Ты зря пришла. Сейчас прыгнула бы — и никаких больше проблем. Может, хоть с Истоминым увижусь.

— Не надо, — машинально произнесла Полька, протягивая руку к подруге. — Паша, не надо этого делать. Пойдём домой.

Лысая не двинулась с места. Наоборот, повернула голову и посмотрела куда-то вниз. Даже как-то странно шевельнула руками, будто стараясь оттолкнуться. Полька внутренне напряглась, чувствуя, что вот-вот вскрикнет.

Пашка не прыгала. Спустя время до Полькиных ушей донёсся тихий мотив.

— …через две сигареты автобус придёт, увезёт он туда-не-знаю-куда, всё равно меня там никто не ждёт, не будет ждать никогда…

Ничего грустнее Полька в жизни не слышала. Голосу Лысой будто бы подпевал ледяной ветер, развевающий, как флаг, тишину крыши и безразличный шум города.

Достав из кармана куртки сигарету, Пашка щёлкнула зажигалкой. Закурила. Польке казалось, что это совсем другая Пашка сидит сейчас на краю крыши девятиэтажного дома, закуривает и планирует прыгнуть.

«Нет, — подумала Полька спокойно, — я не уйду отсюда без неё. Либо с ней… либо за ней.»

Эта простая мысль окончательно расставила в её сознании все точки над «i». Полька совершенно точно и окончательно поняла, что не сможет уйти с этой крыши без Пашки. Не сможет. И не уйдёт.

— Паша, — спокойно сказала она, — если ты собралась прыгать — то я с тобой.

— Дура что ли? — равнодушно спросила Лысая, пуская в воздух облако дыма. — Мы ж не Бонни и Клайд какие-нибудь. У тебя вон… вся жизнь впереди.

— У тебя тоже. И не говори так, будто ты старуха!

— А я не хочу жить, — Пашка пожала плечами. По-прежнему не оборачивалась.

Где-то наверху горели звёзды, но их сейчас не было видно.

— Почему я должна просто взять и… и жить дальше? — спрашивала она. — Если те, кто меня понимают целиком, блядь, и полностью, умирают по моей вине — скажи, почему я вообще ещё жива? Я разве этого заслуживаю? Нет, Поль. Не заслуживаю. Меня вообще не должно быть. Так нет, вот она я. Сижу тут, как идиотка… Ещё и сомневаюсь, прыгать или нет.

— Пожалуйста, выслушай меня, — сказала Полька спокойно, хотя изнутри её будто бы колотило гигантским отбойным молотом. — Послушай меня, пожалуйста.

— А почему я должна?

— А какая разница? Если ты… собралась прыгнуть, какая разница, потратишь ли ты ещё две минуты, или нет?

— Сидеть, сука, холодно тут, — сказала Лысая, ёжась.

Полька набрала воздуха в грудь. Её больше не трясло, по крайней мере, не от страха или волнения: определённость расставила всё на свои места. Ей тоже было холодно. И больше всего хотелось, чтобы Паша сошла с края крыши.

— Я не так долго тебя знаю, Паша, — медленно начала Полька, — но сколько помню этот год, меня всегда удивляло, насколько ты сильная. Ты всегда всех спасала, знаешь? Меня и Илюшу. И наверняка не только нас. Я больше никогда не встречала таких людей, как ты. Ведь если бы не ты, я бы с Ксенией не познакомилась, и до сих пор жила бы с отчимом. Моя жизнь была бы адом. Так что… Знаешь, я тебе благодарна. Очень. И не только за себя, или за то, что ты сделала — а за то, что ты такая, какая ты есть.

Она продолжала говорить, чувствуя, как растёт уверенность в её голосе.

