3. Исонадэ (джен)

В час Зайца⁽¹⁾ чета Миядзаки стоит перед воротами усадьбы Хатибара-гуми, она же резиденция господина Сё. Ворота открыты, на нижней из трёх предворотных ступеней выстроились слуги в траурных одеждах, но сам хозяин дома медлит со встречей. Наконец, он церемонно выступает из ворот, сопровождаемый Третьим братом. Господа Хатибара тоже в трауре. Повсюду некрашеные конопляные одежды, желтовато-белые, нарочито грубого кроя. Господин Сё раскланивается, неспешно бормочет подобающие слова. Господин Хига едва склоняет голову и смотрит на всё со скукой.

Четвёртый брат наблюдает за ними через потайное окно во вторых воротах. То, что от Миядзаки явились только родители — плохой знак. Вражда с Хаято опасна, неприятна и, самое главное, ни для чего сейчас не нужна. Подчинить их не удастся, хотя бы потому, что Кумасо поддержат их против чужаков. Значит, надо как-то мириться. Хига — болван, не понимающий очевидного. Он уверен в своих силах, и в прямом столкновении действительно может победить, один или два раза. Но взять плоды победы и превратить их во власть, сесть на этой территории Хига не в состоянии. Надо сказать Старшему брату, чтобы переменил уделы. Хига будет хорош, если столкнуть его с вьетами и хмонгами. Стороны сцепятся к полному взаимному удовольствию, это займёт их на долгие годы. Или Третий брат наконец свернёт шею, так тоже неплохо.

Господи Сё закончил церемонное мельтешение и приглашает войти. В этот момент пыль на дороге перед воротами взмывает вверх, поднятая явлением третьего гостя. Вернее, гостьи. Госпожа Абэ но Фусако поверх белошёлкового кимоно завёрнута в белую кэса⁽²⁾, голова укрыта монашеским капюшоном. В руках у неё шкатулка с благовониями — конечно, с благовониями, с чем же ещё, ароматом веет на несколько шагов.

Господин Сё смотрит на чету Миядзаки вопросительно и с укором: просили же предупредить. Но Миядзаки сами удивлены не меньше, или хорошо делают вид. Госпожа Абэ скользит к воротам и вежливо кланяется.

— Прошу извинить, — говорит она, — что явилась без приглашения. Мне бы хотелось проводить молодого господина Миядзаки. Он был последним учеником моего мужа и был очень нам дорог. Прошу позволения войти.

— Мы благодарим уважаемую наставницу за многолетнюю заботу о нашем сыне, — говорит госпожа Миядзаки. — Жаль, что мы увиделись лишь теперь, по такому печальному поводу. Мы с признательностью принимаем ваше сочувствие и просим присоединиться.

Господин Сё стремительно выдёргивает на лицо подходящую к случаю улыбку и несколько раз глубоко кланяется.

— Досточтимая госпожа Абэ оказала высокую честь нашему скромному обиталищу. Мы и надеяться не могли на такую милость. Разумеется, госпожа может войти, если пожелает.

Господин Хига смотрит на все эти церемонии с плохо скрываемым отвращением.

Для похорон выделен двор в глубине усадьбы. Хорошо высушенные брёвна сложены колодцем в двенадцать венцов, верхние три венца — из благовонной древесины. Внутри помещены четыре сосуда с маслом и хворост. Сверху — погребальное ложе с телом, укрытое белой тканью.

Господин Миядзаки выступает вперёд. Поджечь костёр — его обязанность и право.

Он не достаёт палочку. Остановившись в нескольких шагах от костра, он хлопает ладонями — раз, другой… На третьем хлопке от сосудов с маслом встаёт столб пламени и начинает яростно пожирать дрова и мёртвое тело на них. Господин Миядзаки неотрывно смотрит в огонь.

Госпожа Абэ подходит к нему и открывает шкатулку. Миядзаки благодарит коротким поклоном, берёт пригоршню благовоний и кидает в костёр. То же делает его жена, затем и госпожа Абэ. Все трое игнорируют ларцы с благовониями, которые для тех же целей выставили Хатибара; впрочем, из этих ларцов щедро черпают господа и слуги из Хатибара-гуми.

