Пряничного человечка застрелят в десять ноль одну (джен)

Себ проснулся посреди ночи, сел на кровати рывком. Прислушался.

Всё было тихо, но что-то его разбудило, как сигнал тревоги.

Даже не думая включить лампу, Себ внимательно оглядел тёмную комнату, твердя мысленно, что это уж точно паранойя и пора заглянуть к врачу.

Где-то вдалеке проехала машина, и снова наступила тишина. Тени лежали на своих местах, неподвижные, как и положено.

Если бы он не искал, то ни за что не заметил бы отличия. Тень от шкафа казалась плотнее прочих, хотя стояла возле окна и, несмотря на плотные шторы, должна была слегка бледнеть в свете уличного фонаря.

Но именно там, у шкафа, скопилась чернота.

Если бы хотели убить — уже это сделали бы. Оружие в сейфе, не добраться. В отличие от парочки знакомых военных, Себ не держал пистолет в тумбочке возле кровати и не спал с ножом под подушкой.

Возможно, если просто кажется? Отголосок дурного мутного сна? Детский страх, что в темноте живёт чудовище?

Вот только Себ никогда, даже в раннем детстве, не боялся темноты. Он и сейчас не чувствовал страха, только нервы были напряжены.

Зажмурившись, чтобы избежать резкого удара по глазам, он зажёг ночник.

К шкафу, прислонившись, стоял Джим.

Себ проморгался, поднялся с кровати, сложил руки на груди и мрачно уставился на босса, которого не видел полтора месяца.

Это был долгий и утомительный период, что-то вроде затянувшегося сна или анабиоза. Он вроде бы вставал утром, вроде бы не пропускал тренировок, приезжал к Сьюзен, пил пиво с Грегом и Полом и виделся с Джоан. А вроде бы ничего этого не было. Или происходило не с ним.

После смерти Марка не было ни одного задания, ни одного звонка, и Себ чувствовал себя игрушкой, которую забросили на дальнюю полку. Той самой чёртовой головоломкой в коробке.

У него самого эти мысли вызывали и отвращение, и презрение, но даже эти чувства пробивались через толщу глухой апатии и почти не цепляли его.

Зато теперь сердце забилось с привычной силой, от сна не осталось ни следа. К звукам, запахам и краскам вернулась прежняя насыщенность.

Себ был готов к бою: прямо сейчас.

Джим однако не выглядел человеком, готовым отдавать приказы. Он стоял с трудом, голова его заваливалась на бок, глаза закрывались. Захотелось застонать вслух.

Твою мать, он хотел дело, а не приступ!

— Себастиан… — слабо позвал Джим.

— Сэр… — Себ выдохнул. Он спросил бы, какого чёрта Джим забыл у него дома, но понимал, что от этого вопроса не будет никакого смысла. В таком состоянии Джим с трудом ворочал языком, чтобы сказать необходимое.

Пошатнувшись, Джим выпрямился и побледнел ещё сильнее, хотя казалось бы, что сильнее уже некуда.

— Я боюсь их, Себастиан… — пробормотал Джим.

— Кого, сэр? — спросил Себ аккуратно, но Джим его не услышал.

— Они меня пытались запереть… Я устал, Себастиан…

Себ подошёл на пару шагов и вгляделся в лицо босса. Зрачки у него были расширены, на белой коже блестел пот, а в глазах совершенно отчётливо виднелись слёзы.

«Как всегда», — подумал Себ. Он желал бы оказываться от Джима подальше во время этих приступов, но раз уж так выходило, что он был рядом, он просто не мог забить и ничего не делать.

— Джим, — мягко сказал Себ, — вам бы прилечь.

Джим вяло кивнул, снова ухватившись за шкаф, а Себ быстро заправил постель, накрыл пледом и повторил:

— Вам бы прилечь.

Джим, кажется, просто не понял его. Он закрыл глаза, из-под век заструились слёзы, но, похоже, это была чисто физиологическая реакция, потому что они ничем не сопровождались: ни сбитым дыханием, ни всхлипами.

«Чёрт тебя дери», — мысленно выругавшись, Себ взял Джим за плечо и повёл к кровати.

Он пошёл как кукла.

Послушно сел. Совершенно безвольно лёг. Себ расстегнул на нём объёмную кожаную куртку — и выругался уже вслух.

