Сумерки богов (джен)

Жест, каким профессор Гриффит поправил очки, выдавал несвойственное ему волнение.

Этот оптический прибор, некогда предназначенный для коррекции зрения, давно утратил свое прямое назначение и приобрел статус стильного аксессуара. В данном случае очки, две линзы и оправа с дужками, выполняли для профессора роль коммуникационного устройства, позволяющего, не прибегая к отвлекающим маневрам, видеть на вмонтированном дисплее всю запрашиваемую информацию. Стоило профессору произнести имя, как вся история болезни, последние назначения, результаты анализов, осложнения, произведенные манипуляции тут же появлялись перед глазами. Линзы со стороны пациента оставались прозрачными, и осведомленность генетика выглядела настоящим чудом. Своей неожиданной врачебной прозорливостью, точностью изрекаемых данных, детальным анамнезом Гриффит в тот момент напоминал просветленного знахаря древности, который чудесным, дарованным ему свыше образом считывал информацию с пациента. И производил неизгладимое впечатление на экзальтированных дам, попавших к нему на прием впервые. Почему-то экстрасенсорная диагностика, несмотря на основательно подмоченную еще пару сотен лет назад репутацию, вызывала больше доверия, чем показания самых точных приборов.

Корделия без труда объясняла этот феномен. Человек, в каком бы веке он не жил, всегда жаждет чуда, и чуда необъяснимого, неуловимого осциллографом или амперметром. Жаждут чего-то иного, мистического, загадочного, а не бегущих в вирт-окне танцующих кривых. Человек ищет сложности в собственном устройстве. С одной стороны, со всем пылом ярого материалиста доказывает физическую предсказуемость вселенной, ее безусловное подчинение законам сохранения энергии и термодинамики, отрицая нематериальные проявления и помещая такое понятие как душа в реестр презираемых анахронизмов, а с другой стороны, занимается поисками частицы Бога, ищет закономерности в мировом хаосе и объясняет эти закономерности вмешательством вселенского разума. И в себе тоже ищет нематериального двойника, психоэмоциональную энергетическую копию, которая, когда физическая оболочка распадется, будет избавлена от разложения. Утешает себя теорией волнового бессмертия.

Тело умрет, а энергетический слепок личности, астральный или ментальный, отправится в некое информационное хранилище, где будет пребывать вечно. И тот, кто видит или предполагает наличие такого двойника, обретает в глазах страждущих особые преференции. «Он видит мое истинное «я», мою нетленную суть» — убеждаются такие страждущие и проникаются к врачу особым доверием. В их глазах он становится полноправным представителем высших сил, их проводником и даже их воплощением. Они не перестают в это верить даже тогда, когда фокус с дисплеем в линзе со временем раскрывается. Немного мистики не помешает.

Корделия и себя ловила на том, что приписывает профессору Гриффиту определенные сверхспособности и даже возводит его в ранг пусть мелкого, узко специализированного, но божества, наделяя несуществующими полномочиями. Будто ожидаемый ею результат зависит исключительно от его воли, а не от объективных обстоятельств и множества внешних факторов; будто, если он захочет, то чудо свершится…

Нет, не свершится. Она уже видела это по его лицу. Он протер и без того сияющие линзы, водрузил свои волшебные стекла на переносицу, затем снова снял. Корделия не выдержала.

— Да говорите же, профессор. Не нужно жалеть собаку и отрезать ей хвост по кусочку.

— Мне действительно нечем вас порадовать, — наконец выдавил он.

Взгляд у него был какой-то… затравленный. Виноватый. Профессор, человек в общем-то достаточно прямой, открытый, бесстрашный, старательно отводил глаза.

«Что это с ним?» удивилась Корделия. «Чего он боится? Разочаровать? Так уже. Опасается, что расторгну контракт? Так в его условиях гарантии не обговаривались. Какие тут могут быть гарантии?»

— Последний анализ крови показал, что…

— Что ничего не получилось, — быстро договорила за него Корделия.