К господину Миядзаки подходит молодой человек примерно одного возраста с Дзюном. Дважды поклонившись, говорит:

— Моё ничтожное имя — Кандзаки Сабуро, я служу Хатибара-гуми уже восемь лет. Мне довелось работать с вашим сыном, Тадамаса. Не то чтобы мы стали друзьями, но его поступки всегда внушали уважение мне и всем из нашей семьи, кто его знал. Он был нам хорошим товарищем. Прошу принять наши глубокие соболезнования. Если возможно, я хотел бы в дни поминовения посетить ваш дом и почтить память вашего сына у вашего домашнего алтаря.

— Хорошо. У вас будет такая возможность, Кандзаки-кун. Прошу вас известить письмом, когда вы пожелаете придти.

Тем временем госпожа Абэ бросает в огонь свою шкатулку. Пламя тут же встаёт стеной, грохочет и гудит, и все на миг отворачиваются, хотя жар удерживается в пределах костра. Когда оно спадает, не остаётся даже углей, только горячий пепел. Взмах веера, и пепел остывает.

Госпожа Миядзаки наколдовывает бронзовую погребальную урну-треножник. Повинуясь движению её палочки, несгоревшие части костей и немного пепла перелетают в урну, словно маленькое серое облако. Когда урна заполнена, госпожа Миядзаки закрывает крышку и заклеивает её белой бумажной лентой, на которой надписано посмертное имя. Церемония завершена.

Господа Сё и Хига подходят к господину Миядзаки. Тот обводит их бесстрастным взглядом и говорит:

— Наша семья благодарит вас за оказанную помощь. Мы вам признательны. Однако, как старейшина Хаято, хочу сказать следующее. В ближайшие годы мы без понимания отнесёмся к любым попыткам привлечь на вашу службу любого человека из нашего народа. Если они всё же будут предприняты, между нами и Хатибара-гуми возникнут серьёзные разногласия. Прошу вас хорошо это обдумать. В то же время, если вы и ваши люди обратятся к нам за содействием в тех вопросах, где мы сведущи и продаём наши услуги, вы будете иметь некоторые преимущества. Я говорю это в присутствии трёх господ Хатибара и надеюсь, что они доведут сказанное до сведения всех своих собратьев.

Господин Сё слушает его с вежливым вниманием. Господин Хига мог бы возмутиться, но занят: он ощутил на себе очень пристальный взгляд госпожи Абэ, и это отчего-то сильно его беспокоит. Четвёртый господин, стоя за спинами слуг, безмятежно улыбается.

Госпожа Миядзаки подходит к госпоже Абэ и говорит, поклонившись.

— Я рада приветствовать дальнюю сестру. Мы высоко ценим то внимание и участие, которые ваш супруг и вы снисходительно уделяли нашему бестолковому сыну. К сожалению, мы увиделись с вами только теперь. Если госпожа Абэ располагает временем, возможно, она окажет нам честь и посетит сегодня наш дом?

— Что ж, если мой визит не обременит вас в это скорбное время, я охотно приму ваше приглашение. Ваш сын оставил по себе лишь добрую память, и если я смогу дать вам хоть какое-то утешение в вашей скорби, мне хотелось бы это сделать. И я высоко ценю, что вы помните о нашем родстве, хотя наши ветви далеко раздались от общего корня.

— Тогда… — говорит госпожа Миядзаки мужу. Тот кивает.

— Господа Хатибара, — громко говорит он, — мы желаем покинуть ваш дом.

Господин Сё назначает им в провожатые Кандзаки. Когда гости отбывают, он обращается к братьям:

— Трюк с костром был довольно эффектным. Господин Миядзаки изволил показать силу. Что же, придётся учесть и это. Однако меня больше беспокоит эта старая лисица Абэ. Четвёртый брат, ты не заметил с её стороны никаких каверз?

— Не думаю, что она что-нибудь стала делать у всех на виду, — откликается Четвёртый. — Но я уверен, что она явилась не на похороны. Это был только предлог, чтобы увидеть тебя, Хига.

Господин Хига вздрагивает.

— И что ты предлагаешь мне сделать по этому поводу?

— То же, что и раньше. Тебе нужно навестить Старшего брата.

— А где он теперь?

— Тебе повезло. Он гостит в Нагасаки, в Кофуку-дзи. Там с ним есть слуга, он опознает тебя и проводит.

У ворот усадьбы Кандзаки передаёт родителям Дзюна небольшой свёрток.

— Здесь немного личных вещей вашего сына, которые оставались в усадьбе или были найдены при нём в лодке. Мы сочли правильным возвратить их вам.