— …от ошибок ведь никто не застрахован. Но я правда искренне люблю тебя и то, что ты такая, какая ты есть. И тебе плевать, и всегда было плевать, какой тебя хотят видеть другие. И не только я, мы все тебя любим, Паша. И твои родители, и Дима, и Илья, и Маша, и Ксения… И тот Истомин, который… ушёл. Я уверена, он тоже очень сильно тебя любил. За то, что ты — одна-единственная на свете Паша Романова по прозвищу Лысая, у которой татуировка «STAY AWAY», и которая решает примеры совсем не так, как это нравится учителям… Мне Дима рассказывал. Поэтому, — она набрала воздуха в грудь, — поэтому неправильно то, что ты так сильно себя ненавидишь! Я знаю, что тебе будет всё равно, если ты умрёшь! Но нам… Нам будет не всё равно, потому что живым… живым всегда труднее, чем мёртвым!

Паша замерла на месте, кажется, даже не шевелясь.

Полька сделала шаг к ней. Ещё и ещё один — маленькие шажки.

— Ведь с тобой… Когда вы общались с ним, с Истоминым… Ведь он с тобой себя по особому вёл, так? Не так, как с другими?

— Мне откуда знать, — тихо сказала Пашка, по-прежнему не оборачиваясь.

— А я знаю. Я верю, что это было так. И тебе не стоит убивать себя, потому что… Потому что только ты его таким помнишь, понимаешь? И больше никто. И если ты умрёшь… кто будет помнить об этом? Если человек и правда жив, пока жива память о нём — то кто, кроме тебя, вспомнит обо всём, что между вами было? Ты ведь просто ещё раз его убьёшь!

— Мне это вовсе не важно, — из голоса Пашки начала исчезать отрешённость. Она повесила голову.

— Если бы тебе это не было важно, — сказала Полька, останавливаясь в нескольких метрах от подруги, — то ты бы здесь не сидела.

Помолчав, она сказала:

— Паша, слезь с края, пожалуйста.

Медленно перекинув ноги через край, Пашка спрыгнула с каменной оградки и молча присела на корточки, спрятав лицо в колени. Вздохнув облегчением, Полька подошла к ней и склонилась, накинув на голову капюшон. Лысая не реагировала, оставаясь бездвижной.

Полька присела рядом.

— Там внизу ребята ждут. Дима и Илья с друзьями. Я помню, вы с Димой поссорились недавно, но он всё равно он очень за тебя волнуется. Мы по впискам бегали, тебя искали, так нам чуть не прилетело… Мы все за тебя очень сильно переживаем. И ты очень дорога нам, Паша. Очень… мне дорога.

— Почему… — спросила Лысая дрожащим, тихим голосом, от которого шли мурашки. — Я этого не заслуживаю.

— Ты спасла меня, Паша, когда я очень сильно нуждалась в этом. Так что я знаю, что ты хороший человек. И я не могла не спасти тебя, когда тебе плохо.

Найдя в рукаве её ледяную руку, Полька изо всех сил её сжала.

— Ведь для этого и нужны друзья.

Пашка подняла голову под капюшоном, и Полька впервые увидела, как она плачет.

3.

Когда совершенно разбитую и понурую Лысую привели домой, мама её, расплакавшись, отвесила дочери хлёсткую оплеуху, начала кричать на неё так, что слышно было даже в коридоре. Полька с ребятами почувствовали, что им лучше оставить семью Романовых разбираться, однако вовремя вмешавшийся папа успокоил жену, отправив в ванную, грозно взглянул на дочь, приказав пройти в комнату, а ребятам сказал:

— Вы же промёрзли все, пока её искали. Проходите, я поставлю чайник.

Компания спасателей покинула квартиру только спустя час: всё это время так и не раздевшаяся Пашка сидела у кровати в тёмной комнате, поджав колени и спрятав лицо.

Войдя к ней, отец включил свет, закрыл за собой дверь. Прошёл и сел на кровать, помолчал какое-то время. А потом Пашка почувствовала, как её гладят по голове.

— Твои друзья всё рассказали. Почему ты ушла, и… что делала. По-хорошему, я должен тебя хорошенько взгреть ремнём. Хотя бы за то, что крала наши деньги. Мама бы на моём месте так и сделала.