И удивилась, как спокойно, даже деловито, прозвучал ее голос. Как будто сорвалась незначительная сделка. Стороны не сошлись в сроках. Бывает. Не в первый раз. Ей уже приходилось проигрывать, приходилось терпеть убытки, приходилось выплачивать неустойку и даже влезать в долги. Ничего из ряда вон выходящего. Просто бизнес.

— Вы же понимаете… — Гриффит неожиданно решил оправдаться, — шансов было немного. Не было предварительной подготовки, надлежащей консервации. Материал не предназначался для длительного хранения.

— Да я все понимаю, профессор, — все так же спокойно ответила Корделия. — Я ни на что особо и не рассчитывала. Один шанс из тысячи.

Она слезла со смотрового стола и сунула ноги в свои мягкие спортивные туфли. Натянула поверх футболки пуловер. На улице было прохладно. Руки у нее не дрожали. Напротив, ей стало легче. Она избавлена от мучительной неизвестности, от терзающей, грызущей надежды, которая не окрыляла, а скорее лишала подвижности и тянула вниз. Теперь она свободна. Путы спали. Она проиграла, но может двигаться дальше.

— Вы не беспокойтесь, — сказала она Гриффиту, — я все оплачу. И вашу работу и свое пребывание в клинике.

— Только пребывание, — неожиданно сказал генетик и снова отвел взгляд. — Этот эксперимент с самого начала был моей личной инициативой. Вы ни о чем таком меня не просили. Я сам… предложил. И сам потерпел поражение.

Корделия пожала плечами.

— Как скажете, профессор. Пребывание, так пребывание.

Корделия покинула здание клиники. Прошла несколько шагов. У нее слегка кружилась голова. Поискала глазами скамейку. Какая-то странная, пьянящая легкость. Вероятно, последствия стресса. Она до последнего надеялась.

Все-таки надежда очень изматывает, тянет до последнего жилы, вонзает иглы уже в полумертвое тело и вынуждает чувствовать. Нет, надежда не друг. Это заблуждение, которым люди изначально отравлены. Надежда — тайный мучитель, который с тонким инквизиторским расчетом подбрасывает своей жертве крохи жизненной силы, вынуждая ее до последнего трепыхаться. Надежда — это нежный палач с ласковыми руками, который вовремя пережимает перебитые вены, чтобы жертва не истекла кровью, чтобы продержалась еще, день или два, чтобы оставалась в сознании, чтобы верила, чтобы мечтала, чтобы строила планы, чтобы своими мечтами создавала будущее, которого нет. Надежда — это плотоядный червь, до последнего живущий в умирающем теле. Этот червь питается эманацией жизни, вкушает эту жизнь, лакомится ею, наслаждается ее содроганиями. Он даже впрыскивает своей жертве своеобразное обезболивающее, чтобы страдание не мутило разум.

Корделия тоже надеялась. До последнего. Лелеяла эту надежду, пестовала, согревала. Вместо того чтобы отчаяться, провалиться на дно, протрезветь и уже трезвой, прозрачной, ободранной до сухого рассудка, искать другой выход, она чего-то ждала. А выход всегда есть. Он может быть не так удобен и эстетичен, как тот, что предполагался в начале, но все же примитивно действующий, вроде топора, которым вырубают дверь, если терпят неудачу в подборе ключа. Ключ подобрать не удалось. Остался топор. Тяжелый, неудобный, но эффективный. Ей бы поискать это древнее, разбойничье орудие пораньше, а не маяться с отмычками. Ну что ж, еще не поздно. А если поздно? Выход тоже найдется. Выход есть всегда. И выбор.

Корделия переоделась у себя в комнате и отправилась на набережную. Снова странная легкость. У нее ничего нет, но в то же время она свободна. Ни долгов, ни обязательств. Чистый лист. До блеска отполированная школьная доска, на которой она выведет условие задачи.

