3. Исонадэ (джен)

— Дзюн! Эй, Дзю-ун! Да Дзюн же! Дзюн! Эй! — напарник разоряется на соседней лодке.

Он стоит на носу своей и вглядывается в море вокруг, ищет знакомый высокий плавник. Время и место вроде бы подходящие. Если не приплывёт сам, не беда — можно кинуть приманку и подождать. Но приятнее было бы, если бы Ёгё явился сам, почуяв его призыв.

Напарник всё орёт. Этот, как его там… Пак. Имя он не запомнил, а теперь и не надо. Парня дали ему в очередные «стажёры». На самом деле, в соглядатаи, конечно. Мало от кого из этих приданных вышел толк. Хотя троих он обучил. Этот — ленивый, трусливый, тупой. Зато подходящего размера.

Он перебирается по связующему брусу в соседний сабани⁽¹⁾, проскальзывает под парусом и нависает над Паком. Тот не ожидал такого стремительного перемещения и моргает даже не со скамьи, со дна лодки. Пак не любит море, а открытое море не любит особенно.

— Ну? Чего звал? Смотрю, мой бэнто⁽²⁾ ты уже сожрал?

— Ты сам мне его отдал, — огрызается Пак.

— Помню. Просто поражён тем, как стремительно ты ешь. Так чего звал?

— Дзюн, мы тут кружим уже час.

— Можем и дольше. Так надо.

— Зачем мы здесь?

— Мы на охоте. У меня заказ. Ты, кстати, в доле, если не забыл.

— И на кого мы сегодня?

Он достаёт из-за пояса и разворачивает свиток, тыкает в строчку.

— Желчь исонадэ⁽³⁾, видишь? Нам нужен исонадэ.

Пак щурится на строки. По-японски он не читает, ему можно показать хоть поэтический сборник. Кстати, так и есть. Потом до него доходит смысл сказанного.

— Чего? Ты совсем сдурел?! Мы пришли сюда на этих щепках? За исонадэ? Он же сожрёт нас вместе с лодками! Почему ты сказал мне об этом только сейчас?

Миядзаки «Дзюн»⁽⁴⁾ Тадамаса только усмехается в ответ.

— Потому что тогда ты бы струсил раньше, и мне пришлось бы всю дорогу слушать твоё нытьё.

— Сволочь! Поворачивай к берегу, я не хочу, чтобы меня сожрали!

— Во-первых, исонадэ не ест людей. Он есть мелкую рыбу и криль. Лодку разбить может, это правда. Он так шутит. Во-вторых, в этих водах только один исонадэ. Я знаю его с шести лет. Что важнее, он знает меня.

— А почему говорили, что жрёт? Я сам слышал от рыбаков.

— С ним часто вместе ходят акулы. Вот эти жрут. Но ты же волшебник. И я волшебник. Нужно быть очень тупым, чтобы тебя сожрали в море. Или неудачливым. Ты тупой или неудачливый, Пак?

— Да пошёл ты со своими подколками, Дзюн. А как ты собираешься его убить?

— Я не собираюсь его убивать.

— Но ты же сказал, что тебе нужна желчь.

— Нужна. И потом будет нужна. Поэтому я просто усыплю его, возьму желчь, заживлю и отпущу. Так понятно?

— Понятно. А я тебе на кой тогда сдался?

— Ты будешь удерживать лодку на месте и держать чары от акул. Я тебе показывал. Мне, возможно, придётся спуститься в воду. Я буду держать исонадэ в сонном состоянии, поддерживать на плаву и забирать желчь. Меня одного на всё не хватит.

— Поддерживать на плаву?! Он же рыба!

— Он очень старая рыба. У него нет воздушного пузыря, как и у акул. Если он остановится, то просто утонет.

— Дзюн, откуда ты столько знаешь про морских тварей?

— Балда, моя семья живёт морем уже несколько столетий. Я же тебе говорил.

Он лезет обратно в свою лодку. На корме стоит квадратная кадка с крышкой, накрепко перевязанная верёвкой. Он распускает узел, снимает крышку и начинает перемешивать содержимое поварскими палочками. Пак следит за ним с жадным любопытством.

— Что там у тебя? — спрашивает он.

— Тофу, сырые птичьи яйца и рыбный фарш. Приманка. Слегка подтухшие, так что тебе не предлагаю, — и с удовольствием слушает, как ругается Пак.

Ёгё всё нет… Значит, придётся звать. Волшебной палочкой он рассекает себе ладонь и щедро кропит приманку своей кровью. Перемешивает. Затем, залечив разрез, начинает бросать за борт кусочки приманки. Лодки медленно двигаются по большому кругу, волны почти их не сносят. Когда кадка пустеет, он ополаскивает её морской водой и выливает воду за борт.

— А кровь зачем? — снова спрашивает Пак. — Это обязательно?

— Чтобы знал, кто зовёт. Мы знакомы, я говорил. Надеюсь, он меня помнит.

— А если нет? — в голосе Пака снова появляются боязливые нотки.

— В крайнем случае, придётся убить. Но не хотелось бы. А, вот он!

Вдали наконец показался знакомый хвостовой плавник. Исонадэ подходил с юго-запада, двигался он зигзагом. Метрах в трёхстах от лодок он направился вокруг них по спирали, постепенно приближаясь.

— Мачты убираем, — приказывает Дзюн и начинает заниматься своей. Он сноровисто сворачивает парус, взмахами палочки привязывает его к стволу мачты, потому осторожно вынимает мачту из гнезда и укладывает в лодку, поверх скамей. Пак медлит, но потом всё же начинает возиться со своей мачтой.

— Это зачем?

— Увидишь.

Хвостовой плавник всё ближе, вот он проходит в десятке метров от борта, и видно, что к нему прикреплён золотой бубенчик-судзу⁽⁵⁾ — довольно крупный, размером с хорошую сливу. Значит, это в самом деле Ёгё⁽⁶⁾. «Малёк» подрос, теперь в нём добрых пять метров. Верхняя лопасть хвоста возвышается над водою метра на полтора. В волнах мелькает почти неразличимая зеленоватая спина.

Дзюн достаёт из кармана бамбуковый свисток и несколько раз свистит. В ответ исонадэ оказывается почти вплотную к его лодке и проходится взад-вперёд, поглядывая на свистуна то одним бледно-зелёным глазом, то другим.

— Расслабься, — лениво говорит Дзюн, — по сравнению с умисика⁽⁷⁾ мой Малёк не опасен.

— Что за умисика? — тут же вскидывается Пак. — Это ещё что за херня?

— Вот этот людей вполне себе ест. Но здесь не водится, за ним надо идти в Кагосиму. Я же говорю, расслабься.

— Тут расслабишься… Эй, куда это он?

Исонадэ ныряет, махнув хвостом. Дзюн спокойно ждёт. Он знает, что будет дальше. Через минуту чудовищная рыба высоко взмывает из воды рядом с другой лодкой, и пролетает над ними, обдав их облаком брызг. Грудные плавники распахнуты словно два крыла, каждый метра два в длину. Пак вопит и падает на дно лодки. Дзюн слегка приседает и счастливо хохочет. Он в самом деле счастлив.

