Вместе  (гет)

Обед плавно перешёл в ужин, и это продолжалось до самого вечера, пока за окнами нашей квартиры не начало темнеть. Пан Коллер, поблагодарив меня и моего папу за столь чудесный обед, собирался идти домой, но отец его остановил, сказав следующее:

— В такое время суток опасно выходить на улицу.

— Я буду осторожен, — оптимистично сказал пан Коллер.

— Может, останетесь у нас на ночь, а утром, когда часть города спит, спокойно вернётесь обратно домой? — предложил отец.

— Спасибо, господин Серов, но боюсь, втроём нам будет тесно.

— Вовсе нет, вы можете переночевать в моей комнате, а я посплю в гостиной на раскладушке, — предложила я доктору Коллеру.

— Ну, если вы настаиваете, мисс... — улыбнулся пан Коллер, глядя на меня. От его улыбки, такой тёплой и искренней, я чуть не поплыла. На кухне, где мы обедали, вдруг стало жарко, и как я не пыталась сдержать свои чувства, у меня не получалось: щёки ещё больше налились румянцем.

— Пойдёмте со мной, доктор Коллер, я покажу, где вы будете спать, — сказала я.

— Пожалуйста, раз уж мы знакомы, называйте меня Вацлав.

— Красивое имя, оно обозначает "большая слава".

— Спасибо за комплимент, Надя, вот только... — Вацлав так и не договорил. Я показала ему временное место для ночёвки, после чего я забрала из своего шкафа некоторые вещи и спустилась вниз.

— Дочка, тебе помочь? — спросил отец.

— Что ты, пап, сама справлюсь, — я достала раскладушку, стоящую возле лестницы в мою комнату, и разложила её рядом с тем местом, где весел плакат Медеи Альфонса Мухи. Медея продолжала смотреть на меня своим пронзающим насквозь взглядом, как будто ждала каких-то действий от меня.

— Чего ты хочешь, я только-только узнала его имя, — не выдержав, обратилась я к плакату.

— С кем ты там разговариваешь, дочка? — спросил меня отец.

— Да вот... — указала я рукой на Медею и чуть не рассмеялась.

— Обсуждаешь с портретом древнегреческой волшебницы пана Коллера?

— Его зовут Вацлав.

— Уж не влюбилась ли ты в него? — неожиданно спросил папа. Я опустила глаза и стала водить ногой по полу, пытаясь сопротивляться своим чувствам.

— Он симпатичный и умный, но...

— Я знаю, мы тут не надолго, но если Вацлав захочет лететь с нами в Россию, то...

— Ничто не помешает мне его любить, — договорила я за отца. Отец обнял меня перед сном, пожелал спокойной ночи и пошёл в свою часть дома спать.

Я долго не могла уснуть, и вовсе не из-за портрета Медеи, висящего прямо перед моими глазами, а из-за того, что всё размышляла о своих чувствах к Вацлаву: может, отец был прав, когда сказал, что мне ничего не мешает полюбить Вацлава, но я далеко не красавица, сами посудите — фигура у меня не шестьдесят на девяносто, виден небольшой живот, который никуда не делся, даже когда я постоянно тренировалась и просто бегала вслед за спасателями и помогала им, даже волосы не настолько пышные, а такой хороший человек, как Вацлав, безусловно заслуживает красивую девушку. С этими мыслями я заснула, а проснулась только от того, что услышала чьи-то шаги в коридоре.

— Ну вот, — думаю, — Медея сошла с портрета и теперь расхаживает с окровавленным кинжалом по нашей квартире. Я прислушалась: шаги раздавались не из коридора а из моей комнаты. Похоже, Вацлаву так же не спится, как и мне. Я решила подняться в свою комнату, и... немного пошпионить за симпатичным доктором. Двери в комнате не было, поэтому я спряталась за стеной и осторожно посмотрела внутрь:

— Прошу прощения, если разбудил тебя, — повернувшись ко мне лицом, сказал Вацлав.

— Вовсе нет, ты не разбудил меня, это... это статуя свободы Альфонса Мухи не даёт мне заснуть, — отшутилась я и рассмеялась, Вацлав тоже не сдержал смех и засмеялся вместе со мной. Хорошо, что мой папа иногда спит как убитый, а то бы он проснулся от нашего громкого смеха. Я бы предложила Вацлаву поесть — у нас с обеда осталось немного рульки и кнедликов, — но я побоялась предложить Вацлаву еду, боясь, что шуршанием на кухне, я точно разбужу отца.

— И как давно ты заинтересовалась Чехией? — спросил меня Вацлав. Я рассказала Вацлаву, что у меня дома есть целый атлас не только с картами, но и с пейзажами некоторых стран. Просматривая его, я увидела красивые снимки некоторых чешский городов, чтобы узнать побольше о такой замечательной стране, как Чешская республика, я зашла в интернет, и...

— Увлеклась, — улыбнулся Вацлав.

— Угу, даже чешский язык стала подучивать.

— А что ты скажешь об остальных работах Альфонса Мухи, ты их знаешь? —склонив голову, спросил Вацлав.

— Только "Славянскую эпопею".

— И что скажешь? — похоже, что Вацлав решил устроить мне небольшой опрос, или же ему просто хотелось поговорить о культуре, и ему повезло, когда мой папа пригласил его к нам на обед.

— Если честно, — призналась я, — то эта серия картин более чем символична, как будто он предвидел всё то, что происходило со славянами на самом деле, и это дико бесило тех, кто...

— Угнетал славян, — кивнул Вацлав.

В какой-то момент мне показалось, что я нашла родственную душу в докторе Коллере. Закончив разговаривать про картины Альфонса Мухи, мы перешли на разговоры обо всём, включая разговоры про растения и животных. Вацлав сказал мне, что у него в книжном магазине есть одно редкое растение, за которым он ухаживает. Я призналась ему, что тоже люблю цветы, но так как мы с папой постоянно переезжаем, ни одного горшечного растения у нас дома нет.

— Я тоже редко когда бываю свободным, поэтому купил цветок, о котором не нужно постоянно заботиться, — улыбнулся Вацлав.

— И что же это за цветок, пальма? — я снова чуть не рассмеялась.

— Приходи, и ты увидишь, — тихо сказал Вацлав. Мы стояли друг к другу так близко, что я ощущала его дыхание на своей коже, или казалось, что ощущала, не важно. Когда луна тускло осветила комнату, я увидела, что Вацлав стоял передо мной в одних трусах, одна его рука была полностью механической, а вторая — только на половину. Я осторожно подняла правую руку и коснулась того места, где механический протез переходит в живую плоть.

— Жутковато, правда? — спросил Вацлав.

— Наоборот, печально...

— Часть тех, кто презирает нас, не знает, как именно мы такими стали.

— Люди пытаются сойти за умных , но от этого умнее не становятся, часть аугов в моей стране — ветераны войн и те, которые пережили ту или иную катастрофу. Мы к ним относимся с пониманием, — сказала я.

— Нам, чехам, надо было прислушиваться к России, а не к западу, видишь, к чему всё это привело, — признался Вацлав, подняв на меня свои большие карие глаза, в которых было столько доброты и искренности, что перед его взглядом невозможно было устоять. Я сама не заметила, как мои руки обхватили его талию, и я потянулась к его губам, а он, не сопротивляясь, потянулся к моим. Я первый раз целовалась с парнем, и мне не важно, аугментирован ли он или нет. После небольшого поцелуя, я чмокнула его в правую щёку и, извинившись за этот инцидент, вернулась в свою комнату.