Горький шоколад (гет)

Эмма проводила Голда недоуменным взглядом и прошла к столу. В духовке готовилось удивительно ароматное кушанье, на плите закипал чайник, на подоконнике стояло несколько свечей. Романтический ужин под Рождество? Эта мысль позабавила женщину и, оседлав ближайший стул, она принялась осматриваться.

Везде, буквально в каждой завитушке, чувствовался аристократический вкус и дотошность хозяина дома. Шкафчики красного дерева, вопреки присущему пафосу, как нельзя лучше вписывались в интерьер кухни. Дорогая бытовая техника, до сегодняшнего дня Эмма была свято уверена, что Голд понятия не имеет, что такое мироволновка. Вычищенная до блеска плита, стильный, коричневый с бежевым, кафель, баночки с названиями таящегося в них содержимого — ни дать, ни взять, — кабинет алхимика.

На широком подоконнике красовалось несколько фикусов, орхидея и разлапистый цветок, названия которого шериф не знала. Окна украшали золотистые жалюзи и занавеска с изображением фруктов. Эмма улыбнулась: так странно, у нее даже кактусы не росли, а тут целая оранжерея.

Закипевший чайник заставил ее подпрыгнуть от испуга и поспешить к плите. Шериф на мгновение задумалась о том, есть ли у Голда какао, но заглядывать в шкафчики не решилась. Он, ведь, приказал ей дожидаться его молча и ничего не трогать, однако врожденное любопытство брало верх. Эмма отыскала среди набора кастрюль небольшую синюю лейку, набрала воды и принялась поливать цветы. Раз уж ей предстоит ночь в компании Голда, на чье гостеприимство она так нахально напросилась, то стоит попытаться быть полезной.

Чуть слышное перестукивание трости о покрытый ковровым покрытием пол рассказало Эмме, что хозяин дома совсем скоро разоблачит ее нехитрое занятие.

— Любопытство сгубило кошку, мисс Свон, — насмешливо произнес Голд, как всегда возникая за спиной.

— Поэтому, наверное, я люблю собак, — фыркнула Эмма, не отрываясь от полива фикуса.

— Ваше желание быть всем полезной однажды вас погубит.

— Несомненно, но сегодня я чувствую себя в своей тарелке.

Голд прошел к духовке, проигнорировав ее последнюю фразу. Свон, которая чудом оказалась сегодня у городской черты, все-таки смущала ростовщика своим присутствием, нахальством и неуемным любопытством. Они были знакомы всего несколько месяцев, но ни прошло и дня, чтобы Эмма бесцеремонно не ввалилась в лавку с криком: «Голд!» и не потребовала очередных объяснений беспорядков Сторибрука, в которых, несомненно, был замешан ростовщик. Она забавляла его своей прямолинейностью, казалось, Эмма была единственной, кто не боялся смотреть ему в глаза и не спрашивать, требовать чего бы то ни было. Порой Голд ловил ее задумчивый взгляд, но спрашивать о чем-то пока не решался, хватит того, что он помог ей стать шерифом, хоть и действовал, скорее, чтобы насолить мэру. И вот Эмма по-хозяйски возится с орхидеей, наверняка проинспектировав всё содержимое его кухни, а он в растерянности застыл около духовки.

— Мистер Голд, вам помочь?

— Не стоит, благодарю вас, хватило и того, что вы рыскали в моих шкафчиках.

— Да, трупов невинно убиенных девиц мне, к сожалению, найти не удалось.

— У вас бы все равно ничего не вышло.

— Почему же?

— Потому что в участке нет ни света, ни отопления, вам бы пришлось приковать меня к батарее прямо в кухне, и мои надежды на одинокое Рождество все равно бы не оправдались, — заявил Голд, расставляя тарелки.

Эмма засмеялась и обернулась, наконец, к своему собеседнику.

— Боюсь, мне бы не удалось вас сегодня арестовать.

— Почему же?

— Вы так рьяно защищаете свою собственность, я бы не справилась с вами.

— Быть может, это единственное, что еще стоит защиты?

Эмма прикусила язык и присела к столу. Голд, как ни в чем ни бывало, суетился с тарелками. Стоит признать, извлеченное из духовки кушанье пахло превосходно, а желудок шерифа, с утра не видавший ничего, серьезней кофе, требовательно заурчал.

— Вы празднуете Рождество, не могу поверить?

— Праздновал когда-то, — пожал плечами Голд, — В детстве еще веришь в чудеса. Прошу к столу.

Какое-то время Эмма молча поглощала картошку с мясом, обдумывая слова ростовщика. «В детстве», — пробормотала про себя Свон и криво усмехнулась. Конечно, у Голда было детство, не мог же он сразу родиться запакованным в ужасно дорогую тройку с тростью наперевес. Вся серьезность Эммы куда-то улетучивалась в присутствии ростовщика, хотелось отпустить саркастичный комментарий и услышать достойный ответ. Несомненно, в нем скрывались удивительные таланты и кулинарный занимал достойное место на высших позициях.

— Расскажите, — пробубнила Эмма, дожевывая стейк.

— О чем? — насторожился Голд.

— О Рождестве в вашем детстве.

Голд отложил вилку и внимательно посмотрел на женщину, сидящую напротив него. Эмма измазалась соусом, не подозревала о том, что такое хорошие манеры, но этот горящий взгляд невозможно было спутать ни с чем. Такими глазами смотрит ребенок, предвкушающий сказку, такими глазами смотрел когда-то его сын. Тогда, когда сам он еще помнил, что значит праздновать Рождество.

Мужчина вздохнул, стряхивая оцепенение минувших дней, и перевел взгляд на окно, за которым весело кружились снежинки. Свечи, предусмотрительно зажженные Эммой, отбрасывали длинные тени, генератор протянет еще около двадцати минут, почему бы и не вспомнить истории из собственного детства, такого далекого и почти нереального?

— Знаете, мисс Свон, многие считают, что мне уже полторы тысячи лет, и порой я с ними соглашаюсь, но вы — совсем иное дело.

Эмма подтянула колени к подбородку и улыбнулась.

— Я не верю в страшилки о монстрах, Голд, я лишь хочу узнать вас поближе.

— Почему?

— Потому что мы по счастливой случайности оказались под одной крышей, и я совсем не знаю, как надо праздновать Рождество, — ответила Эмма после некоторого молчания и добавила, — И как вести себя с Генри….

— Будьте рядом с ним. Каждую минуту, которую только можете, просто будьте, это самое главное, что вы можете ему дать, — серьезно посоветовал Голд.

Шериф всмотрелась в пламя свечи долгим взглядом и не ответила. Каким-то образом ростовщик вновь умудрился попасть в самое сердце ее переживаний и поставить всё вверх дном, но отчего-то Эмме была приятна его способность читать по лицам, ей было уютно и тепло в этот странный вечер. Так, как не было уже давно. Голд, казалось, не заметил ее смятения, откашлявшись, он принялся за свой рассказ.

— Я родом из небольшой деревушки на севере Шотландии, не спрашивайте, каким ветром меня занесло в Штаты, — отрезал ростовщик, предвосхищая очередной вопрос Эммы.

Перед внутренним взором вставали покрытые вереском поля, заметенная снегом долина, утесы, шальные ветра, сбивающие с ног, и острая тоска по чему-то давно ушедшему. Такой была Шотландия: покоренная, но не покорившаяся, удрученная, но не утратившая надежду, суровая, одинокая и родная, та, чье сердце было весьма непросто разгадать. Голд, словно бы, вновь видел себя десятилетним мальчишкой, с замиранием сердца ждущим полночи в самом сердце зимы.