— Видишь, — говорит он, — мачты бы он просто снёс. Очень любит этот трюк.

— Вижу, — злобно откликается Пак. — Чёртово отродье! Давай заканчивай с ним быстрее.

Из воды рядом с Дзюном показывается рыбья голова с раззявленым ртом. Дзюн неторопливо натягивает плотную перчатку и не то похлопывает, не то гладит своего приятеля. Без перчатки нельзя: кожа исонадэ испещрена мелкими зубчиками-шипами. Человек и рыба ненадолго замирают, вспоминая друг друга, и в этот момент Дзюн тянется к смутному сознанию чудовища, и сплетает свою волю — с его. Неожиданно для себя он чувствует сопротивление. Исонадэ словно старается сбросить поводок чужой воли; громадная рыба сперва подаётся из воды вверх, потом стремительно ныряет.

— Что там, упустил? — кричит Пак.

— Нет. Держу, — спокойно отвечает он, и в этот момент лодки сотрясает чудовищный удар, и голова исонадэ появляется между двумя лодками. Дзюн ожидал чего-то в этом роде, но всё равно летит на дно лодки, и ударяется спиной о скамью. Очень больно.

1) Сабани — традиционная окинавская лодка для рыбной ловли. Может ходить под парусом и на вёслах. Имеет слегка приподнятую корму, довольно остойчива. Две лодки, связанные вместе с помощью верёвок и пары брусьев, называются «кумифунэ», то есть, буквально, «сцепленная лодка».

Вернуться к тексту

2) Однопорционно упакованная еда, которую берут с собою на работу, учёбу, в поездку.

Вернуться к тексту

3) Исонадэ — морское чудовище наподобие акулы, обитающее у западных берегов Кюсю. Его отличительный признак — огромный хвостовой плавник. Рыбаки считают, что он разбивает своим хвостом лодки, а также может поднять волну и смыть людей с берега в море. По некоторым поверьям, невидим, но показывается перед нападением.

Вернуться к тексту

4) Другое прочтение иероглифа 隼 «хаябуса», «сокол».

Вернуться к тексту

5)

Вернуться к тексту

6) «Малёк».

Вернуться к тексту

7) Тоже морское чудовище, букв. «морской олень». Питается рыбой, но может нападать и на рыбаков. Почему бы и нет. Задняя часть тела у него как у змеи или мурены, передняя напоминает оленя, но с ластами и клыками. У самцов есть рога.

Вернуться к тексту

Господин Сё Соун, Шестой брат из Восьми Господ, понимает, что день начался из рук вон плохо. Сперва пришло известие о том, что умер Пак Духён, который был приставлен следить за Миядзаки Дзюном. Об этом сообщил один из гадателей, которые каждое утро привычно гадали на удачу и неудачу, и приглядывали за судьбами братьев и слуг. Гадание насчёт Пака вышло особенно чёрным, стали уточнять, выпал чёрный жребий. Поскольку ничем опасным он не был занят… то есть не должен был заниматься, не велели, послали его десятника, проверить. Дома Пак не обнаружился. Соседи по гостинице, вернее сказать — притону, где он обитал, вроде бы слышали о том, что Дзюн ушёл в море на парной лодке, кумибунэ, связанной из двух парусных сабани.

Господин Сё отмечает про себя, что не слышал о том, что Дзюн завёл себе такую лодку, не донесли, и делает первую зарубку. Раз.

На выходе из гавани их никто не видел, но это как раз понятно. Дзюн — из Морских Хаято, такой в море укроется от кого угодно. Прикинется туманом или волной, и лодку скроет. Потому господин Сё запирает двери комнаты и поднимает из тайника сундук, в котором хранится самое важное. В том числе — свиток, на котором подписанная кровью клятва Дзюна, его контракт. Это нить, и за неё можно потянуть. Это леска, и можно ощутить того, кто бьётся на крючке на другой стороне. Но леска молчит, никто не бьётся. И свиток холоден, не теплее всякой вещи вокруг, разве что принимает тепло держащих рук. А должен быть тёплым, как человеческая плоть. Два.

Тем временем прибегают сказать, что Дзюн пару дней назад проговорился, будто хочет пойти в море за исонадэ. Что лодку взял у контрабандиста с Окинавы вчера, перекупил прямо у причала за живые деньги, и оставил на Осиме, где купил. Что Пака он выволок из постели рано утром и утащил с собой.

Господин Сё приказывает подать крепкого вина. Потом, ругнувшись, отсылает вино и сам заваривает себе чай. Чай помогает успокоиться. Тем временем отыскали того парня с Окинавы, что продал лодку. Да, у него осталось что-то от лодки, и даже лучше, чем что-то: его морской амулет сплетён из той же верёвки, что пошла на связывание двух сабани между собой. Дальше — взять лодку побыстрее. На носу другой ловчий, не из Хаято, парень с Цусимы, но тоже толковый, и чуткий, и злой, словно акула; с ним трое бойцов. На море занялся шторм, но успели, нашли кумибунэ, приволокли в гавань, скрывая от всех — одна лодка разбита, в другой — труп. Вроде бы Дзюна. Пака не нашли, да особо и не искали. От него осталось только немного крови, кусок чёрствой лепёшки со следами его слюны, лежал под лавкой, и палочка. Обломок другой палочки — в руке Дзюна. Три.

Господин Сё понимает, что не хочет разбираться в произошедшем один, и вызывает к себе Третьего. Господин Фидзя… то есть, простите, господин Хига, конечно же, Хига, является почти незамедлительно. Провинция Миядзаки — его территория, а Миядзаки Дзюн — его добыча, хотя и не для себя брал, а для Первого, Старшего брата. Но взятое упускать нельзя. Это не только выгода, но и престиж, и честь, и удача. Кто упускает своё, как приберёт чужое?

С собою господин Хига приводит неприметного человека, одетого в кимоно и хампи⁽¹⁾ цвета индиго. Человек неприметен настолько, что об него едва не спотыкаются слуги, а чай ему подают только после того, как об этом напоминает господин Хига. Человек в индиго не выглядит задетым. Можно сказать, он вообще очень тщательно не выглядит.

— Да пригласи хотя бы его родителей, — говорит Хига. — Им всё равно сообщать придётся. А так хоть узнаем, он это или не он.

В час Овна⁽²⁾ посланник из Хатибара-гуми очень вежливо стучится в ворота усадьбы семьи Миядзаки. На самом деле это уже никакая не усадьба, просто большой дом в Кунитоми. Господин Миядзаки Масахиро продал старый участок земли и купил три поменьше, чтобы его младшие братья с семьями чувствовали себя свободнее. Но его дом по-прежнему считается главным домом клана, а значит — усадьбой.