— Прости, — негромко сказала Пашка, не поднимая головы. — Я просто…

— Ты могла бы хотя бы сказать, что живёшь у своей подруги. Я больше, чем уверен, что это не так, но так мне рассказала Полина.

Пашка глубоко вздохнула. Полька спасала её раз за разом, даже не подозревая об этом.

 — Мне очень жаль, что ты потеряла друга, — сказал папа, опуская руку и сжимая Пашкино плечо. — У меня тоже такое было. Когда я был в твоём возрасте, один мой хороший друг из-за несчастной любви покончил жизнь самоубийством. Тогда ещё был Союз… Другие понятия, не то, что сейчас. Так что для меня это было большим шоком. Я думал, что вешаются только нытики, только глупые дяди и тёти, а тут вдруг — сосед по парте. Молодой совсем. Отговорить его я не смог. Очень себя винил за это.

— И как ты пережил?

— Тяжело. Но со мной были люди, на которых я смог опереться. Тогда я впервые твою маму встретил.

— Ты ж говорил, что вы на теплоходе познакомились.

— Да, но встретились немного раньше. Так бывает: сначала люди встречаются, а спустя время знакомятся. Я искал какие-то книги по учёбе, и в библиотеке… вышло так, что разговорился с девочкой на год или два младше меня. Но тогда я не спросил её имени. А на теплоходе встретил её снова.

Пашка тяжело вздохнула, подняв и опустив плечи.

— Наверно, не такую дочь вы хотели.

— Не говори глупостей, Паша, — серьёзно сказал папа. — С тобой бывает сложно, но мы с мамой всё равно тебя очень любим. Это не обсуждается. Тебе лучше принять душ перед тем, как поговорить с мамой. Она очень сильно переживала за тебя.

Он встал и обошёл Пашу, направившись к выходу из комнаты.

— Па, — позвала его Пашка. Он остановился около двери, взявшись за ручку. — Спасибо.

— Переодевайся, — сухо донеслось со стороны закрывающейся двери.

«Я действительно этого заслуживаю? Быть в тёплом доме, где есть еда, родители и добрый пёс?» — грустно думала Пашка, стоя под душем. Сжав себя руками, она чувствовала, как снова подкрадывается к ней со спины ненависть к тому, что отражается в зеркале. Сложные чувства перемешались внутри неё, и в голове царила полная неразбериха. В одном Пашка была уверена: ей больше нельзя уходить, и расстраивать родителей, как бы она себя ни ненавидела. Полька с ребятами приложили огромные усилия, чтобы найти её и спасти от самой себя.

От мыслей, что у неё есть такие друзья, на душе стало теплее. Пашка сделала несколько глубоких вдохов, переминаясь с ноги на ногу. Замёрзшие пальцы покраснели от горячей воды и не желали слушаться.

«Нельзя больше пытаться умереть» — решительно думала Пашка, чувствуя, как медленно согревается её замёрзшее тело. Ей хотелось забраться под плед и уснуть часов на десять, но впереди ещё ждал нелёгкий разговор с мамой. Но что тогда делать, если она себе по-прежнему ненавистна?

— Я не знаю, — шёпотом сказала Пашка, и голос её потонул в шуме душевых струй. — Я не знаю, что мне делать.

Сердце, которое она пыталась заковать в лёд, стремительно оттаивало: Лысая постепенно понимала, насколько глупо поступила, решив, что ей не нужны ни родители, ни друзья, ни Марья, и чем скорее сердце таяло, тем больше ей становилось стыдно за собственные поспешные мысли. Одно хорошо: большинство из них так на уровне мыслей и осталось.

Но тошно становилось теперь от того, что так запросто она открывалась совершенно чужим людям, и относилась к ним с таким искренним пониманием и добротой, и нисколько не волновало её, что некоторые из них были конченными уродами. Так что даже спустя полчаса под душем, согревшаяся Пашка чувствовала себя заляпанной.

