Зависть богов (джен)

Он очнулся от наступившей тишины. Система молчала. Были какие-то цифры, но без истеричных всполохов и мерцаний. Нейтральное желтое свечение. Мартин поискал таймер. Нет. Погас. Указанные тридцать шесть часов истекли. Дальнейших указаний система не получила и отключила счетчик. Мартин прислушался. К себе. Затем — к непосредственно примыкающему обрывку вселенной. Тепло. Тихо. Боли нет. Работоспособность 4%. Уровень энергии… растет. Регенерация запущена.

Сломанные ребра не смещаются и не трутся друг о друга, царапая изнутри острыми краями. Попробовал шевельнуться. Получилось. Ни наручников, ни фиксирующих ремней. Руки и ноги свободны. Ощутил едва уловимую вибрацию. Где-то далеко внизу заработал в своем непроницаемом кожухе прыжковый двигатель. Транспортник? Корвет? Готовится к прыжку? Его увозят? Куда?

Запустить сканирование? Да/Нет.

Нет.

Энергии не хватает. Система сигнализирует о наличии в крови сильного анальгетика. Повышен уровень магния и калия. Глюкоза с витаминами поступает прямо в кровь через подключичный катетер со скоростью 40 капель в минуту. Человеческая норма. Но так даже лучше. Медленно. Пусть будет медленно. Пока он так слаб, с ничтожным уровнем работоспособности, с поврежденными легкими, с отключенным имплантатами, для тестов и проверки всевозможных теорий он не пригоден. Не потянет. А тесты возобновятся, он знает… Ни для чего другого он людям не нужен. Вся его ценность — в уникальности некогда поставленного эксперимента. Полноценный синтез мозга и процессора. Без подавления и подчинения одного другим. Ему говорили, что он такой единственный, уникальный, поэтому и живет свой 1531 день. Как только алгоритм слияния органики с кибернетической составляющей будет окончательно установлен, необходимость в поддержании его жизни иссякнет. Он уподобится сдохшей на лабораторном столе крысе и будет утилизирован. На Новой Вероне это случилось. Его списали как изношенное оборудование. Бозгурд, нажимая на спусковой рычаг, так и сказал:

— Ты отработанный материал, устаревший хлам…

Количество людей на борту пока неизвестного ему корабля Мартин определил по голосам. Шестеро. Два объекта ХХ и четыре — ХУ. В медотсек заходили двое, хозяйка и врач. Врач ни разу не явился без ее сопровождения. Все манипуляции — обработку ран, смену капельниц, инъекции, снятие показаний с приборов, — он производил только в ее присутствии. Она даже брала на себя некоторые не требующие медицинской квалификации процедуры. Зачем? Могла бы дать врачу права управления первого уровня, и тогда не пришлось бы контролировать пациента хозяйскими полномочиями. Но прав управления она врачу так и не дала. И даже уведомила об этом остальную команду. Никаких прав управления. Она бы и от своих хозяйских прав отказалась, если бы он, Мартин, хотя бы немного им доверял… Так и сказала. Если бы Мартин, — не киборг, не жестянка, не урод, не тварь кибернетическая, — немного им доверял… Она произнесла это, уже выйдя из медотсека, уже на пути к пультогостиной, произнесла намеренно негромко, но Мартин услышал.

Глюкоза, витамины, аминокислоты поступали в кровь непрерывно, но очень медленно, человеческими порциями. И тут же расходовались на регенерацию. Система давала на восстановление до приемлемого рабочего состояния 560 часов. Если бы он мог усваивать углеводы естественным путем, через желудок, дело пошло бы быстрее. Но он этого не мог.

— Когда ты ел в последний раз?

Хозяйка задала этот вопрос примерно сутки спустя после того, как он уловил вибрацию прыжкового двигателя. Так как в ближайшие после прыжка часы не последовало ни переговоров с диспетчером станции гашения, ни торможения, ни стыковки, он предположил, что корабль оснащен собственной гасильной установкой и обладает таким ценным качеством, как автономность. Может двигаться по космическим трассам без привязки к станциям. А, следовательно, практически недосягаем для преследователей. Не то чтобы Мартина так уж интересовали оснастка и ходовые достоинства корабля, но в минуты бодрствования, когда система напоминала ему, что, будучи кибермодифицированным организмом, он обязан подчиняться установленным нормам сна, Мартин пытался строить предположения об ожидающей его участи. Он выжил, вернее, его почти насильно вернули к жизни. Он по-прежнему во власти людей, по-прежнему их игрушка. Что ждет его завтра? Это другие люди, но вряд ли они отличаются от тех, кому он принадлежал раньше. Люди все одинаковые. Все играют в одни и те же игры. Эти, новые, например, играют в снисходительность и милосердие. Вон хозяйка как старается. Обтирает его салфетками, меняет простыни и даже судно принесла, когда почки, после двух литров физраствора с глюкозой, вспомнили о своем предназначении. Теперь вот заинтересовалась его пищеварительными способностями.