Начало — это хорошо. Это очень хорошо. Это первый шаг, первое движение, первый порыв. Не имеет значения, сколько ступеней вверх ей придется преодолеть. Главное, что они есть, эти ступени. Она рассчитывала подняться на лифте, быстро, с комфортом, но — увы! — лифт сломался, даже не начав движение. Но вокруг лифтовой шахты вьется спиралью темная, с неровными, сбитыми ступенями лестница. У этой лестницы скорей всего даже нет перил. Если она споткнется, то ей придется упираться руками в склизкую, в непристойных граффити, стену, чтобы не скатиться вниз. Временами придется двигаться на ощупь, становиться на четвереньки и даже ползти. Но это опять же неважно. Потому что лестница все равно ведет вверх, к цели. А цель у нее одна — счастье и покой Мартина.

На этот раз Корделия не стала снимать кроссовки и садиться на самый край. Озеро пребывало в стадии обнаженности, туман рассеялся, это происходило достаточно регулярно, в определенное время суток: воздух нагревался на пару градусов выше, чем это было обговорено в контракте между летучими одноклеточными и атмосферой, и нежные простейшие, оберегая вакуоли, предпочитали отсиживаться в воде, напитываясь и насыщаясь влагой, а не парить в перегретом воздухе. Это жаркое послеполуденное время Корделия тоже предпочла бы переждать в тени. Она села на гравискамейку, которую при желании можно было обратить в дрейфующий гравиплот, и задумалась. До прибытия «Подруги смерти» еще двое суток. Ей необходимо что-то придумать.

Она не сомневалась, что в ближайшие полчаса он появится. Прошло двадцать три минуты. Он появился. Корделия мысленно усмехнулась. Она успела бросить взгляд на часы.

Александр ван дер Велле с той самой якобы случайной встречи в тумане то и дело попадался ей на глаза. Делал он это изящно, без единой улики преднамеренности, без назойливости и видимого расчета. Он мелькал где-то на периферии событий, со скользящей светской непринужденностью. И будь на месте Корделии человек менее искушенный, то непременно поверил бы в хаотичность его маневров. Но Корделия давно утратила счастливую веру в совпадения, в этот прикуп судьбы, который та услужливо подсовывает игроку.

Случайностей не бывает. А если встречи ищет такой персонаж, как глава инвестиционного фонда Рифеншталей, человек с болезненно обостренным честолюбием, с непомерными амбициями, то приписывать его внезапно вспыхнувший интерес своим длинным ресницам и тонкой талии было бы верхом наивности. Корделия поверила бы в это лет эдак двадцать назад, да еще при наличии модельной внешности, но в данном случае оба условия не работают. Ей уже за сорок, и внешность у нее самая заурядная.

Нет, выглядит она, конечно, неплохо. Подтянутая, спортивная. И дело тут не в достижениях современной косметологии, а скорее в том аскетичном образе жизни, который она ведет, а в последнее время еще и в постигшем ее счастье. Правда, «счастье» гоняет ее до седьмого пота в спортзале, но это идет только на пользу: в теле Корделии нет ни грамма лишнего веса, она действительно многому научилась и многое приобрела благодаря тренировкам с Мартином. К ней вернулась некогда утраченная гибкость, тело подтянулось, обрело выносливость. Она двигалась быстрее, сноровистей, экономней; научилась уклоняться и блокировать удары. Тело у нее ловкое, спортивное, но отнюдь не модельно-привлекательное. Если ее и поместят на первую страницу и на разворот вирт-журнала, то не за физические данные, а за количество нулей на банковском счете.

В то, что интерес для этого хищника представляет ее холдинг, она не верила. Слишком ничтожная добыча для тех, кто скупает целые планеты, не их профиль и не их масштаб. Тем более что акции холдинга есть на рынке, они довольно успешно торгуются, медленно идут в рост, иногда теряют два-три пункта, если кто-то из трейдеров решится на спекуляцию, но быстро возвращаются к прежним позициям.

Если бы тому же Александру нужны были акции, то его фонд начал бы экспансию, создавая панику. Но ничего подобного не происходит. Никаких биржевых потрясений. Тогда что же их интересует? Неужели контрольный пакет «DEX-company»? Но приобретать его сейчас — настоящее безумие. Это не акции, это цистерна радиоактивных отходов. Даже если Корделия их продаст, то актив сразу станет убыточным. Акции «DEX-company» токсичны, и останутся таковыми еще лет пять. Или даже больше.