«Хоть бы Марья никогда не узнала о том, что произошло. Иначе это её напугает и она… точно не захочет больше меня видеть или в чём-нибудь помогать. Интересно, а драбаданы она больше не присылала?..»

Разговор с мамой, уже выпившей успокоительное и теребящей в руках пакетик с валерьянкой, длился до полуночи. Пашка старалась поддерживать Полькину легенду, что жила у подруги — не хотелось, чтобы из-за неё добросердечную Польку обвинили во вранье, пусть это оно и было. Пока Пашку отчитывали мёртвым голосом, пыхтящий в нос Ладан то садился на пороге комнаты, то подходил и нюхал каждого из них, то ложился на пол и глядел снизу вверх тоскливыми глазами, а если куда-то уходил, то непременно возвращался и повторял эти действия по кругу.

Пашка сбилась со счёту, сколько раз просила прощения.

Когда она, наконец, вышла из комнаты, ноги её были ватными, а глаза слипались. Дойдя до своей комнаты, она закрыла дверь, разделась и бухнулась на нерасправленную кровать. Спустя две минуты, почти уснув, почувствовала, как дует по ногам сквозняк, и завозилась, укутавшись в плед, на котором лежала. В импровизированном коконе было тепло — и Лысая, впервые за долгое время, наконец-то крепко уснула.

…Она шла по школьному коридору, залитому солнечным светом. Вокруг не было ни души. Все классы были закрыты, кроме одного. Пашка не знала, там ли у неё сейчас урок или нет, но подошла и заглянула внутрь.

В классе географии у доски стоял Истомин, почему-то одетый в пыльную телогрейку Палыча, и объяснял формулу сидящему за первой партой Киру. Тот не очень заинтересованно слушал, что-то жуя. Пашка встала в проёме, какое-то время глядя на это зрелище. Как они оказались живы? И что Кир делает в её школе, он же давно закончил…

— И это решается совершенно по-другому, — говорил Истомин, вычерчивая на доске смутно знакомый пример, — вот здесь ты допустил ошибку.

— Да и ебись оно в матрац, мне-то чё…

— Павлена, — сказал Истомин, повернув к ней взгляд за очками, — покажи Кирюше, как нужно решать.

Почему-то в классе был теперь ещё и отец Кира: стоял поодаль у окна, с гордостью глядя на сына. Пройдя вперёд, Пашка встретилась с ним глазами, взяла мел из руки Истомина (мельком почувствовала тепло его сухих пальцев), повернулась к доске…

— Павлена, как это решать?

Сзади шумел четвёртый «А», совершенно мешая сосредоточиться, и Пашка, глядя на страшный пример с интегралами, понимала, что она должна это решить, но они это ещё не проходили, и пройдут не скоро. А Бобых кричала на класс так громко, что уши закладывало. Пашке захотелось реветь от страха и отчаяния, когда чья-то рука взяла у неё мел и погладила по голове.

— Ну ничего-ничего, это же совсем просто, — сказала Марья, по сравнению с ней взрослая и высокая. Она, улыбаясь, взяла у неё мел и стала решать на доске пример. Бобых на неё закричала, и Пашке стало ужасно зло и обидно, и захотелось ударить вредную учительницу…

— Ну вот и всё, — сказала Марья, доведя пример с логарифмами почти что до конца, — теперь, Паша, просто напиши ответ после знака «равно». Это совсем просто.

Пашка обернулась. Четвёртый «А» опять галдел, за первыми партами сидели вряд Илюшка с ребятами. Все смотрели на неё.

Доска снова была ей на уровне глаз. Пример был прост до невероятия, но Пашка почувствовала слабость во всём теле и поняла, что ничего не сможет решить, пусть Марья всё и упростила до невозможности, справившись с большой частью задания.

— Просто впиши ответ, — сказала ей стоящая рядом Полька.

