О перипетиях судьбы, магии и любви (гет)

Если память этого мира была живой, то жила она в шуме листвы... Так было для эдьфов синдар.

Незадолго до празднования Первого дня весны под тихим сводом дворца Лихолесского Владыки, куда не проникал ни один случайный ветер перемен, случилось некое происшествие. Сам Ар-Трандуил предпочитал называть случившиеся беспардонным вторжением. Ведь смертная девица почти упала на него. И она была пьяна.

По части учуять винный дух — на способности целителя дорвинского можно было положиться полностью.

Так вот, сын Орофера и полноправный таур Лихолесья переходил из одной части своего дворца в другую. И в открытом всем ветрам зале на самом верху скрытого под землей замка — где так упоительно было слышать голоса Великой Зеленой Пущи — ему под ноги свалилась из пустоты смертная дева. Трандуил, король-чародей, не ощутил ни капли магии, которая могла бы объяснить столь внезапное появление.

Зато стражи, прибежавшие на шум, увидели шокированное прекрасное лицо Владыки и были свидетелям начавшейся перепалки. Нет, как утверждал младший страж Куталион, король пытался быть вежливым. Но леди проявила совершенно несносный характер, не хотела слушать таура и даже позволила себе его перебивать. За все Эпохи немногие смели вообще себя так вести с сыном Орофера.

Принц же скромно считал, что отец мог быть поприветливей и не подозревать испуганную девушку сразу Моргот знает в чем. Будь таур чуть добрей, может, он и леди Гермиона поладили бы чуть быстрее — избавив целое королевство от многомесячного веселья из-за их постоянных перепалок, а их самих от головной боли и многочисленных обид.

Но Лес уже перекликался задорными птичьими трелями о гостье-из-ниоткуда.

А синицы и болтушки-сороки, прилетавшие к кормушкам в дворцовый сад, разносили весть в определенных красках, не льстивших эго древнего и венценосного эльфа. То, что стало правдой в птичьих песнях, верней станет частью души леса, чем официальные дворцовые хроники, которые Трандуил частенько правил самолично и точно не допустил бы, чтобы его там изобразили таким болваном.

Гермиона же ничего не думала и в ту пору к песням птиц не прислушивалась, будучи слишком рациональной для такой ерунды. До той поры, когда она лучше научится понимать ту Музыку, насквозь пронизавшую новый мир, минует немало восходов и закатов. А тогда у нее просто все болело, она была дезориентирована и напугана — последнее как бы недостойно гриффиндорки, но она настолько привыкла влипать в "приключения" в компании, что в одиночестве немного растерялась.

Тем более, что обладатель тех самых ботинок, серебристой материи и совершенного лица оказался редким сатрапом.

Тираном, ледяной сволочью... О, поверьте, как только она Владыку в первую пору их знакомства не называла... Часть эпитетов — в этом она уверена до сих пор — была вполне заслуженной. Ведь только совершенно черствый тип может приказать бросить босую и безоружную девушку в темницу, причем перед этим хорошенько покопавшись у нее в голове, как у себя дома.

Людям верить нельзя, особенно когда Зло поднимает голову и любой бродяга может служить тьме.

А в ее голове было много занятного. Например, о магии, что жила в хрупком теле... Девушка и правда не знала, как именно очутилась в его владениях, да еще и в другом мире. Но смела перечить. Даже назвавшись, он не дождался ни капли почтения. Только абсурдное требование отпустить ее... Босую, безоружную и полуголую. В Лес — его Лес, который уже не был таким безопасным. Прямиком в лапы пауков и Тьмы, что гнездится в развалинах.

О, та Тень только обрадуется такому подарку — человеческое дитя, одаренное магией.

Трандуил содрогнулся, только позволив себе вообразить, что тот мрак может сделать с этой дерзкой. Во что превратит и как извратит, ломая, чтобы поставить себе на службу. Она не могла уйти, не зная мира и его опасностей. И незваные гости без его дозволения не покидали пределов королевства, раз имели неосторожность забрести без дозволения в его лес.

Он пытался быть терпеливым... Однако, Манвэ свидетель, этот ребенок был совершенно невоспитанным, а еще не способным никого слушать. Трандуил слышал, что глупые пичуги поют о нем и об их встрече... Слушал без всякого удовольствия. Подумать только, сравнить эту ослицу (это не изящно и не подобает мужчине так думать об эллет, но отражает истину) с прекрасным лебедем, а его — с коршуном.

Можно было списать эту чушь на то, что птицы переклевали забродивших от ударивших внезапно морозов ягод рябины — недаром многие эльфы подбирали крылатых пьяниц и заносили в тепло, пока те не оправятся, и чтобы не замерзли за морозную ночь. Вот и пели потом невесть что во всех голоса.

Он приказал не-леди остаться вовсе не из-за мстительной натуры, которую ему непонятно почему приписала молва. А потому, что хотел разобраться, что же произошло. Как она, рожденная под другими, чуждыми звездами оказалась в Арде? Почему именно перед ним и в его владениях? В час, когда закат эльдар близок. Когда у них уже и надежд не осталось, только пепел прежних стремлений. Пепел и прах...

Жестоко было бы как раз отпустить ее в неизвестность. Точно зная, что она погибнет — или обретет участь похуже смерти. Правда, объясниться у них не вышло. Она его словно и не слышала вовсе, настроенная перечить, только потому что может и хочет. Пусть ее явление можно было назвать покушением на короля и проникновением туда, куда людям не было пути. Он, в отличие от Эрлонда, не привечал атани никогда, полагая что за веру в смертный род и за их деяния пролито слишком много крови эльдар...

— Я повторяю — у меня не было намерения на вас напасть. И вообще шпионить...

Ее еще не держали за руки. Но уже два закованных в латы стражника стояли рядом, словно она была преступницей, а не жертвой случайности, которую Гермиона и сама объяснить не могла. Вот же "повезло" — это был чистый сарказм — упасть к ногам короля с таким самомнением и выдающейся паранойей. А еще... он был ослепительно красив... Нечеловечески. В сиянии глаз, холодных как все зимы, в блеске жемчужных волос не было ни капли смертности.

Точно — сид, а она уходила прямиком в Холмы.

Остальные увиденные Гермионой существа уступали своему подозрительному предводителю, но людьми точно не были.

— Прошу, вам просто нужно вывести меня из своих владений. Если само присутствие человека доставляет вам, ваше величество, столько неудобств.

Король приподнял брови — и ни капли жизни... Мисс Грейджер прямо сейчас становилась революционеркой, желающей выволочь его на эшафот. Ей было трудно стоять, ведь провал сюда, похоже, опустошил ее магический резерв. Подташнивало. А еще в белоснежном платье было совсем не жарко. Как тут быть вежливой? Если они говорят, неизвестно в который раз, об одном и том же?

— Отпустить вас — значит убить. Ну уж, нет... Пока не ответите на мои вопросы, останетесь гостьей или пленницей. Выбирать вам, леди.