Хозяин дома работает в саду, подрезает какой-то куст. Когда слуга приводит посланца, встаёт и ополаскивает руки из лейки. Посланец же наоборот опускается на одно колено и говорит, глядя в землю:

— Шестой и Третий братья из семьи Хатибара послали сообщить, что с вашим уважаемым сыном, возможно, произошло несчастье. Они просят вас придти и освидетельствовать тело. Как можно скорее, если позволительно так сказать.

Господин Миядзаки Масахиро смотрит на посланца сверху вниз, потом бесстрастно роняет:

— Благодарю за весть. Ты можешь удалиться. Мы с женою будем через час.

Посланец не трогается с места.

— В связи с несчастьем, которое, возможно, постигло наши семьи, — почтительно отвечает он, — вы не сможете сами войти. Мне поручено вас сопроводить.

— Хорошо. Жди, — он идёт к дому, поднимается на внешнюю галерею и скрывается во внутренних покоях. Жена уже ждёт его — сообщили о посланце.

— Паук прислал сказать, — сообщает Масахиро, — что наш старший сын, возможно, мёртв. Что ты об этом думаешь?

Госпожа Миядзаки Мацуко выслушивает его спокойно, даже отстранённо.

— Мне не кажется, что это правда, — отвечает она. — Я бы узнала. Мы бы узнали.

— Я тоже так думаю, — говорит её муж. — Однако нам всё-таки стоит пойти к ним и всё увидеть своими глазами.

— Да, — отвечает она.

Господин Миядзаки отправляет несколько коротких писем: своим братьям, другим старейшинам из Хаято, и, на всякий случай, инспектору Кано в город. Он извещает, когда и к кому приглашён. Потом призывает второго и третьего сыновей, и велит им забрать из школы младшую сестру и затворить дом. Кто имеет право — войдёт, а остальным не нужно. Масадзиро и Тадаюки молча кивают и тут же уходят.

Посланник ждёт в саду, всё в той же позе. Господа Миядзаки облачились в белые кимоно, но хаори на них тёмные. Вроде бы траур, а вроде бы и нет.

— Мы готовы, — говорит господин Миядзаки.

Посланец встаёт и почтительно протягивает к ним раскрытый веер. Портал переносит их в гористую местность к северу от Нагасаки, Кинкайдомати. Это место выглядит для неодарённых как скопище облезлых сараев, крытых железом, до которых никак не доходят руки у властей. Волшебники же видят большую усадьбу в китайском стиле, с тремя воротами, обращёнными на юг, со множеством внутренних дворов и двориков… Вернее, многие волшебники предпочли бы её не видеть. Не все из тех, кто видят, этому рады. Но решать обычно не им.

Ворота распахиваются беззвучно. Гостей ждут. Их проводят чередой переходов в один из внутренних дворов, где на столе под белым полотном лежит продолговатый предмет. Тело.

Господа Сё и Хига ожидают их, сидя в креслах из тёмного дерева. Господин Сё вспомнил по случаю, что он на самом деле Чан, или Цзян, если вы предпочитаете северные диалекты. Потому он оделся в ханьфу⁽³⁾ своих цветов. Господин Сё, Лиловый Паук, любит своё прозвище и гордится им. Потому на светло-лиловом шёлке с паутинным узором вышиты более тёмными нитями многочисленные пауки. Располневшие бёдра и живот делают господина Сё похожим на тыкву-горлянку, но вряд ли кто-то скажет ему об этом.

Господин Хига никакого прозвища не носит. Нету среди живых никого, кто называл бы его прозвищем, куда-то все подевались. Третий брат даже сидя выше Шестого, выше даже, чем вставший напротив господин Миядзаки. Он одет небрежно, как простолюдин из неодарённых. Какие-то мягкие штаны, футболка, вышитая окинавская безрукавка. Высокий узел волос пронзён палочкой для еды. Он не знает, что выглядит не совсем уместно. Ему не говорят.

Господа из Хатибара-гуми неторопливо встают, кланяются. Шестой — тщательно, Третий — одними плечами. Человек в индиго как бы случайно проявляется за спиной господина Хига. Почтительно округлив плечи, он проводит господ Миядзаки к столу, откидывает полотно. Хига пристально следит за ними, Сё щурится перед собой.

Не поворачиваясь, господин Сё заговаривает:

— Мы от всего сердца надеемся, что потревожили вас напрасно. Прошу вас сообщить, узнаёте ли вы это тело.

Госпожа Миядзаки прерывисто вздыхает. Господин Миядзаки достаёт палочку и склоняется над телом. Сперва касается шеи под правым ухом, затем обнажает телу левую сторону груди и касается там. В обоих местах проявляются и тотчас же исчезают небольшие татуировки. Потом он осматривает пальцы, запястья покойного, кладёт руку ему на лоб. Говорит, повернувшись к Шестому и Третьему:

— Да, я признаю, что это тело моего сына, Миядзаки Тадамаса, который служил вам. Как он умер?

Госпожа Миядзаки, пошатнувшись, вцепляется в его рукав.

Господин Хига обращается к ней:

— Госпожа, благоволите сказать нам, какую еду вы дали с собой своему сыну этим утром?

Та отвечает через силу, и видно, что вопрос кажется ей предельно неуместным:

— То, что он любит… любил. Несколько инари-дзуси⁽⁴⁾ с зелёными бобами, немного солёных овощей. Ещё он взял какие-то сладости. Кажется, вяленое манго.

Человек в индиго едва заметно кивает.

Господин Сё придаёт своему лицу скорбное выражение. Даже седые усы и борода умудряются выглядеть печальными.

— Молодой господин Миядзаки Тадамаса вышел сегодня в море со своим помощником на двойной окинавской лодке. Мы не знаем в точности, что произошло, однако нынче днём он был обнаружен мёртвым поблизости от Осимы. Одна лодка была разбита, другая сильно повреждена. Его помощник исчез. Нам стало известно, что молодой господин Миядзаки намеревался охотиться на исонадэ. Я могу поклясться, что мы не поручали ему этого и не требовали такой услуги. То, что он предпринял, он сделал по своим причинам, которые нам до конца не известны.

Миядзаки Масахиро слушает его молча, лишь при упоминании исонадэ его брови слегка дрогнули. Хига и человек в индиго неотрывно следят за ним.

— Мы понимаем, что ваша утрата невосполнима, однако хотели бы уместным образом выразить наше глубокое сожаление о произошедшем, — повинуясь жесту господина Сё, откуда-то со стороны подали поднос со шкатулкой. Господин Сё открывает крышку. Внутри лежат золотые слитки.

— Мы понимаем ничтожность этого подношения в сравнении с вашей утратой, однако почтительно просим принять. Глубоко соболезнуем вашему горю. Ваш сын достойно исполнял свои обязанности, — по мановению руки господина Сё служитель подносит шкатулку чете Миядзаки.

Миядзаки Масахиро бесстрастно смотрит на золото.

— Нам ничего не нужно, — говорит он.

Господин Сё огорчённо цокает языком и прибавляет на лице скорби, а господин Хига равнодушно вещает:

— Нам бы не хотелось, чтобы между нашими семьями оставалось какое-то недопонимание. Я настоятельно советую вам принять наши искренние извинения.