Поверх белой футболки с надписью «Хочу вырваться на свободу» в районе левого плеча расползалось кровавое пятно. При этом спереди никаких пулевых отверстий не было.

Понадеявшись, что Джим не отбросит копыта и не сотворит что-нибудь невообразимое за две минуты, Себ (как был, босиком) метнулся на кухню, взял ножницы и аптечку.

Джим, к счастью, даже не пошевелился.

Заполняя эфир в голове одним единственным «твою мать» с разными интонациями, Себ разрезал футболку и сглотнул с некоторым облегчением. О Джиме кто-то уже позаботился — под футболкой обнаружилась повязка. Только бинты пропитались кровью насквозь.

— Джим… — позвал Себ. Джим открыл глаза. — Сэр, у вас есть знакомый врач?

Что-то подсказывало, что в скорую звонить не стоит.

— Я боюсь их, Себ, — прошептал Джим беззвучно: слова угадывались только по движению губ.

— Да, я знаю, — чётко ответил Себ, — но послушай, Джим… Джим, смотри на меня.

Он подчинился, широко и испуганно распахнув глаза.

— У тебя идёт кровь. Я могу срезать бинты и попытаться наложить новую повязку, но… Джим, смотри на меня, не закрывай глаза! Но я очень херовый доктор, понимаешь?

Джим растянул губы в улыбке и всё-таки закрыл глаза. Дерьмо.

К счастью, у Себа была отлично собранная аптечка. За всю гражданскую жизнь он пользовался ей от силы раза три, но обновлял, пополнял и проверял исправно. Так что, можно сказать, Джиму повезло.

Себ обработал руки антисептиком, им же обильно полил ножницы и разрезал бинты. Учитывая, что где-то кровь начала подсыхать коркой, должно было быть больно, но Джим не дёргался и продолжал улыбаться.

— Джим, — позвал его Себ, — как тебя ранили? — он промолчал, и тогда Себ предложил: — Говори о чём угодно. Но не молчи и не закрывай глаза, ясно?

Издав слабый стон, Джим чуть приоткрыл один глаз и сказал ровным, но слабым голосом:

— Я ненавижу врачей. А ты?

— Они жизнь спасают. Вам вот кто-то спас.

Рана выглядела неплохо: аккуратно зашитая, почти чистая, не считая свежей крови из-под швов. Гнилью не воняло.

— Почему вы ненавидите врачей? — Себ принялся салфетками убирать кровь и задал первый вопрос, который пришёл ему в голову. На самом деле, ему было плевать, о чем именно говорить, просто не хотелось тратить время на постоянные проверки, не потерял ли Джим сознание.

— Ненавижу… И священников. Однажды я сжёг святого отца, представляешь? — Джим слабо засмеялся, и Себ осторожно надавил ему ладонью на грудь, чтобы не дёргался.

— Нет, — ответил он.

Кровь продолжала сочиться, хотя и не слишком сильно. Чтобы бинты так пропитались, Джим должен был ходить с несколько часов, нагружая руку.

Себ присыпал шов антисептическим порошком и ощупал плечо сзади. Во всяком случае, ранение не было сквозным, а значит, одной заботой меньше.

— Этот идиот даже не понял, что делает, — несвязно продолжил Джим, — ты знаешь, как пахнет горелое человеческое мясо?

— Знаю. Мерзко, как и любое другое.

Да, ясное дело, разговора о цветочках и бабочках можно было не ждать.

— Иногда я хочу его уничтожить раньше времени, — признался Джим. Себ издал мычание, которое могло бы означать и согласие и полное внимание к происходящему. — не убить, пойми, это было бы скучно. Уничтожить. Тогда мы стали бы близнецами.

— Тогда я мигрирую с этой планеты, — повязка ложилась достаточно легко, но Себ осознавал, что это временная мера. И если начнётся инфекция, потребуется нормальный хирург.

Продолжая общаться с собственными мыслями, Джим, однако, выпил антибиотик, осушил полный стакан воды и расслабленно закрыл глаза.

Себ до конца стянул с него куртку, снял ботинки, пододвинул к кровати стул, погасил свет и сел дежурить. Возможно, кровь остановится, Джим начнёт нормально соображать и сможет позвонить своему врачу. Кто-то же оперировал его после ранения.

Ещё он надеялся, что Джим уснёт, но, разумеется, напрасно. Наоборот, в темноте он как будто оживился, речь стала чётче, а дыхание — ровнее.