* * *

Господин Хига сидит в тени храма Мадзу-сама⁽³⁾, что в Кофуку-дзи, и смотрит на старика, подметающего двор. Он думает о том, что Старший брат слишком серьёзно относится к своему буддизму.

Старик выглядит немощным, даже хрупким. Синее самуэ⁽⁴⁾ болтается на его тщедушном теле, и кажется, что он больше опирается на метлу, чем метёт. Он и в самом деле безобиден. Примерно как скорпион. Хига видел тех, кто воспринял эту хрупкость слишком всерьёз. Некоторые даже успевали понять свою ошибку.

Хига ждёт, потому что Старший брат не любит, когда ему мешают закончить начатое дело. Наконец, старик отставляет метлу и подходит к нему, будто бы только что заметив. Третий брат вскакивает и почтительно кланяется. Бледные старческие глаза некоторое время щурятся на него снизу вверх, потом старик манит его за собой.

— Скоро станет жарко. Пойдём ко мне в келью, выпьем чаю.

Вход в келью невидим для неодарённых. Кажется, что два человека, свернув в тупик, проходят сквозь стену. Келья невелика, едва в три татами. В ней есть постель, аккуратно сложенная в углу, столик для чтения и переписывания сутр и небольшая жаровня. Старик неторопливо подогревает воду в чайном котле, потом заваривает в чугунном чайнике жасминовый чай. Господин Хига порывается что-то сказать, но Старший брат машет на него рукой:

— Фидзя, никто не разговаривает о делах во время чаепития, и мы тоже не будем.

Господин Хига делает над собою усилие, чтобы не поморщиться. Это даже забавно. Он презирает столичных жителей и их обычаи, но в то же время не терпит, когда его называют его урождённой окинавской фамилией. Не терпит ни от кого, кроме Старшего брата.

Они степенно пьют чай из коричневых глиняных чашек. Потом старик кивает ему. Теперь можно говорить. Старший брат слушает, прикрыв глаза, и кажется дремлющим. Когда Хига умолкает, старик открывает один глаз и медленно поглаживает бритую голову.

— Вот значит как, — говорит он задумчиво, и вдруг выпрямляется и словно сбрасывает с себя сонливость. — Фидзя Хиёри, я знаю, что ты любишь золото. Но ты любишь его не потому, что оно красивое или тяжёлое. Ты знаешь, как извлечь из него пользу. Понимаешь, какую власть оно даёт. Умеешь его применить. Так?

Хига, помедлив, кивает. Он удивлён и испуган такой переменой.

— Однако, — продолжает старик, — тебе не приходит в голову, что я собираю редкие вещи не потому, что они мне нравятся. Я трачу деньги и прочие наши ресурсы не на свои прихоти. Поскольку наставлять младших входит в мои обязанности, я тебя научу. То, что мы обладаем редкими вещами, редкими тварями, древними реликвиями и драгоценностями, означает, что мы в состоянии их получить, оставить себе и не опасаемся владеть ими. Это зримые знаки нашего влияния и власти. Ещё одна часть наших сокровищ увеличивает наши силы. Всё вместе наше достояние помогает нам обретать и распространять наше влияние, укрепляет наши позиции. Когда Дзюн достанет мне то, что я ему поручил, мы станем говорить со столицей иначе. Сейчас они терпят то, что мы взяли себе Окинаву и Кюсю, потому что не могут их у нас отобрать. Но мы сделаем так, чтобы за нами признали право владеть ими. Старые семьи дряхлеют. Когда мы войдём в силу, императору придётся признать нас. Может быть, я не доживу. Но мой преемник это получит. Вот чего я добиваюсь. А ты никогда об этом не думал, Хиёри-кун.

Хига поражён. Старик смотрит на него цепко и остро.

— Всё это, — продолжает Старший брат, — ты мог бы узнать от меня давно, если бы ты пришёл и спросил. Я бы рассказал тебе. Но ты предпочитал лить в уши братьям, что я одряхлел и выжил из ума, и трачу ценные ресурсы на пустые прихоти. Взаимопонимание между нами очень важно, но его достижение — не только моя забота, но и твоя. Ты со мной согласен?

Хига молчит и обливается холодным потом. Этого разговора он не ждал, и не знает, как себя вести. Старик смотрит на его терзания с интересом, и вдруг усмехается:

— Никто тебя не сдавал. Все твои мысли ты носишь на своём лице. Так, это мы выяснили. Теперь расскажи мне, как ты избавился от Абэ Ёсимицу. Какая-то из девиц отравила его, так?