Корделия со своей стороны сделает все, чтобы консервация затянулась, и по истечение десяти лет, которые она выторговала, корпорация уже не подлежала бы восстановлению. Но кто-то из бизнес-аналитиков Рифеншталей мог подкинуть идею на недалекое будущее, на потенциал, которым по-прежнему обладает дремлющая корпорация. Киборги — это выгодно и очень эффективно. Это целая Галактика заинтересованных покупателей, бездонный невольничий рынок. И кто-то непременно пожелает этот рынок подмять.

Александр появился на набережной в компании двух женщин. Одна, крепкая, пожилая, в униформе одной из частных клиник. Вторая — хрупкая блондинка, явно пациентка. Первая слегка придерживала и направляла дорогое, многофункциональное гравикресло, в котором, откинув голову, сидела вторая. Александр шел рядом с креслом и о чем-то говорил с блондинкой. Затем пациентка со своей сиделкой свернули с набережной в боковую аллею, а джентльмен направился к Корделии.

У нее еще была возможность уйти. Александр находился в шагах пятидесяти, не меньше, ее внезапный уход не выглядел бы как демонстративная грубость. Она еще могла притвориться, что не узнала его. Но Корделия была не из тех, кто отступает. Ей всегда была необходима ясность. Пусть выдаст себя, пусть откроет тайну своих намерений. К тому же ей скучно.

Александр приблизился и отвесил шутливый поклон.

— Мы опять с вами встретились, — произнес он почти радостно.

— И опять-таки случайно, — ответила Корделия, подпустив в свой голос сарказма.

Александр понимающе улыбнулся и сел рядом.

— А случайность — это непознанная закономерность, — сказал он уже серьезно. — Вы с этим согласны?

— Более чем. Любое событие в этом мире, малое или большое, является одновременно следствием событий предшествующих, часто нам неведомых, и причиной для событий последующих, которые так же по большей части будут от нас сокрыты.

— Неужели так сложно?

— Увы. Сама хотела бы оспорить.

— Какова же причина, приведшая меня сегодня к вам, помимо прозаической скуки?

— Требуется, чтобы я угадала?

— А почему бы нет? Затем я попробую угадать ваши. Например, почему вы здесь, на этой планете, в этой долине и в этой клинике.

Корделия внимательно его оглядела. Он определенно что-то знает.

— Хорошо, — согласилась она. — Есть несколько вариантов. Начну в самого безобидного, на котором мы можем остановиться во избежание потрясений. Для начала — официальный повод. Вы приехали сюда, как и большинство здесь проживающих, с целью внести кое-какие коррективы в свою телесную организацию. Я слышала, что вы повредили колено во время игры в поло. Возможно, вы прибыли сюда за новым мениском.

Александр чуть склонил голову на бок.

— Да, — согласился он, — официальный повод моего пребывания на Асцелле именно таков. Мне в самом деле назначили кое-какие процедуры.

Он несколько раз согнул и выпрямил правую ногу, будто желая подтвердить действенность этих процедур.

— Но эта ваша догадка случайность нашей встречи не отменяет.

— Я же сказала, что начну с самой безобидной. Непознанных причин я еще не касалась.

— А они есть?

— Несомненно. Вероятно, есть даже такие, о которых мы оба не догадываемся.

— Но догадаемся?

— Когда-нибудь. Сейчас мы их не видим, потому что они слишком далеко либо слишком близко.

— Лицом к лицу лица не увидать?

— Точно. Требуется сменить временную локацию.

— Хорошо. Тогда поговорим о тех, которые видим. Ну или думаем, что видим.

— Под предлогом физиопроцедур вы приехали увидеться со мной.

— Зачем так сложно? Я бы мог увидеться с вами и на Новой Москве.

— Я пока только предполагаю. Но на Новой Москве о нашей встрече стало бы немедленно известно, а вам желательно сохранить встречу в тайне. Подозреваю, что вы прибыли сюда, чтоб сделать мне деловое предложение. Вы намерены либо что-то купить либо… продать.

Александр хмыкнул.