— Мартин, твой желудочно-кишечный тракт выглядит так, будто ты им никогда не пользовался. Ты когда ел в последний раз?

— 96 дней, 7 часов и 37 минут назад, — ответил он.

— Ты это… сам так решил? — осторожно спросила она.

Решил ли он сам? Вероятно. Это решила та часть его «я», которая у людей определяется как подсознание. Ему, как существу искусственному, в наличии подсознания было отказано, и потому желудочные спазмы, следовавшие за каждым проглоченным куском или даже глотком воды, были отнесены к последствиям аппаратного сбоя. Они, всемогущие лица с правом управления, искали неполадки в отвечающем за физиологию программном блоке. Им даже в голову не приходило, что он, Мартин, это человекообразное оборудование, эта говорящая кукла, попросту отказывался жить.

Он не мог по-другому убить себя. Система блокировала самые безобидные попытки нанести себе повреждения. Система боролась и со спазмами, пытаясь удержать пищу в желудке. Его пытались кормить насильно, через введенный зонд, но только ободрали ему глотку и повредили пищевод. Прямым приказом его заставляли есть, он подчинялся после непродолжительной борьбы с имплантатами, но очень скоро охваченное тайным саботажем тело сводило все усилия на нет. Где-то включился органический механизм самоуничтожения, механизм вне сферы влияния процессора, человеческий механизм. В конце концов кому-то из лаборантов пришла в голову идея с парентеральным кормлением. Мартина вырубили блокатором, вкололи транквилизатор, а когда он очнулся, в подключичную вену уже был намертво впаян катетер. Его вживили в кость, и Мартин мог от него избавиться только вместе с ключицей. Он смирился. Во всяком случае, он избавлен от мучительных спазмов и приступов неудержимой рвоты. Он не пытался выломать катетер или повредить капельницу. Тем не менее его запирали в стенде на несколько часов, чтобы он, гонимый человеческим упрямством, не вмешивался в процесс восполнения питательный веществ.

Побывавший в секретной лаборатории Бозгурд, понаблюдав за очередной схваткой человеческой составляющей с процессором, небрежно осведомился:

— А эта жестянка все еще воображает себя человеком?

Бозгурд был единственным человеком, которого Мартин пытался убить…

Эти люди его боятся. Тщательно делают вид, что это не так. Но боятся. Даже врач. Действует уверенно, разговаривает бодро, шутит, отпускает забавные словечки, и… боится. А вот хозяйка — нет. Мартин тайком сканировал ее — каждый раз, когда она приближалась. Анализировал голос, дыхание, пульс, размер зрачков, уровень гормонов в крови. Ни малейших признаков страха. Нет, она не хранит абсолютное спокойствие. Она то слегка сердится, то негодует, то раздражается, даже приходит в ярость. Но все это в каких-то гомеопатических дозах. Ее агрессия не выходит из зеленой зоны. Ее голос вкрадчиво-нейтрален. Она как будто избегает обозначить свой статус, как будто все еще не знает, кто он, и своей бестактностью боится его оскорбить. И оттого, что она так осторожна и так расчетлива, ему становится страшно. Что кроется за этим спокойствием? За этой необъяснимой деликатностью?

Хозяйка явилась с чашкой теплого сладкого питья.

— Это вода с медом. Всего одна ложка, если понравится и не вызовет тошноты, через пару часов можем повторить.

Мартин смотрел на нее. Пытался понять. Почему? Зачем? Сканирование снова без результатов. Теплая жидкость приятно растеклась по гортани, согрела пищевод. А вот примет ли ее желудок? Желудок молчал. Ни спазмов, ни судорог, ни тошноты. Мартин ждал реакции не менее напряженно, чем сама хозяйка.

— Ну что ж, первый опыт… — И тут же осеклась. — Извини… Я хотела сказать, что с первой ложкой удачно получилось. Вторая попытка через два часа.

Уже поднявшись и отойдя на пару шагов, спросила:

— Может быть, принести тебе планшет? Там книги, игры. Или дать тебе доступ к корабельному искину? «Бегемот» рад будет поболтать.

Но Мартин отрицательно качнул головой. Он не хотел планшет и болтать не хотел. Он хотел тишины. Тишины и покоя.