Господин Миядзаки с минуту молчит. Потом взмахом веера уменьшает шкатулку и прячет в рукав.

— Мы принимаем ваши извинения. Когда мы можем забрать тело сына?

Госпожа Миядзаки тихонько плачет.

Господин Сё оглаживает бороду.

— Наличествует некоторое затруднение. По обычаю семьи Хатибара, мы никому не выдаём тела наших погибших братьев и служителей. Исключения не допускаются. Мы сами организуем подобающие похороны. Обычно устраивается огненное погребение, однако вы можете высказать ваши пожелания. Если согласны на огонь, прах после сожжения будет передан вам.

— Когда может пройти церемония? — спокойно осведомляется господин Миядзаки. Кажется, он смирился уже со всем.

— Завтра на рассвете, если вам это удобно. Согласно гаданию, час благоприятный. Вы можете привести с собою других членов семьи или друзей молодого господина. Только нижайше прошу вас направить нам с вечера список, чтобы мы выбрали подходящее место, где никто не будет стеснён.

— Хорошо. Теперь мы хотели бы вас покинуть.

— Вы можете перенестись с одного из внешних дворов, вам будет открыто. Вас проводят.

* * *

Чета Миядзаки во дворе своего дома. Господин Миядзаки делает шаг, и видно, как он старится на глазах, сгибается под тяжестью ужасных новостей. В чужом доме он держал лицо, в своём — уже не может. Он медленно ковыляет в главный зал, трясущимися руками открывает один из ящиков тансу⁽⁵⁾ и достаёт чистую поминальную табличку. Из другого отделения — тушечницу, кисть, палочку туши. Садится в кабинетную нишу и медленно, словно через силу, растирает тушь в наколдованной капле воды. Потом, собравшись, лёгкой кистью надписывает имя. Взяв табличку двумя руками, идёт к домашнему алтарю. Устанавливает. Дважды кланяется. Средний сын тенью проследовал за ним в зал и теперь следит с тревогой. Молча. Когда на алтарь встаёт табличка, средний сын кивает и бежит по галерее вокруг дома, устанавливая по углам курильницы. Младший сын смотрит на него, на мать, бессильно сидящую на ступени в прихожей. Что-то для себя решает.

В прихожей на стене висит план дома. Младший сын наколдовывает кусок ткани и тщательно завешивает картину.

Из глубины дома выходит отец.

— Тацуко? — спрашивает он.

— Дома, в своей комнате, — отзывается младший. — Позвать?

— Подожди.

К ним присоединяется средний, кивает.

Чета Миядзаки медленно превращается из убитых горем стариков в недоумевающих людей среднего возраста.

— Это ведь ложный траур, да? — спрашивает средний сын.

— Почему? — бесстрастно осведомляется отец.

— Ты не дописал черту.

Миядзаки Масахиро улыбается уголком рта.

— Расходы настоящие. Очень не вовремя. И ты теперь наследник, Масадзиро.

— Да уж понятно, кто же ещё, — ворчит тот.

— Могу я, если ты откажешься! — живо откликается Тадаюки.

— Школу сперва закончи, мелкий, — отвечает брат.

Тадаюки недовольно фыркает.

— А эти вонючки из Хати сказали, что случилось с братом?

— Юки, нехорошо так говорить, — одёргивает его мать.

— Мама, но они в самом деле воняют! — убеждённо говорит мальчик. — И одежда Дзюна, когда он долго был среди них, начинала пахнуть так же! Фу!

— Это просто запах чужой кухни. И другого образа жизни, — поясняет госпожа Миядзаки.

— Они утверждают, что его в море убил исонадэ, — говорит господин Миядзаки. — И это создаёт нам проблему.

Тадаюки смешно таращит глаза.

— Это кем же надо быть, чтобы тебя убил исонадэ?!

— Кем-то не из нашей семьи, это точно, — говорит его брат. — Мама, наш старший братик случайно не приёмный? Ай! — Мать легонько щёлкнула его веером по лбу.

— Не болтай глупостей.

— Нет, ну а что! — не унимается Масадзиро. — Вы же с отцом могли усыновить бедного сиротку и никому не рассказать, а потом сами забыли об этом?

— Ха! Уж я-то не забуду, как он появился, — говорит госпожа Миядзаки. — Я рожала его шесть часов! Этот мальчишка с самого начала был упрямым.

— Жаль-жаль. Мне нравилась эта версия. Она многое объясняла.

— Я надеюсь, вы все понимаете, — строго говорит господин Миядзаки, — что Тадамаса по-прежнему в опасности. Мы не знаем, где он и что с ним. И пока даже не сможем предпринять поиски. Господа из Хатибара будут пристально следить за нами. Поэтому траур придётся соблюдать всерьёз. Думаю, что трёх месяцев хватит.

— Три месяца никаких развлечений! — сердито говорит Масадзиро. — Ну спасибо, Дзюн! А в начале июля местный чемпионат по квиддичу, между прочим.

— В начале июля ты ещё имеешь шансы на него попасть, — говорит мать. — Если прилично закончишь учебный год. Учителя жаловались на тебя.

— А какую проблему нам создаёт то, что Хатибара считают, будто брата убил исонадэ? — спрашивает Масадзиро, чтобы уйти от опасной темы.

— Сам подумай. Они полагают, что мы можем объявить, будто бы наследника нашей семьи убила ручная рыба. Никто из местных нам не поверит. Им никто ничего объяснять не станет, разумеется, они чужаки. Но мы не можем огласить их версию событий.

— Мы ничего не станем объяснять, — говорит госпожа Миядзаки. — Просто сообщим, что наш сын, бывший на службе у Хатибара, погиб в море. Кто заставит нас рассказывать подробности? С инспектором Кано пусть объясняется господин Хиги. А у нас траур и дни очищения.

Господин Миядзаки с минуту молча смотрит на неё, потом кивает. Решение принято.

* * *

Невзрачный человек в индиго отрывает взгляд от водяного зеркала и с сожалением качает головой.

— Прошу прощения, данна⁽⁶⁾, ничего не разглядеть. Они закрыли дом чарами.

Господин Хига смотрит на него с раздражением.

— Тебе не надоело изображать прислугу, Четвёртый брат? При нас-то можешь не притворяться.

— Нет, — отвечает тот с лучезарной улыбкой, — не надоело. Быть незаметным очень удобно. Например, можно подобраться поближе к тому, что интересует.

— Ты подобрался, — сварливо говорит Хига. — И что ты разглядел?

— Они довольно искренне изобразили скорбь. Но ещё больше были удивлены. Так что произошедшее было неожиданностью и для них тоже. Метки, которые Миядзаки нашёл на теле, скорее всего подлинные. Они похожи на те, что используют другие на Кюсю. И Хаято, и Кумасо. Ещё мы знаем, что человек, чьё тело лежит у нас, съел еду, которую брал с собой Дзюн. И у нас осталось около десяти часов, чтобы выяснить что-то ещё.

— Почему это? Мы можем подменить труп. Спалим кого-то ещё, кто там проверит.