— Слишком туманное утверждение. Под это намерение «купить или продать» можно подвести все, что угодно. Даже… признание в любви.

На этот раз хмыкнула Корделия.

— Тоже вариант. Но таким кружным путем для достижения цели вы не пойдете. Долго, сложно, громоздко и никаких гарантий. Даже если сработает.

— Признание?

— Оно. Только в чем признаваться? Надеюсь, у вас хватит ума не распространяться о внезапно вспыхнувших чувствах?

Александр засмеялся.

— Хватит. Не буду распространяться.

— Спасибо. Тогда рассказывайте. Что вам нужно? Вам же что-то от меня нужно?

— Да вот раздумываю, не сделать ли вам предложение.

— Деловое?

— Практически. Выходите за меня замуж.

— Что? Так сразу?

— Мы же деловые люди.

Корделия вздохнула.

— «Вы привлекательны, я — чертовски привлекателен». Еще один…

— А кто первый?

— Некий Найджел Бозгурд. Тоже предлагал объединить капиталы и покорить вселенную.

— Я категорически от него отличаюсь.

— Это чем же?

— Во-первых, я не беглый пират.

— Ну это как посмотреть, — пробормотала Корделия.

— Во-вторых, я молод.

— Даже слишком. Вы не забыли, ван дер Велле, что я старше вас на десять лет? Что на это скажут ваши почтенные родственники?

— Ну и что, что старше? Мы же акцентируем внимание на деловом аспекте, а не на романтическом. Многие выдающиеся люди женились на женщинах старше себя. Например, Наполеон.

— Да вы никак в императоры метите.

— А почему бы нет? Неужели не сгожусь?

— Вполне.

— Так пойдете?

— Куда?

— Замуж.

— Без конфетно-букетной стадии? И не подумаю.

— Так за чем дело стало? Тут на набережной есть кафе. По вечерам живая музыка и танцы. Как вы на это смотрите?

— А мои непроявленные причины угадывать не будем?

Александр улыбнулся.

— Зачем? Должна же быть у женщины тайна.

Корделия вновь оглядела своего собеседника. Хорошо сложен. Воспитан. Молод. Бесспорно умен. В меру честен. Прямолинеен. Здоровый и сильный хищник. Так и она не травоядная. Он видит в ней средство, орудие, и намерен этим орудием воспользоваться для достижения цели. Так и у нее есть цель. И он для нее такое же орудие.

Ей нравится эта игра — в открытую, без притворства. Правда, какова его конечная цель, она пока не знает. В том «деловом» предложении, которое он ей неожиданно (хотя вряд ли неожиданно) сделал, присутствует доля правды.

Кто он, этот ван дер Велле? Какой-то семиюродный племянник. Трон императора ему не светит. У Альфреда есть прямые наследники — сын Торстен и внуки. А жена Торстена из Морганов. Еще один великий дом, претендующий на первородство.

Участь множества кузенов и племянников довольна незавидна — всегда оставаться где-то в тени, на вторых и третьих ролях. Состоять в приживалках. А тут неплохой вариант: Александр женится на последней Трастамара и попадает в избранное общество — в старую земную аристократию. И там у него снова появляется шанс — шанс стать «императором». А если не императором, то регентом, крупным землевладельцем…

Но Корделия — не последняя Трастамара, есть другие, законнорожденные. Отец, правда, после скандального развода изгнал семью с Геральдики, но шанс у них есть… Почему бы этому плейбою не попробовать с кем-то из них? Зачем ему она, Корделия? Впрочем, неважно, через два дня ее здесь не будет.

Уже в сумерках Корделия вышла из своего коттеджа. На ней было вечернее платье, на шее светилось знаменитое колье Изабеллы Кастильской. То самое, в одно из звеньев которого Лена Кирсанова, навигатор «Подруги смерти», подсадила центаврианскую флешку. Корделия зачем-то прихватила эту драгоценность с собой.

