Горький шоколад (гет)

Эмма долго лежала в темноте, прислушиваясь к звукам засыпающего дома. Они с Голдом проговорили почти до утра, вернее, говорил он, а Эмма слушала, убаюканная размеренным течением рассказов, в которых реальность смешивалась с вымыслом и уносила за собой. Хотелось вот так сидеть у камина, любоваться игрой пламени, наблюдать за танцем теней по стенам и слушать, слушать, уплывая на волнах прошлого в неизведанные миры.

— Мне, ведь, никогда не читали сказок, — прошептала Эмма, а Голд не ответил.

— Хотите историю о несчастном привидении?

И, конечно, она ответила, что хочет, а он улыбнулся. Так прошло еще несколько часов, Эмма вызвалась помочь с уборкой кухни и подготовкой ко сну, а после долго смотрела в потолок и прислушивалась к перестукиванию трости, пока Голд завершал свой вечерний моцион.

Электричество к утру так и не появилось, очевидно, объявят штормовое предупреждение. Придется где-то раздобыть машину и съездить за Кадиллаком Голда, поскольку полицейский автомобиль притаился напротив парадного входа в дом, а бензина в баке осталось в лучшем случае на пятьдесят метров.

Эмма обняла подушку, отчаянно желая, чтобы утро не наступало. Пусть дом останется погруженным в предрассветные сумерки, полные неясных переживаний, еще не рассказанных историй и тепла. Во сне Свон видела Шотландию, долго бродила меж огромных валунов, что-то разыскивая, но когда была уже у цели, последняя важная деталь ускользала, и приходилось начинать сначала. Вот так и в жизни: стоило Эмме сойти с рискованной тропы на ровную и верную дорогу, как она сбивалась на первом же повороте, и ее отбрасывало к самому началу.

Голд зашел в собственную спальню и долго сидел на краю кровати, пытаясь рассмотреть нечто в сероватых сумерках. Странным и удивительным образом все его планы на одинокое Рождество были сорваны Эммой. Голду было спокойно, размерено и спокойно, а фотография маленького мальчика в форме знаменитой футбольной команды, стоящая на тумбочке, казалась горьким и болезненным воспоминанием. Частью прошлого, но не той пугающей реальностью, которой он прожил почти два десятилетия. Мужчина болезненно поморщился, укладываясь под одеяло, и только сейчас понял, что весь вечер почти не вспоминал о травмированной ноге. Надо будет придумать, как забрать Кадиллак, но все это будет завтра. Пока же Голду было спокойно, как в доме, так и на сердце.

С утра Эмму разбудила звенящая тишина. Никто не ходил по дому, не жужжал электрогенератор, по-прежнему надеющийся на чудо возвращения света, не стучала трость, соприкасаясь с полом. Женщина наспех повязала халат и сбежала вниз по ступенькам. Голда нигде не было, ни в ванной, ни в спальне, ни снаружи. Пытаясь унять разыгравшееся воображение, Эмма вошла в кухню, и все тут же встало на свои места. На столе красовалось блюдо, накрытое крышкой, из тех, что подают одетые в накрахмаленные рубашки официанты в дорогих гостиницах. Эмма усмехнулась: можно подумать, ей доводилось бывать в таких местах. А у блюда лежал белый лист, исписанный забористым почерком человека, привыкшего вести бесконечную бумажную работу.

«Мисс Свон!

Я не могу оставить вас без завтрака, смею надеяться, что вы любите блинчики. Мне нужно доделать кое-какие дела в лавке, потому я не решился вас будить. Машину пока можете оставить у меня, в городе объявили штормовое предупреждение. Какао закончился, да у меня его и не было никогда, а все, что нужно для приготовления кофе, вы отыщете в верхнем ящике над плитой.

Спасибо за уютное Рождество.

— Голд».

Эмма улыбнулась, ощутив, тем не менее, легкий укол разочарования. И что ему понадобилось в такой час в той лавке? Часы, висящие на западной стене кухни, оповестили, что «такой час» — это почти уже полдень, вполне логично.

— Но не менее обидно, — пробормотала Свон, усаживаясь за стол и намазывая блин доброй порцией вишневого джема.

А за окном стояли занесенные снегом деревья, сосульки блестели на солнце, снег переливался серебром, однако идущие с запада тучи знаменовали временное затишье перед бурей. Эмма нехотя вышла в коридор, придя к выводу, что злоупотреблять гостеприимством Голда не стоит и надо вспомнить о хороших манерах и выяснить, как дела в участке. Пару минут поразмышляв о том, стоит ли захлопнуть дверь, Эмма коварно рассмеялась, представив, как ростовщик попросит у нее помощи и отмычек. Но у самой двери ее взгляд упал на уже знакомый ключ, и поднявшееся было настроение, улетучилось, как солнечный лучик в этот серый зимний день.