— Ты в самом деле не понял, — улыбается Четвёртый. — Миядзаки не просто взглянул на метки. Он их проявил. Теперь он узнает, если на костре окажется не это тело.

— Ну и что ты хочешь успеть найти?

— Видишь ли, я сам знаю три способа подделать труп. В двух из них подделка примет прежний вид через несколько часов. Если приложить определённые усилия. Вряд ли нам повезёт, но проверить надо.

— Нам в первую голову надо решить, кто доложит Старшему брату. И что, — вмешивается Шестой. — Он будет огорчён. Кажется, у него были на Дзюна серьёзные виды.

— Да какие там виды, — фыркает Третий. — Пополнять коллекцию тварей? Мы потратили Кровавого Каллиграфа, чтобы подделать контракт, и рисковали заесться с половиной столичных Старых семей, а что получили? Мальчишка был талантливый ловчий, но наших затрат и близко не отбил. Если он действительно сбежал, а не погиб, я заставлю его пожалеть, что...

— Сперва найди, — насмешливо говорит Четвёртый. — И к Старшему брату пойдёшь ты. Он звал. Я с этим и прибыл. Просто к слову пока не приходилось.

1) Распашная куртка со сравнительно узкими рукавами, происходит от китайской одежды, какую носили слуги.

Вернуться к тексту

2) Между первым и третьим часами пополудни

Вернуться к тексту

3) Или, в южных диалектах, ханфок. Традиционный китайский костюм. Здесь имеется в виду та его разновидность, где основным элементом является длинный запашной халат с узкими манжетами, непременно с поясом и поясными украшениями.

Вернуться к тексту

4) Мешочек из жареного тофу с начинками

Вернуться к тексту

5) Традиционный японский сундук, может иметь крышку, дверцы или ящики; несколько тансу могли составляться вместе в комод, шкаф или лесенку.

Вернуться к тексту

6) Вежливое обращение слуги к господину, «барин».

Вернуться к тексту

В час Зайца⁽¹⁾ чета Миядзаки стоит перед воротами усадьбы Хатибара-гуми, она же резиденция господина Сё. Ворота открыты, на нижней из трёх предворотных ступеней выстроились слуги в траурных одеждах, но сам хозяин дома медлит со встречей. Наконец, он церемонно выступает из ворот, сопровождаемый Третьим братом. Господа Хатибара тоже в трауре. Повсюду некрашеные конопляные одежды, желтовато-белые, нарочито грубого кроя. Господин Сё раскланивается, неспешно бормочет подобающие слова. Господин Хига едва склоняет голову и смотрит на всё со скукой.

Четвёртый брат наблюдает за ними через потайное окно во вторых воротах. То, что от Миядзаки явились только родители — плохой знак. Вражда с Хаято опасна, неприятна и, самое главное, ни для чего сейчас не нужна. Подчинить их не удастся, хотя бы потому, что Кумасо поддержат их против чужаков. Значит, надо как-то мириться. Хига — болван, не понимающий очевидного. Он уверен в своих силах, и в прямом столкновении действительно может победить, один или два раза. Но взять плоды победы и превратить их во власть, сесть на этой территории Хига не в состоянии. Надо сказать Старшему брату, чтобы переменил уделы. Хига будет хорош, если столкнуть его с вьетами и хмонгами. Стороны сцепятся к полному взаимному удовольствию, это займёт их на долгие годы. Или Третий брат наконец свернёт шею, так тоже неплохо.

Господи Сё закончил церемонное мельтешение и приглашает войти. В этот момент пыль на дороге перед воротами взмывает вверх, поднятая явлением третьего гостя. Вернее, гостьи. Госпожа Абэ но Фусако поверх белошёлкового кимоно завёрнута в белую кэса⁽²⁾, голова укрыта монашеским капюшоном. В руках у неё шкатулка с благовониями — конечно, с благовониями, с чем же ещё, ароматом веет на несколько шагов.

Господин Сё смотрит на чету Миядзаки вопросительно и с укором: просили же предупредить. Но Миядзаки сами удивлены не меньше, или хорошо делают вид. Госпожа Абэ скользит к воротам и вежливо кланяется.

— Прошу извинить, — говорит она, — что явилась без приглашения. Мне бы хотелось проводить молодого господина Миядзаки. Он был последним учеником моего мужа и был очень нам дорог. Прошу позволения войти.

— Мы благодарим уважаемую наставницу за многолетнюю заботу о нашем сыне, — говорит госпожа Миядзаки. — Жаль, что мы увиделись лишь теперь, по такому печальному поводу. Мы с признательностью принимаем ваше сочувствие и просим присоединиться.

Господин Сё стремительно выдёргивает на лицо подходящую к случаю улыбку и несколько раз глубоко кланяется.

— Досточтимая госпожа Абэ оказала высокую честь нашему скромному обиталищу. Мы и надеяться не могли на такую милость. Разумеется, госпожа может войти, если пожелает.

Господин Хига смотрит на все эти церемонии с плохо скрываемым отвращением.

Для похорон выделен двор в глубине усадьбы. Хорошо высушенные брёвна сложены колодцем в двенадцать венцов, верхние три венца — из благовонной древесины. Внутри помещены четыре сосуда с маслом и хворост. Сверху — погребальное ложе с телом, укрытое белой тканью.

Господин Миядзаки выступает вперёд. Поджечь костёр — его обязанность и право.

Он не достаёт палочку. Остановившись в нескольких шагах от костра, он хлопает ладонями — раз, другой… На третьем хлопке от сосудов с маслом встаёт столб пламени и начинает яростно пожирать дрова и мёртвое тело на них. Господин Миядзаки неотрывно смотрит в огонь.

Госпожа Абэ подходит к нему и открывает шкатулку. Миядзаки благодарит коротким поклоном, берёт пригоршню благовоний и кидает в костёр. То же делает его жена, затем и госпожа Абэ. Все трое игнорируют ларцы с благовониями, которые для тех же целей выставили Хатибара; впрочем, из этих ларцов щедро черпают господа и слуги из Хатибара-гуми.

К господину Миядзаки подходит молодой человек примерно одного возраста с Дзюном. Дважды поклонившись, говорит:

— Моё ничтожное имя — Кандзаки Сабуро, я служу Хатибара-гуми уже восемь лет. Мне довелось работать с вашим сыном, Тадамаса. Не то чтобы мы стали друзьями, но его поступки всегда внушали уважение мне и всем из нашей семьи, кто его знал. Он был нам хорошим товарищем. Прошу принять наши глубокие соболезнования. Если возможно, я хотел бы в дни поминовения посетить ваш дом и почтить память вашего сына у вашего домашнего алтаря.

— Хорошо. У вас будет такая возможность, Кандзаки-кун. Прошу вас известить письмом, когда вы пожелаете придти.

Тем временем госпожа Абэ бросает в огонь свою шкатулку. Пламя тут же встаёт стеной, грохочет и гудит, и все на миг отворачиваются, хотя жар удерживается в пределах костра. Когда оно спадает, не остаётся даже углей, только горячий пепел. Взмах веера, и пепел остывает.