Тяжело дыша — и отчётливо чувствуя каждый свой выдох — Пашка написала в конце примера:

«STAY AWAY»

Всё вокруг затихло: класс и школа были пусты. Пашку обуял страх: она не этого, совсем не этого хотела! Но чего тогда хочет от неё чёртов пример?! Быстро стерев тряпкой ответ, она принялась сверлить его глазами.

— Всё хорошо, Паша, — повторяла стоящая рядом Марья. Она, почему-то, была одета в адидасовскую толстовку с белыми линиями. За окнами догорал розовый закат, а предмет так и не был решён. — Просто напиши ответ.

— Маша, я не знаю. Я не знаю ответа. Подскажи. Я не знаю ответа.

— Сама подумай. Это ведь просто.

Пашке снова захотелось плакать, но подошедший сзади Кир стукнул её ладонью по спине.

— Ну-ка не ныть, Лысая! Чё ты как баба, ёпт…

Шмыгнув носом, она поднесла руку с куском мела к доске. Но что же ей всё-таки написать в ответе? Если то же, что и тогда, с Бобых — её попрут из класса, и всё будет плохо. Ни один из вариантов не казался ей сейчас правильным. Ни одно число, ни одно выражение, ни один символ сюда не подходили.

— Время вышло, — сказала Харли, обхватив Лысую за шею сзади и принявшись душить. Воздух резко испарился из лёгких, и Пашка почувствовала, как стремительно падает куда-то во тьму…

Возвращение в школьные будни было медленным и мучительным. Первое время Пашка вообще старалась лишний раз не попадаться на глаза одноклассникам, и всё равно где-нибудь да слышала о своих похождениях: город небольшой, слухи разлетаются быстрее ветра.

Родители о чём-то долго говорили с директрисой, а затем она долго и пространно говорила с Пашкой, водя рукой по воздуху. Читала нотации, пустые как башка Ваньки Овоща, зато настолько серьёзные, что хотелось спать. Про уважение к старшим, про мечты, про мысли о будущем, что-то опять про то, как было раньше… Пашка равнодушно выслушивала её речи. Директриса казалась ей пустоголовой, и с ней не хотелось даже спорить, потому что себе дороже: ведь эта женщина свято верила во всё, что говорил её рот.

— Ты всё поняла, Павлена?

— Да, Тамара Львовна.

«Чтоб тебе провалиться.»

— И на этот раз ставлю тебя на карандаш, ясно?

«Ну хоть на бутылку не садите.»

— Ясно.

— Теперь до конца года мы тщательно будем следить, чтобы ты не пропускала уроки.

«Больше, видимо, вам следить не за чем.»

— Пропустить столько уроков — серьёзное нарушение, но твои родители поручились за то, что ты возьмешься за ум…

«Давай я лучше возьмусь за этот здоровый стул, да по лицу тебе пропишу?»

— Ладно… Ты можешь быть свободна. И никаких отлучек из школы без справки медсестры, поняла?!

— Поняла…

Пашка едва удержалась, чтобы не хлопнуть дверью.

Весна за окнами медленно расцветала, почти весь снег растаял, и деньки стояли солнечные. Перешагивая через сияющие вечерние трещины в асфальте, Пашка старалась думать о том, что всё медленно налаживается. Она наконец-то могла надеть что-то полегче ненавистного пуховика, не приходилось идти в школу по мрачному утреннему морозу, а солнце то и дело красиво разукрашивало город, так что, куда ни глянь — везде были отличные пейзажи для фотографий. Везде натыкаясь на людей, замерших на месте с поднятыми телефонами, Лысая отчего-то на них злилась, но ничего не говорила и молча уходила прочь, пуская из глаз сердитые искры.

Несколько раз её приветствовали какие-то люди, которых она не помнила: после множества вписок у неё появилось много странных «почти знакомых».

Не сказать, что это было сильно плохо, но на нервы действовало.