— Себастиан, — позвал он, — ты помнишь ту сказку?

Себ решил, что найдёт и сожжёт эту книгу.

— Игра почти началась, осталось совсем немного. Я создаю своего Груффало, и мне верят самые страшные звери в лесу.

Он замолчал надолго, а потом сказал:

— Иногда я хочу всё бросить.

Себ прикрыл глаза и откинулся на спинку стула. Он совершенно не понимал, о чём говорит Джим, да и не старался вникнуть: просто слушал фоном. В какой-то момент Джим осёкся на полуслове и хмыкнул:

— Я говорю с мебелью.

— Я всё равно не понимаю добрых две трети.

— Хорошо, мой дорогой, — Джим кашлянул, — я расскажу тебе сказку, которую ты способен понять. Хочешь сказку?

У Себа был однозначный ответ: «Нет».

— Правильно боишься… Она страшная. Но я её люблю. Слушай, детка.

И наступила тишина, в которой едва-едва различалось дыхание Джима. Себ вслушивался в него, надеясь, что до утра этот звук не поменятся и ничем не нарушится.

Однако спустя долгих десять минут Джим заговорил мрачным зловещим голосом, как будто пугал детей:

— Однажды в деревне белых мышек родилась чёрная. Она была единственной чёрной мышкой, и все приходили в ужас, когда видели её. Мышка росла, но никто с ней не играл. Ей не давали лишнего кусочка сыра, в неё кидались песком. Она оскорбляла весь род белых мышей, — Джим притворно и сочувственно вздохнул, — но если бы мышку спросили, хочет ли она стать белой, она бы отказалась. Знаешь, почему?

— Нет, сэр.

Это был правильный ответ.

— Потому что в глубине души она гордилась своей блестящей чёрной шкуркой. Она знала, что особенная. Кроме того, она была самая ловкая и самая умная. Она дурачила котов и обходила ловушки. У неё всегда был сыр.

Джим сделал паузу, переводя дыхание. Себ потянулся и проверил повязку, а Джим вздрогнул всем телом и вскрикнул — но тут же засмеялся.

Бинты сверху пока были сухими. Себ снова откинулся на спинку стула.

— Однажды один толстый и старый мышиный дед решил, что чёрную мышку нужно перевоспитать. Он заманил её в свою нору и попытался окунуть в банку с белой краской. Но чёрная мышка была хитрой и выскользнула из его норы. Но она была ещё юная и глупая, и оказалась не достаточно быстрой. В ярости мышиный дед клацнул зубами — и отгрыз чёрной мышке хвост. Это было больно, — от сказочного тона не осталось и намёка, голос Джима зазвучал глухо, — как будто все жилы вытянули разом, проткнули насквозь раскалённым прутом, а потом вытянули кнупом по позвоночнику.

По позвоночнику самого Себа прошла дрожь. Многовато мучений для одного отгрызенного хвоста. Очень мало это походило на сказку.

Джим хмыкнул и продолжил снова, уже легко:

— Да, мышка была в отчаянии. И она решила отомстить. Днём, когда все мыши спали в своих постелях, она подожгла дом мышиного деда, отбежала в сторону, вскочила на камешек и заглянула в окно. Огонь разбудил его, но было уже поздно. Нора горела, все двери были закрыты. И что же увидела чёрная мышка? Ты не поверишь, Себастиан… С белого мышиного деда облезала белая краска. И он был чёрный. Только шкура у него была не гладкая, а в струпьях и язвах, — он перевёл дух, — когда от мышиного деда остались только кости, мышка навсегда ушла из этого мерзкого городка. ВОт и сказке конец.

Он, кажется, устал.

— Я проверю бинты? — в этот раз предупредил Себ и, дождавшись утвердительного мычания, убедился, что крови пока нет. — Не думайте о сказках и мышах, Джим. Вам бы поспать.

— Не уходи, — не попросил, а приказал Джим.

— Есть, сэр, — отозвался Себ. Он и так не собирался сдвигаться с места.

Джим действительно заснул, а Себ сидел без движения и всё прокручивал в голове странную сказку. Наверняка Джим сочинил её сам, откуда бы ещё взяться этой жути? Но зачем?

Казалось, он не заметил какой-то важной детали, которая могла бы поставить всё по местам. Видимо, Джим прав, называя его туповатым. Этот ребус Себ точно не мог решить.