Госпожа Миядзаки наколдовывает бронзовую погребальную урну-треножник. Повинуясь движению её палочки, несгоревшие части костей и немного пепла перелетают в урну, словно маленькое серое облако. Когда урна заполнена, госпожа Миядзаки закрывает крышку и заклеивает её белой бумажной лентой, на которой надписано посмертное имя. Церемония завершена.

Господа Сё и Хига подходят к господину Миядзаки. Тот обводит их бесстрастным взглядом и говорит:

— Наша семья благодарит вас за оказанную помощь. Мы вам признательны. Однако, как старейшина Хаято, хочу сказать следующее. В ближайшие годы мы без понимания отнесёмся к любым попыткам привлечь на вашу службу любого человека из нашего народа. Если они всё же будут предприняты, между нами и Хатибара-гуми возникнут серьёзные разногласия. Прошу вас хорошо это обдумать. В то же время, если вы и ваши люди обратятся к нам за содействием в тех вопросах, где мы сведущи и продаём наши услуги, вы будете иметь некоторые преимущества. Я говорю это в присутствии трёх господ Хатибара и надеюсь, что они доведут сказанное до сведения всех своих собратьев.

Господин Сё слушает его с вежливым вниманием. Господин Хига мог бы возмутиться, но занят: он ощутил на себе очень пристальный взгляд госпожи Абэ, и это отчего-то сильно его беспокоит. Четвёртый господин, стоя за спинами слуг, безмятежно улыбается.

Госпожа Миядзаки подходит к госпоже Абэ и говорит, поклонившись.

— Я рада приветствовать дальнюю сестру. Мы высоко ценим то внимание и участие, которые ваш супруг и вы снисходительно уделяли нашему бестолковому сыну. К сожалению, мы увиделись с вами только теперь. Если госпожа Абэ располагает временем, возможно, она окажет нам честь и посетит сегодня наш дом?

— Что ж, если мой визит не обременит вас в это скорбное время, я охотно приму ваше приглашение. Ваш сын оставил по себе лишь добрую память, и если я смогу дать вам хоть какое-то утешение в вашей скорби, мне хотелось бы это сделать. И я высоко ценю, что вы помните о нашем родстве, хотя наши ветви далеко раздались от общего корня.

— Тогда… — говорит госпожа Миядзаки мужу. Тот кивает.

— Господа Хатибара, — громко говорит он, — мы желаем покинуть ваш дом.

Господин Сё назначает им в провожатые Кандзаки. Когда гости отбывают, он обращается к братьям:

— Трюк с костром был довольно эффектным. Господин Миядзаки изволил показать силу. Что же, придётся учесть и это. Однако меня больше беспокоит эта старая лисица Абэ. Четвёртый брат, ты не заметил с её стороны никаких каверз?

— Не думаю, что она что-нибудь стала делать у всех на виду, — откликается Четвёртый. — Но я уверен, что она явилась не на похороны. Это был только предлог, чтобы увидеть тебя, Хига.

Господин Хига вздрагивает.

— И что ты предлагаешь мне сделать по этому поводу?

— То же, что и раньше. Тебе нужно навестить Старшего брата.

— А где он теперь?

— Тебе повезло. Он гостит в Нагасаки, в Кофуку-дзи. Там с ним есть слуга, он опознает тебя и проводит.

У ворот усадьбы Кандзаки передаёт родителям Дзюна небольшой свёрток.

— Здесь немного личных вещей вашего сына, которые оставались в усадьбе или были найдены при нём в лодке. Мы сочли правильным возвратить их вам.

* * *

Господин Хига сидит в тени храма Мадзу-сама⁽³⁾, что в Кофуку-дзи, и смотрит на старика, подметающего двор. Он думает о том, что Старший брат слишком серьёзно относится к своему буддизму.

Старик выглядит немощным, даже хрупким. Синее самуэ⁽⁴⁾ болтается на его тщедушном теле, и кажется, что он больше опирается на метлу, чем метёт. Он и в самом деле безобиден. Примерно как скорпион. Хига видел тех, кто воспринял эту хрупкость слишком всерьёз. Некоторые даже успевали понять свою ошибку.

Хига ждёт, потому что Старший брат не любит, когда ему мешают закончить начатое дело. Наконец, старик отставляет метлу и подходит к нему, будто бы только что заметив. Третий брат вскакивает и почтительно кланяется. Бледные старческие глаза некоторое время щурятся на него снизу вверх, потом старик манит его за собой.

— Скоро станет жарко. Пойдём ко мне в келью, выпьем чаю.

Вход в келью невидим для неодарённых. Кажется, что два человека, свернув в тупик, проходят сквозь стену. Келья невелика, едва в три татами. В ней есть постель, аккуратно сложенная в углу, столик для чтения и переписывания сутр и небольшая жаровня. Старик неторопливо подогревает воду в чайном котле, потом заваривает в чугунном чайнике жасминовый чай. Господин Хига порывается что-то сказать, но Старший брат машет на него рукой:

— Фидзя, никто не разговаривает о делах во время чаепития, и мы тоже не будем.

Господин Хига делает над собою усилие, чтобы не поморщиться. Это даже забавно. Он презирает столичных жителей и их обычаи, но в то же время не терпит, когда его называют его урождённой окинавской фамилией. Не терпит ни от кого, кроме Старшего брата.

Они степенно пьют чай из коричневых глиняных чашек. Потом старик кивает ему. Теперь можно говорить. Старший брат слушает, прикрыв глаза, и кажется дремлющим. Когда Хига умолкает, старик открывает один глаз и медленно поглаживает бритую голову.

— Вот значит как, — говорит он задумчиво, и вдруг выпрямляется и словно сбрасывает с себя сонливость. — Фидзя Хиёри, я знаю, что ты любишь золото. Но ты любишь его не потому, что оно красивое или тяжёлое. Ты знаешь, как извлечь из него пользу. Понимаешь, какую власть оно даёт. Умеешь его применить. Так?

Хига, помедлив, кивает. Он удивлён и испуган такой переменой.

— Однако, — продолжает старик, — тебе не приходит в голову, что я собираю редкие вещи не потому, что они мне нравятся. Я трачу деньги и прочие наши ресурсы не на свои прихоти. Поскольку наставлять младших входит в мои обязанности, я тебя научу. То, что мы обладаем редкими вещами, редкими тварями, древними реликвиями и драгоценностями, означает, что мы в состоянии их получить, оставить себе и не опасаемся владеть ими. Это зримые знаки нашего влияния и власти. Ещё одна часть наших сокровищ увеличивает наши силы. Всё вместе наше достояние помогает нам обретать и распространять наше влияние, укрепляет наши позиции. Когда Дзюн достанет мне то, что я ему поручил, мы станем говорить со столицей иначе. Сейчас они терпят то, что мы взяли себе Окинаву и Кюсю, потому что не могут их у нас отобрать. Но мы сделаем так, чтобы за нами признали право владеть ими. Старые семьи дряхлеют. Когда мы войдём в силу, императору придётся признать нас. Может быть, я не доживу. Но мой преемник это получит. Вот чего я добиваюсь. А ты никогда об этом не думал, Хиёри-кун.