Самым плохим было, пожалуй, то, что Лизок, по словам её родителей, должна была родить со дня на день. Пашка несколько раз звонила ей, и когда, наконец, дозвонилась, Лиза сказала, что не хочет её видеть.

— Тебе же всё равно! Я тут целыми днями одна лежу, а ты даже не позвонила ни разу! Ты представляешь, как мне страшно?! Не звони мне больше, Паша. Я не хочу тебя видеть, — в последних словах звучали слёзы.

Прежде Лысая, наверное, словила бы нервный срыв — но теперь, когда Лизок скинула вызов, она просто молча убрала телефон в карман. Она ничего не чувствовала: внутри было пусто. Пашка слишком устала от перманентной, обнимающей за плечи тоски, только недавно передумавшей затягивать на шее петлю; слова Лизки были для неё лишь мелким укусом комара после огромной раны, продырявившей тело насквозь. Но рассудок подсказывал: нельзя бросать всё на самотёк. Лизок со дня на день родит, и ей в любом случае нужна поддержка. Родители её сделают всё, что смогут, в этом Пашка не сомневалась. А что она сама сможет сделать?

В тот же день Пашка отправилась к роддому: решила, что прорвётся внутрь, даже если нет часов посещения, и извинится перед Лизкой. Однако там её ждало неожиданное открытие: в родильный дом посетителей не пускали.

4.

Проснуться, встать с кровати. Пойти на уроки, отсидеть до конца. Справляться с бесконечными заданиями, бесконечной подготовкой к экзаменам, с бесконечными нагнетаниями учителей, нарастающими с приближением мая. Одноклассники бесконечно волновались из-за упущенных баллов, сделанных ошибок и заваленных контрольных, и лишь одна Пашка была ко всеобщей суматохе безразлична. С каменным лицом она смотрела на отлично выполненные работы, или работы, где были допущены ошибки. Слушала на уроках музыку, иногда вообще в открытую спала на задней парте, но учителя старались лишний раз её не трогать, не говоря уж об одноклассниках. Не общалась ни с Полькой, ни с Димой, хотя часто видела, что они о чём-то перешёптываются, и уходят домой вместе. Она избегала контакта с ними — но в то же время страдала от того, что они с ней не заговаривают.

«Как же тупо…»

— Павлена! — позвала её Вагисовна, и Пашка вздрогнула.

Она постучала по доске, на которой был написан пример.

— Ты знаешь, как это решать? Мы это проходили!

На доске был написан тот самый пример, что когда-то задала ей Бобых. Вспомнив свой сон, Пашка поморщилась: если это ещё один, то в конце придёт Харли и задушит её. Встала и поняла, что до сих пор не знает, как его решать: когда они проходили логарифмы, она «болела». Тогда же, в конце десятого класса, Бобых дала им его то ли по ошибке, то ли на проверку, кто сможет решить. Никто не смог, но нагоняй был только Пашке — потому что решила неправильно.

Она поднялась с места (соседка её стремительно спрятала телефон в пенал).

— Я не знаю, Марина Вагисовна.

Та уже раскрыла рот — но зазвенел звонок, и кричать ей пришлось что-то совсем другое.

Под конец апреля ей случилось заболеть.

— Паша, ты очень плохо выглядишь, — сказала мама однажды с утра. — Ты не заболела?

Пашка настолько привыкла к постоянной хандре, что, проснувшись, даже не заметила, что её знобит. Градусник показал, что её температура почти что тридцать девять — это с утра-то! Оставив на столе жаропонижающее с кучей других лекарств, мама убежала на работу, пообещав, что позвонит в школу и всё объяснит.

Слушая квартирную тишину, Пашка забралась под одеяло и съёжилась, глядя на серую хмарь за окном. День обещал быть непогожим — и тем лучше, что в школу сегодня не нужно. Её до сих пор знобило, но таблетка вскоре должна была подействовать. Так что, дотянувшись до наушников, Лысая замкнулась в музыке и спрятала нос в одеяло.

