Горький шоколад (гет)

Его звали Руисерт Оир, и было это в те времена, когда у него еще был резон возвращаться домой и не метаться загнанным зверем в четырех стенах. Он жил в Глазго, учился в юридическом колледже, мечтал махнуть в Америку, завести семью и никогда больше не вспоминать о сиротском прошлом.

Отец трагически погиб во время шторма, мать ненадолго его пережила, оставив Руисерта совсем одного. Нет, у него были многочисленные родственники, у которых он перебивался от полугода до двух лет, помогал по хозяйству, нянчился с младшими и мечтал сбежать. Как только ему исполнилось семнадцать лет, он взял припрятанные под подушкой сбережения, документы и уехал искать счастья в Глазго.

Там Руисерт и познакомился с Милой. Девушка работала в небольшом кафе, училась в колледже искусств и мечтала о красивой жизни, которую такой же бедный студент просто не мог ей дать. Оир не был искушен в общении с девушками. В родной деревне он работал двадцать четыре часа в сутки, всеми силами стараясь не злоупотреблять хорошим отношением семьи своей тетки, а в Глазго как-то стало не до этого. Когда Мила, обиженно надув губки, сообщила о том, что беременна, Руисерт тут же сделал ей предложение и предложил ехать в США. Его научный руководитель рекомендовал Руисерта своему хорошему другу, державшему адвокатскую контору в одном из районов Бостона. Всё могло сложиться. Мила повозмущалась для приличия и согласилась, бросив невзначай: «Я совсем не планировала заводить от тебя детей».

Руисерт думал, что любил ее, пока в один прекрасный день она просто не исчезла, оставив его с годовалым Нилом и забрав все сбережения семьи. Так Оир превратился в маму, папу, друга и добытчика для своего сына. Днем он работал помощником адвоката, а по ночам разгружал вагоны, писал студентам курсовые работы, подрабатывал репетитором, был рабочим на лакокрасочной фабрике.

Нил рос тихим и спокойным, но временами Руисерт ловил этот хорошо знакомый ему взгляд брошенного ребенка, и хотелось выть от бессилия и бессмысленности сложившейся ситуации.

— Папа, ты почитаешь мне сказку? — спрашивал Нил, вцепившись в отцовскую штанину.

— Не сейчас, дорогой, — отвечал Руисерт и бежал на вторую, пятую, восьмую работу, а после приходил под утро, отводил сына в школу, и все начиналось сначала.

Что он мог поделать? Мила, верно, гуляла где-то по Нью-Йорку, посещала выставки знаменитых художников, вращалась в кругах местной «богемы», и ей дела не было ни до сына, ни тем более до мужа, от которого она совсем не планировала иметь детей. Мила вышла замуж за Бостон, а Руисерт оказался, так, досадным недоразумением. Он не злился на жену, единственное, о чем он мечтал — это урвать пару часов у суток и провести их с сыном, сводить его в зоопарк, накормить мороженным, почитать сказки.

Старая книга сказок, подаренная начальником на Рождество, была единственным другом тихого и замкнутого Нила. И единственным, что осталось в память о нем….

Голд замолчал, переводя дыхание от скопившихся невысказанных эмоций. За все время Эмма не проронила ни слова, а теперь же просто протянула ему чашку травяного чая.

— Пей.

— Спасибо….

Во времена его детства мама часто любила повторять, что чашка чая поможет решить любые проблемы, если уметь правильно обрисовать ситуацию. Как часто он сидел на кухне небольшой бостонской квартиры, смотрел в ночь, пил чай и верил, что все обязательно наладится, что найдет деньги, необходимые, чтобы оплатить Нилу футбольную секцию, что они заведут собаку….

— Я так люблю твой чай, папа, — говорил Нил, завернувшись в одеяло на самые глаза.

Они сидели до утра. Руисерт рассказывал сыну сказки родного края, истории из детства, говорил о травах и деревьях Шотландии и обещал обязательно туда свозить. Нил верил. Тогда он всё еще верил.

Голд вернул Эмме чашку и перевел взгляд на окно, за которым крупными хлопьями шел снег.

— Надо продолжать.

— Ты уверен?

— У нас сделка, — неловко отшутился Руисерт.

Эмма пересела на диван и вдруг взяла его за руку.

* * *

Приближалось Рождество. Бостон сиял как лампочка, витрины магазинов стремились перещеголять друг друга по дороговизне и вычурности украшений, площади районов соревновались в том, у кого лучше елка. Но Руисерт всего этого не замечал. На него навалились годовые отчеты, на фабрике коллега слезно просил поменяться сменами, и если бы Нил не принес из школы самодельный елочный шарик и не подарил отцу, он бы и не вспомнил, что грядет длинная череда зимних праздников.

Через пару недель Нилу исполнялось десять лет, и по этому случаю Руисерт планировал взять небольшой отпуск и показать сыну Шотландию. Он бежал домой, предвкушая сюрприз, как его внимание привлекла незнакомая машина. Хозяйкой авто оказалась Мила. Она говорила какую-то бессмыслицу о том, что Руисерт плохой отец, что абсолютно ничего не смог дать их ребенку и прочую чепуху. Одно обеспокоенный Руисерт уловил четко: Мила собирается увезти Нила в Австралию. И самое страшное: Нил не против.

— Подожди, сынок, ну как же? — растерянно начал Руисерт.

— Я же не насовсем уеду, пап. Я буду приезжать к тебе в гости на праздники, буду присылать подарки на Рождество. Мама обещала купить мне собаку.

Формально Руисерт и Мила до сих пор состояли в браке, она имела такие же права на сына, как и он. Конечно, в Австралии Нилу будет лучше, — пытался убеждать внутренний голос, — у него будет большой дом, форма любимой футбольной команды, собака, много друзей….

Но нет же, нет! Он не позволит так просто отобрать у него Нила.

Руисерт бросился наперерез автомобилю жены, стремясь не дать ей выехать со двора. Мила, кажется, даже не заметила, что сбила Руисерта. А последним, что он запомнил, был крик Нила: «Папочка!».

— С тех пор я хромаю, — заключил Голд, переплетая пальцы Эммы со своими, — Когда я пришел в себя в больнице, то узнал, что самолет, которым летели мои жена и сын, потерпел катастрофу, не долетев до Сиднея каких-то сто километров. Через неделю Нилу должно было исполниться десять….

Эмма не ответила, лишь прижалась лбом к его плечу.