Хига поражён. Старик смотрит на него цепко и остро.

— Всё это, — продолжает Старший брат, — ты мог бы узнать от меня давно, если бы ты пришёл и спросил. Я бы рассказал тебе. Но ты предпочитал лить в уши братьям, что я одряхлел и выжил из ума, и трачу ценные ресурсы на пустые прихоти. Взаимопонимание между нами очень важно, но его достижение — не только моя забота, но и твоя. Ты со мной согласен?

Хига молчит и обливается холодным потом. Этого разговора он не ждал, и не знает, как себя вести. Старик смотрит на его терзания с интересом, и вдруг усмехается:

— Никто тебя не сдавал. Все твои мысли ты носишь на своём лице. Так, это мы выяснили. Теперь расскажи мне, как ты избавился от Абэ Ёсимицу. Какая-то из девиц отравила его, так?

— Мы подвели к нему бангаодзина⁽⁵⁾. У нас новый парень, малаец. Перекинулся в одну из девиц, когда она выходила в туалет, и подменил чашку. Дело на пять минут.

— Какой состав использовали?

— «Змеиные слёзы». Они быстро разлагаются в крепком алкоголе, и в теле тоже. Когда Абэ попал на стол к инспектору, никаких следов не осталось.

— «Слёзы» ты взял у Седьмого брата. Между прочим, они сделаны из сока орхидеи, которую доставил нам Дзюн. Которого ты считаешь бесполезным приобретением. Теперь скажи мне, пожалуйста, почему об этом деле я впервые услышал не от тебя, а от господина Вона в Гонконге? Фредди Вон изволил интересоваться, почему это мы взялись за наёмное убийство, и не является ли это вторжением в профессиональную область их семьи. Как ты понимаешь, мне удалось его убедить, что это всего лишь частное дело, потому что иначе у нас был бы с тобой совсем другой разговор. А господин Вон услышал об этом, потому что Асия Кацуёри рассказывал кому-то, как удачно решил свою проблему… с твоей помощью.

— Вот болван, — бормочет Хига. Этот столичный петух проболтался, несмотря на все предупреждения и клятвы! Надо было всё же взять с него обет. И не соглашаться без этого.

— Болван, — соглашается старик. — А ты кто, Фидзя-кун? Расскажи мне теперь, что мы приобрели от этой смерти.

— Асия хорошо заплатил, — Хига облизывает пересохшие губы. — И он сказал, что Абэ Ёсимицу пытается оспорить передачу нам контракта, и уже нашёл для этого покровителя при дворе.

— Фидзя-кун, ты совсем дурак? — печально интересуется старик. — С чего ты взял, что контракт можно оспорить? После того, как наш Каллиграф изменил его текст, ничего поделать уже нельзя. С нами вступили бы в торги. Может быть, нам пришлось бы отступить, но мы что-то получили бы взамен. Столица побоялась бы нас просто так обидеть. Вместо этого мы получили вражду с Абэ. Потому что если раньше они не знали, почему умер их глава, то теперь, когда Асия начал болтать, знают наверняка. Асия не удержится на своём посту. Ещё год или два, и он слетит, потому что жаден и глуп. Но это половина беды. А беда, настоящая беда, состоит в том, что Абэ уже лет восемьсот роднятся с лисами. У Ёсимицу жена из лис, хоть и не чистокровная. Ты об этом забыл? Я, я сам рассказывал вам, что мои предки сбежали из Гуаньдуна, потому что поссорились с тамошними лисами. Ты понимаешь, что если они обидятся на нас всерьёз, нам нечего будет им противопоставить? — лицо старика искажено гневом, так что Хига съёживается на своей циновке. — Если бы так облажался кто-то из младших глав, я просто отправил бы Абэ его голову в качестве извинения, и может быть, пришлось бы ещё доплатить. А с тобой я так поступить не могу. Это будет означать, что я не владею ситуацией.

Старик вскочил и заковылял по комнате от стены к стене.

— Фидзя, что ты можешь сказать мне в своё оправдание? — шипит он.

Господин Хига бледнеет и утыкается лбом в пол.

— Мне нет прощения, Старший брат, — бормочет он, — я глубоко сожалею о своём неразумии.

Старший брат вздыхает.

— Я назвал тебя братом, я приблизил тебя и дал тебе власть, чтобы ты убавил мне забот, а не добавил. Ты очень нас подвёл, Фидзя-кун. Подготовь дела к передаче. В Миядзаки ты не останешься. Четвёртый брат подумает и скажет, куда тебе направиться с твоими людьми. Пока что будешь у него в подчинении. Когда закончим разговор, ты стрелой полетишь к Седьмому брату и будешь делать всё, что он велит. Если на тебе есть лисьи чары, он, возможно, сумеет их обезвредить. Да что лисьи чары… Абэ владел девятью Небесными Полководцами из дюжины, служившей Сэймэю⁽⁶⁾. Я слышал, что его наследник получил семерых. И думаю, я знаю, с кем ещё двое. Но если бы она их послала, ты бы ко мне не пришёл.

Хига выпрямляется, затем снова склоняется в поклоне.

— Благодарю Старшего брата за оказанную милость. Я больше не подведу тебя. Я… — тут он замирает, что-то припомнив.

Старик приподнимает белёсую бровь:

— Чем ты ещё хочешь меня порадовать?

— Во время похорон, — запинаясь, бормочет господин Хига, — мать Дзюна назвала госпожу Абэ… д-дальней сестрой. О-она тоже из?..

— Ты и этого не знал? — голос старика сочится ядом. — Ты охотишься для меня на человека и не выясняешь, кто у него родня? Да, она тоже «из». Понимаешь, как ты нам всем помог? Дзюн ведь теперь знает, кто убил его наставника. Хорошо, что у него свой интерес во всём этом деле.

— Ты думаешь, что он жив? — помолчав, спрашивает Хига.

— Может, жив, а может и нет. Продолжайте искать. Если жив, то, полагаю, он исполнит мою просьбу. Видишь ли, сокол бесполезен, когда сидит у тебя на перчатке. Чтобы он принёс добычу, он должен улететь.

* * *

Госпожа Абэ преклоняет колени перед семейным алтарём Миядзаки. Чета Миядзаки садятся рядом с нею. Все трое некоторое время глядят на табличку.

— В прошлом году, — негромко говорит госпожа Абэ, — Хаятти приходил проводить моего мужа. А теперь вот…

— Давайте посмотрим, что нам отдал этот мальчик из Хатибара, — предлагает госпожа Миядзаки. Её муж разворачивает свёрток. В нём оказываются нож в простой деревянной оправе, верхняя часть какого-то футляра и размокший от воды талисман⁽⁷⁾ из храма Сува.

— Нож достался Дзюну от деда, — говорит господин Миядзаки. — Он никогда с ним не расставался. Странно, что он не взял его с собой в море.