Here comes the rain again

Falling from the stars

Drenched in my pain again

Becoming who we are

Ей иногда становилось страшно от того, что лицо Истомина постепенно смывается из памяти, становится размытым. Она боялась забыть его, такого, каким он был только наедине с ней. Полька была права: если она его помнит — то он всё ещё жив, как бы избито это ни звучало. Только как он будет жив, если… его нет?

Она снова задремала.

В тёмном классе царил лес из склонённых к листам одинаковых голов. За окнами стояла непроглядная серая хмарь, а единственная лампочка почему-то ничего не могла осветить. Пашка сидела за партой, видя, что листа перед ней нет. Она хотела попросить, но почувствовала страх сделать это. Марья, сидящая за учительским столом, строго смотрела на класс. За спиной у неё был всё тот же нерешённый пример, написанный крупными числами.

log3(18)/2+log3(2)

Как, чёрт возьми, его правильно решить? Что будет в ответе? Похоже, вычислениями занимался весь класс. Пашка припомнила прочитанные в учебнике правила вычисления логарифмов, но цифры выскальзывали из головы, никак не желая складываться. Она снова почувствовала, как слезятся глаза, и поспешно вытерла их кулаком.

— Ну что, Павлена? — спросила Марья незнакомым взрослым голосом. — Решила?

— У меня нет листа…

— Просто выйди и реши. Мы это проходили.

Пашка прошла мимо волком смотрящей на неё Харли, мимо подставившего бесполезную подножку Патрушева, мимо злобно ухмыляющегося Ваньки Овоща. Встала перед примером, чувствуя, как сзади кто-то подбирается. Её вот-вот задушат, если она ничего не придумает.

— Ответ… — она набрала воздуха в грудь, — тринадцать?

И сама себя обругала: здесь не могло быть целого числа в ответе! Она же просто назвала наобум!

I walking down the streets

On the Boulevard of Broken Dreams…

— заиграла музыка где-то за стеной.

— Тогда напиши это в ответе, — и Марья с угрожающим спокойствием протянула ей кусочек мела. Пашка взяла его и медленно написала на доске цифру «13», чётко осознавая, что ответ неправильный. Но может быть, шевельнулась в ней надежда, случилось чудо? И её ошибки никто не заметит?

Спустя секунды тишины сзади на неё молча набросилась Харли, и Пашка покорно отдалась ей, чувствуя, как стремительно испаряется из груди воздух…

Она вздрогнула, проснувшись: вибрировал телефон. Сонно протерев глаза, она поднесла к ним экран. Звонила — неожиданно — Полька.

— Привет, Паш! Тебя чего в школе нет, опять прогуливаешь?

— Привет, Поляныч… — сонно потягиваясь, поздоровалась Лысая, — Да я заболела. Температура под сорок. Вот валяюсь…

— Ничего себе! Где ты умудрилась?!

— Да чёрт его знает… Ты что-то хотела?

— Узнать, как ты, — растерянно ответила Полька. — Я можно после школы к тебе заскочу? У нас уже скоро уроки кончатся…

Пашка подумала, что было бы здорово, но скептически оглядела царящий в комнате беспорядок и спросила:

— А заразиться не боишься?

— Не боюсь! Я им-му-ни-тетная!

— Ну тогда забегай… Мне вроде сейчас немного лучше, утром херово было. Только ненадолго… А то тоже сляжешь. Квартиру помнишь?

— Помню! Пока! — и Полька радостно отключилась.

Заснуть больше не получалось, поэтому, впустив в комнату Ладана, сведущего в лечении всех болезней тыканьем мокрым носом, Пашка снова включила музыку и принялась лёжа смотреть в потолок. Серые облака за окном не думали рассеиваться, но от этого становилось только уютнее — как и от осознания того, что каким-то несчастным ещё предстояло идти в школу и сидеть там до вечера. Ведь кто-то же до сих пор учился со второй смены — вот ужас-то!