В сейфе на яхте хранилась запись разговора с Ржавым Волком и ее визита в подземную лабораторию на Новой Вероне. В этой инфокапсуле застыла в цифровом безвременье ее первая встреча с Мартином. Корделия иногда касалась инфокристалла пальцами, будто пыталась изменить своим теплом плененное, законсервированное прошлое, то холодное, стерильное пространство, залитое синеватым светом. Как будто пыталась проникнуть сквозь прозрачную стену и согреть, успокоить уже там, чтобы он сразу понял, сразу ее узнал. «Это я, Мартин, я здесь, я пришла». Она не уйдет. Не оставит его там. Ни на минуту, ни на секунду.

Все давно кончилось. Мартин, здоровый, отъевшийся, беззаботный, носился на гравискутере вокруг их дома на Геральдике, а она все вспоминала, как он стоял там, приложив окровавленную руку к несокрушимой преграде, и смотрел ей вслед. Без надежды. Без упрека. Без ненависти. И этот взгляд ей не искупить никогда.

Но колье Изабеллы вызывало у нее иные ассоциации. Это был своеобразный ключ к формуле судьбы. Когда она его надела в прошлый раз, случилось нечто значительное. Если она снова его наденет, то судьба непременно сделает разворот. Только вот куда?

Александр ждал ее у выхода. Корделия вспомнила Ржавого Волка: тот точно так же встретил ее в вестибюле отеля. И с ней тогда был Ордынцев. А здесь, на Асцелле, она одна.

В кафе действительно играла живая музыка. Сначала чинный струнный квартет, две скрипки, альт и виолончель. А чуть позже, когда гости выпили вина и голоса зазвучали развязней, на подиуме появился джаз-банд и саксофонист. Александр пригласил ее танцевать. Они двигались на удивление слаженно, будто и в самом деле давно изучили телесные ритмы друг друга. Александр виртуозно плел нить разговора, был безупречно остроумен. Корделия тихо улыбалась. Действительно, плейбой… Краем глаза она снова заметила блондинку в гравикресле. На этот раз ее сопровождал мужчина в униформе, больше напоминающий боксера, а не медбрата. Александр тоже их заметил и чуть заметно кивнул.

— Мы летели вместе чартерным рейсом, — объяснил он Корделии. — Кажется, у этой дамы что-то с ногами. Поражение суставов. Ходить может, но недолго.

— Тогда неудивительно, почему она так на нас смотрит. На нас, танцующих.

— Правда? Что-то я не заметил.

Корделия чуть пожала плечами, как бы говоря «вы, мужчины, вообще мало что замечаете». Они вернулись к столику, выпили по бокалу вина. Старое вино, еще с Земли. Подали горячее: индостарское крлоо. У Корделии не было аппетита, но она все же вооружилась вилкой. Снова поймала взгляд блондинки в гравикресле. Да что ей надо?

— Может быть, уйдем отсюда? — Александр деликатно коснулся ее руки. — В моем пансионе подают чудесный кофе.

* * *

Корделия проснулась до рассвета. Осторожно высвободилась из-под руки Александра и встала. Он не проснулся. Нет, кофе она дожидаться не будет. Оделась и бесшумно выскользнула за дверь.

От пансиона до ее коттеджа примерно четверть часа пешком. Корделия шла быстро, не оглядываясь. Она приняла решение: ждать «Подругу смерти» она не будет. Закажет билет на первый же пассажирский рейс и отправится яхте навстречу. Ей тут больше нечего делать.

Шагов за сто до коттеджа она снова увидела блондинку в гравикресле. Одна, без сопровождающего, и в такое время… И, кажется, нуждается в помощи. Внизу на дорожке что-то белело и блондинка безуспешно пыталась это поднять. Корделия приблизилась.

— Вам помочь? — спросила она участливо.

Женщина взглянула на нее как-то странно. Пронзительно. Но взгляд тут же слезливо затуманился.

— Да, помогите, — тихо проговорила она. — Я уронили цифровой ключ и не могу войти.

«Войти? Куда? В мой коттедж?» успела подумать Корделия.

Она наклонилась, чтобы поднять пластиковую карточку со штрихкодом, как вдруг почувствовала укол в шею. Почти безболезненный. Комариный. И снова успела подумать:

«Разве на Асцелле водятся комары?»

И провалилась.