— Мы подвели к нему бангаодзина⁽⁵⁾. У нас новый парень, малаец. Перекинулся в одну из девиц, когда она выходила в туалет, и подменил чашку. Дело на пять минут.

— Какой состав использовали?

— «Змеиные слёзы». Они быстро разлагаются в крепком алкоголе, и в теле тоже. Когда Абэ попал на стол к инспектору, никаких следов не осталось.

— «Слёзы» ты взял у Седьмого брата. Между прочим, они сделаны из сока орхидеи, которую доставил нам Дзюн. Которого ты считаешь бесполезным приобретением. Теперь скажи мне, пожалуйста, почему об этом деле я впервые услышал не от тебя, а от господина Вона в Гонконге? Фредди Вон изволил интересоваться, почему это мы взялись за наёмное убийство, и не является ли это вторжением в профессиональную область их семьи. Как ты понимаешь, мне удалось его убедить, что это всего лишь частное дело, потому что иначе у нас был бы с тобой совсем другой разговор. А господин Вон услышал об этом, потому что Асия Кацуёри рассказывал кому-то, как удачно решил свою проблему… с твоей помощью.

— Вот болван, — бормочет Хига. Этот столичный петух проболтался, несмотря на все предупреждения и клятвы! Надо было всё же взять с него обет. И не соглашаться без этого.

— Болван, — соглашается старик. — А ты кто, Фидзя-кун? Расскажи мне теперь, что мы приобрели от этой смерти.

— Асия хорошо заплатил, — Хига облизывает пересохшие губы. — И он сказал, что Абэ Ёсимицу пытается оспорить передачу нам контракта, и уже нашёл для этого покровителя при дворе.

— Фидзя-кун, ты совсем дурак? — печально интересуется старик. — С чего ты взял, что контракт можно оспорить? После того, как наш Каллиграф изменил его текст, ничего поделать уже нельзя. С нами вступили бы в торги. Может быть, нам пришлось бы отступить, но мы что-то получили бы взамен. Столица побоялась бы нас просто так обидеть. Вместо этого мы получили вражду с Абэ. Потому что если раньше они не знали, почему умер их глава, то теперь, когда Асия начал болтать, знают наверняка. Асия не удержится на своём посту. Ещё год или два, и он слетит, потому что жаден и глуп. Но это половина беды. А беда, настоящая беда, состоит в том, что Абэ уже лет восемьсот роднятся с лисами. У Ёсимицу жена из лис, хоть и не чистокровная. Ты об этом забыл? Я, я сам рассказывал вам, что мои предки сбежали из Гуаньдуна, потому что поссорились с тамошними лисами. Ты понимаешь, что если они обидятся на нас всерьёз, нам нечего будет им противопоставить? — лицо старика искажено гневом, так что Хига съёживается на своей циновке. — Если бы так облажался кто-то из младших глав, я просто отправил бы Абэ его голову в качестве извинения, и может быть, пришлось бы ещё доплатить. А с тобой я так поступить не могу. Это будет означать, что я не владею ситуацией.

Старик вскочил и заковылял по комнате от стены к стене.

— Фидзя, что ты можешь сказать мне в своё оправдание? — шипит он.

Господин Хига бледнеет и утыкается лбом в пол.

— Мне нет прощения, Старший брат, — бормочет он, — я глубоко сожалею о своём неразумии.

Старший брат вздыхает.

— Я назвал тебя братом, я приблизил тебя и дал тебе власть, чтобы ты убавил мне забот, а не добавил. Ты очень нас подвёл, Фидзя-кун. Подготовь дела к передаче. В Миядзаки ты не останешься. Четвёртый брат подумает и скажет, куда тебе направиться с твоими людьми. Пока что будешь у него в подчинении. Когда закончим разговор, ты стрелой полетишь к Седьмому брату и будешь делать всё, что он велит. Если на тебе есть лисьи чары, он, возможно, сумеет их обезвредить. Да что лисьи чары… Абэ владел девятью Небесными Полководцами из дюжины, служившей Сэймэю⁽⁶⁾. Я слышал, что его наследник получил семерых. И думаю, я знаю, с кем ещё двое. Но если бы она их послала, ты бы ко мне не пришёл.

Хига выпрямляется, затем снова склоняется в поклоне.

— Благодарю Старшего брата за оказанную милость. Я больше не подведу тебя. Я… — тут он замирает, что-то припомнив.

Старик приподнимает белёсую бровь:

— Чем ты ещё хочешь меня порадовать?