По дороге к дому Мэри Маргарет Эмма наткнулась на знакомую уже компанию рабочих, которых непререкаемая госпожа мэр выгнала на уборку снега.

— Эй, Бэн, подожди! — окликнула Эмма самого ворчливого из них.

— Слушаю, шериф.

— Давай встретимся через час у полицейского участка, мне нужна твоя помощь.

— Еще чего, у меня дела, не видишь?

— Если не вернем Голду машину, то у тебя будут еще и проблемы, — весело отозвалась Эмма, наблюдая, как Бэн меняется в лице и судорожно кивает.

Уже представив себя внутри снегоуборочной машины, Свон кивнула своим мыслям и быстро взбежала по ступенькам, ведущим в квартиру милой городской учительницы. Постучать в дверь Эмма не успела, та распахнулась сама собой и обеспокоенная Мэри Маргарет сразу же накинулась на нее с расспросами.

— Эмма, бог мой, где ты пропадала? Мы с Дэвидом уже с ног сбились!

— Я думала, у вас было более достойное времяпровождение, чем поиски такой взрослой девочки, как я, — усмехнулась Свон, пока подруга втаскивала ее в квартиру.

— Ну тебя! Садись, рассказывай, где пропадала. Ты голодная?

— Если я скажу, что ела блины у Голда, ты мне поверишь?

Мэри Маргарет так и замерла с банкой растворимого шоколадного напитка.

— Какими судьбами тебя туда занесло? Мы думали, ты вернешься домой, как только отключили свет.

Эмма приняла из рук подруги большую белую чашку шоколада и задумалась, с чего же начать.

— Расскажи мне о Голде, что он за человек?

Мэри Маргарет устроилась напротив и начала свой рассказ. Свон слишком хорошо знала этот взгляд школьной учительницы, всё обо всем знающей и привыкшей всех считать своими учениками, сбившимися с пути. Наверное, этим она и зацепила Эмму, сумев подарить ей заботу, в которой она так нуждалась.

— Как ты знаешь, его все считают негласным хозяином города. Кто-то должен ему денег, кто-то арендует у него квартиру, в том числе и я, а кому-то нужна помощь адвоката. Здесь считают, что Голду полторы тысячи лет, и он знает всё на свете, но у меня другое мнение.

— Ты тоже его боишься? — с любопытством спросила Эмма, грея ладони о чашку.

— Нет. Он одинокий человек, утративший что-то дорогое, такое, что пыталось его сломить. Голд борется из последних сил, а никто не знает даже, как его зовут.

— Да ладно?

— Точно тебе говорю! «Городской монстр», «чудовище», «хромой». Порой наши жители напоминают мне моих собственных учеников, так и не вышедших из подросткового возраста. Так как ты оказалась с ним под одной крышей?

— Нашла его у городской черты. Я хотела завалиться до утра в какой-нибудь бар, но потом отрубили электричество, и я сама не заметила, как оказалась почти у выезда.

— Не может быть, — пробормотала Мэри Маргарет.

— Почему?

— Потому что Голд никогда не покидал город, было там что-то такое в его прошлом, из-за чего он осел в Сторибруке и отказался от адвокатской карьеры в Бостоне. Какая-то трагедия, — задумчиво произнесла учительница. Эмма пожала плечами.

— У него так никого и не было? Женщины, интрижки?

— Помнишь, за неделю до Рождества ты уезжала в Бостон забрать вещи из старой квартиры?

— Конечно, а что?

— А то, что как раз в это время в Сторибруке успела объявиться подружка Голда, с которой он, бог знает сколько лет, прожил вместе, мы уже думали, будем свадьбу праздновать.

— Что за подружка?

— Изабелла Френч, дочь нашего цветочника. Избалованная девушка, которая вечно была «на своей волне», работала в библиотеке.

— Ого! И что с ней не так?

Мэри Маргарет задумалась.

— По-моему, она слишком заигралась в героинь любимых романов. Вечно пилила Голда, как правильно жить, требовала увезти ее отсюда, показать ей мир, он говорил, что находится под постоянным наблюдением Вейла, ссылался на больное сердце. Ему ведь всего сорок пять…. А ей было едва ли больше двадцати. Короче, в конечном итоге Голд отправил ее учиться в Нью-Йорк, и она вернулась оттуда с кавалером, закатила Голду скандал, обвинив в том, что ничего не понимает в жизни, и уехала.

— Поразительно, — пробормотала Эмма, гадая, что из сказанного подругой удивило ее больше: возраст Голда, его избалованная пассия или то, чем всё в итоге закончилось.

— Думаю, у него просто нереализованный отцовский инстинкт, но это не значит, что надо направлять его на всяких девиц, ассоциирующих себя со сказочными принцессами.

— Одно неясно: что он все-таки делал у городской черты, — заключила Свон, бросив беглый взгляд на часы. Пора идти.