— Я знаю, от чего эта крышка, — говорит госпожа Абэ. — В этом футляре хранилась трубка моего мужа, которую я отдала Хаятти. Странно, что нет всего остального.

— Может быть, трубка и нижняя часть утонули, — предполагает господин Миядзаки.

Госпожа Абэ качает головой.

— Это невозможно. Эта вещь — и сама кисэру, и её футляр, — зачарованы таким образом, чтобы всегда оставаться при владельце. Её можно только оставить сознательно. Но тогда…

Две женщины встречаются взглядами, и господину Миядзаки кажется на мгновение, что радужки их глаз становятся медово-жёлтыми.

— Полагаю, не стоит рассуждать об этом вслух, — говорит госпожа Миядзаки.

Женщины кивают друг другу и достают из рукавов листки бумаги. Каждая палочкой выводит на своём несколько знаков. Они показывают друг другу свои записки, улыбаются и передают их господину Миядзаки. На обоих листках значится: 陰代替⁽⁸⁾.

— Ему неоткуда это знать, — категорично заявляет господин Миядзаки. — Он слишком молод, и я ещё не передавал ему эту технику. Должен признать, я сам изучил её лишь теоретически. В трёх последних поколениях никто её не использовал, насколько мне известно.

— Я рассказывала ему о ней, — говорит госпожа Миядзаки.

— Ёсимицу сообщил ему достаточно, чтобы он мог попробовать, — говорит госпожа Абэ.

— И он мой сын! — заканчивает госпожа Миядзаки. — Ему хватит сил.

Господин Миядзаки вздыхает.

— Что ж… Будем надеяться, мы всё поняли верно.

1) Между 5 и 7 часами утра.

Вернуться к тексту

2) Буддийский монашеский плащ, обычно шафранного или коричневого цвета.

Вернуться к тексту

3) Божество китайского происхождения, почитаемое буддистами. Покровитель морестранников.

Вернуться к тексту

4) Одежда, состоящая из рубашки с короткими рукавами и косым запáхом, и штанов. Рукава примерно до середины предплечья, штанины — до середины голени. Шьётся из хлопчатой или конопляной ткани. Буддийские и синтоистские священнослужители носят её во время хозяйственных работ. Ещё в ней ходят японские пенсионеры, сельские жители, ну и я — время от времени.

Вернуться к тексту

5) То же, что метаморф.

Вернуться к тексту

6) Двенадцать Небесных Полководцев — могущественные духи, по преданию, служившие Абэ но Сэймэю.

Вернуться к тексту

7) О-фуда, или фуда — мешочек-талисман, который можно получить за пожертвование в синтоистском святилище.

Вернуться к тексту

8) «On Daitai», «Подмена Тени», или «Инский Обмен». Чары, позволяющие на долгое время обменяться обликом с другим человеком, живым или мёртвым.

Вернуться к тексту

Дзюн с трудом поднимается на ноги. Ёгё всё-таки очень сильно ударил в лодку. Этот «малёк» никогда не научится рассчитывать свои силы. Рыбьи мозги на такое не способны.

Он перелезает в соседнюю лодку. Пак лежит в неловкой позе: падая, он ударился затылком о скамью и, кажется, сломал шею. Дзюн ищет у него пульс, не находит, потом пробует диагностические чары, одни и другие. Мёртв.

Дзюн чувствует облегчение. Это казалось самой сложной частью плана. Он был совсем не уверен, что сможет убить безоружного человека, а устраивать дуэль было не с руки. Что же, всё сложилось очень удачно. Для него.

Забавно, ему претило не само убийство, как он теперь понимал. Просто в детстве он долго убеждал Ёгё, что нужно играть осторожнее, что люди очень хрупкие, и вот теперь… Кажется, ему было неловко перед исонадэ.

Хотя обошлось без прямого убийства, он всё равно ощущал себя осквернённым. Ополоснул руки в море, это отчасти помогло. Исонадэ нарезал круги вокруг лодок и ждал, какую ещё игру предложит ему его друг.

Дзюн обшаривает карманы Пака и выкидывает их содержимое в море. Вешает ему на шею свой талисман, кладёт в карман крышку от трубочного футляра. Сам футляр и трубку он позже упакует в непроницаемый для воды мешок. Там лежат питательные пилюли, немного лекарств, пачка гонконгских долларов и паспорт. Имя и фамилию он вписал заранее: Урасима Тадао, а внешность, соответствующую снимку, ещё предстоит создать. Сперва избавившись от своей.

Он склоняется над телом Пака, а когда наконец встаёт, у покойника его, Дзюна, лицо и его отпечатки пальцев. Видимо, его запах, и наверное ещё много что из того, что позволяет окружающим нас отличать. Как сейчас выглядит он сам, узнавать побоялся. К счастью, зеркал вокруг не было, а море плескало волнами, и можно было не пытаться себя в нём рассмотреть. Хорошо, что Ёгё подслеповат и узнаёт его скорее по голосу и запаху.

Он ломает свою рабочую палочку и вкладывает обломок рукояти в мёртвую руку Пака. Другой палочкой, добытой заранее, пробуждает на одежде согревающие и отводящие воду чары. Это нужно сделать сейчас, потом на это не хватит внимания и сил. Тщательно разжёвывает «саламандровую» пилюлю. Теперь он сможет некоторое время дышать всей кожей, если исонадэ всё же нырнёт. Он не знает, сколько времени ему придётся провести в море. Он рассчитывает, что сможет заставить исонадэ довезти его до Окинавы. Только полный параноик станет искать его в исконных владениях Хатибара-гуми. Оттуда можно будет перебраться в Гонконг, а там видно будет. И три дня придётся где-то прятаться на берегу, пока не отрастёт новое лицо, не уменьшится рост… Если этих мер не будет достаточно, чтобы его сочли мёртвым, клятва настигнет его, и он сильно пожалеет обо всём, что сделал. Но сейчас думать об этом бесполезно, даже вредно.

Он вспоминает свой последний разговор с главой Хатибара-гуми. Старый мерзавец заговорил с ним ласково, чуть ли не жалобно, когда он заявил, что не сможет принести ему то, что тот хочет.

— Это святотатство и верная смерть, если не хуже. Мой контракт не предписывает мне служить вам ценою своей жизни. Вы не можете этого требовать.

— Я и не требую, Дзюн. Ты в своём праве. Но я предлагаю тебе сделку. Если ты принесёшь мне это… эту вещь, я расторгну твой контракт, и ты будешь свободен. Совсем свободен, Дзюн. Как держатель контракта, я вправе это сделать. Просто подумай об этом.

Ну нет. Он освободит себя сам.

Он встаёт на носу лодки, свистом подзывает исонадэ. Говорит, словно в детстве:

— Покатай меня, Ёгё!

Громадная рыба послушно подставляет бок. Он приклеивается к нему перчатками. Теперь главное не уснуть и не дать Ёгё уйти на глубину.

На прощанье огромный хвост разбивает одну из лодок. Исонадэ всё-таки очень нравится крушить лодки, а друзей надо радовать.