— Во время похорон, — запинаясь, бормочет господин Хига, — мать Дзюна назвала госпожу Абэ… д-дальней сестрой. О-она тоже из?..

— Ты и этого не знал? — голос старика сочится ядом. — Ты охотишься для меня на человека и не выясняешь, кто у него родня? Да, она тоже «из». Понимаешь, как ты нам всем помог? Дзюн ведь теперь знает, кто убил его наставника. Хорошо, что у него свой интерес во всём этом деле.

— Ты думаешь, что он жив? — помолчав, спрашивает Хига.

— Может, жив, а может и нет. Продолжайте искать. Если жив, то, полагаю, он исполнит мою просьбу. Видишь ли, сокол бесполезен, когда сидит у тебя на перчатке. Чтобы он принёс добычу, он должен улететь.

* * *

Госпожа Абэ преклоняет колени перед семейным алтарём Миядзаки. Чета Миядзаки садятся рядом с нею. Все трое некоторое время глядят на табличку.

— В прошлом году, — негромко говорит госпожа Абэ, — Хаятти приходил проводить моего мужа. А теперь вот…

— Давайте посмотрим, что нам отдал этот мальчик из Хатибара, — предлагает госпожа Миядзаки. Её муж разворачивает свёрток. В нём оказываются нож в простой деревянной оправе, верхняя часть какого-то футляра и размокший от воды талисман⁽⁷⁾ из храма Сува.

— Нож достался Дзюну от деда, — говорит господин Миядзаки. — Он никогда с ним не расставался. Странно, что он не взял его с собой в море.

— Я знаю, от чего эта крышка, — говорит госпожа Абэ. — В этом футляре хранилась трубка моего мужа, которую я отдала Хаятти. Странно, что нет всего остального.

— Может быть, трубка и нижняя часть утонули, — предполагает господин Миядзаки.

Госпожа Абэ качает головой.

— Это невозможно. Эта вещь — и сама кисэру, и её футляр, — зачарованы таким образом, чтобы всегда оставаться при владельце. Её можно только оставить сознательно. Но тогда…

Две женщины встречаются взглядами, и господину Миядзаки кажется на мгновение, что радужки их глаз становятся медово-жёлтыми.

— Полагаю, не стоит рассуждать об этом вслух, — говорит госпожа Миядзаки.

Женщины кивают друг другу и достают из рукавов листки бумаги. Каждая палочкой выводит на своём несколько знаков. Они показывают друг другу свои записки, улыбаются и передают их господину Миядзаки. На обоих листках значится: 陰代替⁽⁸⁾.

— Ему неоткуда это знать, — категорично заявляет господин Миядзаки. — Он слишком молод, и я ещё не передавал ему эту технику. Должен признать, я сам изучил её лишь теоретически. В трёх последних поколениях никто её не использовал, насколько мне известно.

— Я рассказывала ему о ней, — говорит госпожа Миядзаки.

— Ёсимицу сообщил ему достаточно, чтобы он мог попробовать, — говорит госпожа Абэ.

— И он мой сын! — заканчивает госпожа Миядзаки. — Ему хватит сил.

Господин Миядзаки вздыхает.

— Что ж… Будем надеяться, мы всё поняли верно.

1) Между 5 и 7 часами утра.

Вернуться к тексту

2) Буддийский монашеский плащ, обычно шафранного или коричневого цвета.

Вернуться к тексту

3) Божество китайского происхождения, почитаемое буддистами. Покровитель морестранников.

Вернуться к тексту

4) Одежда, состоящая из рубашки с короткими рукавами и косым запáхом, и штанов. Рукава примерно до середины предплечья, штанины — до середины голени. Шьётся из хлопчатой или конопляной ткани. Буддийские и синтоистские священнослужители носят её во время хозяйственных работ. Ещё в ней ходят японские пенсионеры, сельские жители, ну и я — время от времени.

Вернуться к тексту

5) То же, что метаморф.

Вернуться к тексту

6) Двенадцать Небесных Полководцев — могущественные духи, по преданию, служившие Абэ но Сэймэю.

Вернуться к тексту

7) О-фуда, или фуда — мешочек-талисман, который можно получить за пожертвование в синтоистском святилище.

Вернуться к тексту

8) «On Daitai», «Подмена Тени», или «Инский Обмен». Чары, позволяющие на долгое время обменяться обликом с другим человеком, живым или мёртвым.

Вернуться к тексту