As my memory rests

But never forgets what I lost

Wake me up when September ends

Summer has come and passed

The innocent can never last…

«Да перелистнись ты уже…» — подумала Пашка, щёлкая на следующую песню. Включилась «Home» — спокойная и умиротворённая мелодия без текста.

Полька объявилась минут через сорок, принеся в портфеле коробку апельсинового сока. Сказала, что из дома.

— Ну и как ты? Лечишься? — спрашивала она, пока Пашка ставила чайник и разогревала вчерашнюю гречку.

— Ага… Жаропонижающее с утреца выпила, легче стало. Хотя, кажется, что скоро опять поднимется. А что у вас было сегодня?

— Ой, да что обычно: подготовка по алгебре и по русскому, по литературе читали Платонова…

— А, «Сокровенный человек»? Нам за него Быкова так затирала, ты бы слышала. А я и трёх страниц не прочитала: такая жесть, что невозможно… Не понимаю, на хрена так писать, что потом читать невозможно.

Полька сдержанно посмеялась.

— Мне тоже не понравилось сначала, а потом привыкаешь… Только у нас не Быкова, а Роза Эдаурдовна.

— Это та, которая низенькая такая, в очках?

— Ага, она.

— Всё время думала, чего она в школе ошивается.

— Она на самом деле здорово ведёт.

— Тебе чай или кофе?

— Давай чай.

— Зелёный, чёрный, каркадэ?

— Давай чёрный.

Себе Пашка заварила кофе, тщательно проверив, чтобы не насыпать в чашку соли вместо сахара. Села за стол. Они с Полькой помолчали.

— Вкусно. Но горячо.

— Ну так только скипятила… Что, как там Димыч поживает?

— А, ну… Он часто про тебя спрашивает, потому что ты на сообщения не отвечаешь.

— Ну ещё бы отвечала на смс с такими идиотскими смайлами…

— Мы вчера в кино ходили. Там «Пепельный город» показывали, слышала?

— Не-а… Про что там?

— Что-то бандитское. Про мафиозные разборки и всё такое… Не люблю такие фильмы.

— А что пошла тогда?

— Дима позвал.

— Вы, я смотрю, ничё так общаетесь, — Пашка хитро улыбнулась. — Небось, нравится тебе?

Полька покраснела, опустив глаза, совсем как младшеклассница.

— Ну немного совсем… Он хороший. Только не говори ему, ладно?!

— Глупая что ли? Конечно не буду…

Полька горестно вздохнула носом.

— А у него девушка есть, не знаешь?

— Не-а, без понятия. Так, судя по твоему выражению лица, втрескалась ты неслабо.

Полька жалобно поглядела на неё.

— Вовсе я не втрескалась. Просто я раньше с мальчиками так не дружила… А он вчера меня, ну. В щёку, на прощание, — она окончательно смутилась. — И из головы не выходит…

Пашка едва сдержалась, чтобы не рассмеяться в голос: почему-то её позабавило то, что говорила Полька. Несмотря на то, что всё к этому шло, она и представить не могла, что тихоня Полька Ларина может влюбиться в Рубенцова. Что у неё делается — представить страшно.

— Он… Прям из головы не выходит! — призналась Полька отчаянно. — Со вчерашнего дня только и думаю!..

— Ну точно влюбилась, — вздохнула Пашка. — Может, скажешь ему, раз такое дело?

— Ага, ещё чего! Засмеёт и пошлёт куда подальше! Скажи, Паша, а у тебя кто-то есть? Есть мальчик?..

— Ну вот ещё одна! — недовольно всплеснула руками Лысая. Полька отчего-то замолчала, и спустя секунду Пашка поняла, почему.

— Полин, у нас с Истоминым ничего не было, — сказала она спокойно.

Раздалось несколько тиков часов, прежде чем Полька сказала:

— Да я вовсе и не…

— Забей. Просто забей.

Встав со стула, Пашка взяла свою кружку и сказала Польке:

— Погнали фильм посмотрим!