Красное на чёрном, или мост в Терабитию (гет)

Едва оказавшись дома, даже не переодевшись, бросив сумки посреди холла, Лили сорвалась с места и, словно гончая, взявшая след, помчалась к «Наутилусу».

- Эй, а вещи разобрать?! — крикнула было ей вслед Петунья, но отец остановил её жестом:

- Пусть идёт, успеется…

Лили его ответа уже не расслышала, несясь по знакомым улочкам, через старый парк, дальше, дальше… «Рубка» встретила её запиской, белеющей среди подушек:

«Если ты вдруг вернёшься раньше:

Я у Люпина, на полнолуние, буду назад 14-го после обеда»

Спешно вывешенный Темпус показал четыре с четвертью, куда уж послеобеденней?! Но не успела она всерьёз расстроиться и всполошиться, как кусты снаружи затрещали, и из них, блеща галуном треуголки, появился Сев. Лили замерла, молча разглядывая его, подходящего ближе.

Даже с расстояния было заметно, как он вырос. И не просто вытянулся, а повзрослел, весь целиком неуловимо изменившись. Джинсы ему снова были коротки и, впервые, вдобавок явно тесны. Руки казались неестественно длинными, будто приделанными от другого, куда как выше, человека. Нос ещё больше заострился и подался вперёд, а волосы снова основательно подметали плечи.

- Лилс! Ты уже приехала! — ломким незнакомым голосом, трижды за фразу прыгнувшим на октаву, крикнул он и застыл, тоже её разглядывая.

Лили стояла на пороге «рубки», на дощатом мостике, сколоченном когда-то его руками, и солнце било ей в спину, окружая всю её фигуру сказочным ореолом. Горящие огнём волосы, отпущенные на свободу, касались локтей, на лбу их буйство усмирял пёстренький ремешок, охватывающий голову. Белая свободная рубаха трепетала рукавами, как крыльями, а светло-голубые джинсы совершенно невообразимо расширялись от колен и ниже, бахромясь по краю и почти полностью скрывая кеды. Примерно так, за исключением кед и джинсовой бахромы Севу представлялись средиземские эльфы.

Но вот Лили оттаяла и, спрыгнув с помоста, кинулась к нему. Ореол рассеялся, перед ним снова была не эльфийская дева в блеске неземного величия, а знакомая с детства подруга. Выяснилось, что, стоя на земле, она едва достаёт макушкой ему до брови — в отличие от него, Лили почти не выросла за этот год.

Неловкий момент, когда оба топтались на месте, не зная, что делать дальше, продлился с минуту, а потом Лили тряхнула рыжей гривой и взяла его ладони в свои, пожав их.

- Я так скучала, Сев!

Слышать это было до мурашек приятно, но ответил он в своей обычной манере:

- А то тебе было там, когда скучать!

- Ну, так-то не особо, конечно, папа об этом позаботился, — так знакомо рассмеялась Лили, окончательно возвращая ему ощущение реальности. — Но я изыскивала на это время!

- Ты изменилась, — заметил Сев, бросая красноречивый взгляд на её непривычный образ.

- Ага, я решила, что отныне я буду хиппи!

- Кем?.. — Сев ненавидел неизвестные слова и чего-то не знать.

- Ой, совершенно невероятные люди! Они за мир во всём мире, а особенно — за то, чтобы прекратилась война во Вьетнаме. Они ходят на демострации, все такие… ну, вот такие, — Лили обвела рукой свои широченные клеша, — с плакатами, с песнями. Их бьют, а они всё равно ходят! Да что рассказывать, давай покажу!

И Северус провалился в зелёные озёра, захлебнулся в них, а когда выплыл, стало понятно, что травянистый цвет — больше не озерная гладь лилиных глаз, а яркая полоса на борту большой, белой, странно выглядящей машины.

-Вот это наш дом, девочки, — раздался голос мистера Эванса. — На этом дворце на колесах мы проедем все Штаты с одного края до другого.

Мелькает по-детски восторженное лицо миссис Эванс, в эту минуту так похожее на лилино, взбитый затылок Петуньи, ступеньки — и неожиданно просторная комната с откидными диванами, крошечной кухней у двери и уютно-низким потолком.

Лили моргает, и картинка сменяется.

За окном бежит ровный, будто стёсанный пейзаж совершенно чужих, не английских, а каких-то марсианских оттенков. Бежит и никак не может убежать — так он единообразен на многие-многие мили. В стекле отражается еле различимое лицо, чьими глазами сейчас смотрит Северус — и это призрачное отражение, с мечтательным видом глядящее вдаль, куда интереснее безмолвному зрителю, чем однообразная нездешняя равнина. Лили переводит взгляд вперёд по ходу движения, и вместе с ней Сев видит через лобовое стекло прямую, как стрела, дорогу, уходящую в горизонт.

Картинка на миг пропадает, Лили переводит дыхание, промаргивается — долгие сеансы трансляции всегда даются ей с трудом, но ей хочется, очень хочется, чтобы Сев разделил с ней эту поездку — хотя бы так. Словно тоже там был, словно они путешествовали вместе. Поэтому она продолжает.

Огромный город, дома царапают небо, множество машин движутся нескончаемым потоком, как единый гигантский змей. Пёстрые вывески, многоэтажный магазин, куда могли бы поместиться все магазины Коукворта. Очередь в примерочную, Петунья, вдохновенно перебирающая вешалки с разнообразными нарядами…

- Ой, это тебе не интересно… — смущается Лили, прерывая зрительный контакт и устанавливая его снова. В её глазах пляшут солнечные зайчики.

На ступеньках большого старого здания — люди. Люди, напоминающие диковинных сказочных птиц. Девушки с распущенными русалочьими волосами, у многих — ремешки, полоски и повязки на головах, как у Лили. Длинноволосые бородатые мужчины в одежде, совсем не такой, как обычная одежда маглов. Руки, унизанные множеством браслетов, бисер, складывающийся в буквы и символы на ткани. Звуки музыки. Парень, похожий на магловского бога с рождественских открыток, перебирает струны изукрашенной надписями и наклейками гитары и поёт:

I love you, the best

Better than all the rest

I love you, the best

Better than all the rest

That I meet in the summer

Indian summer

Лили глядит на него во все глаза, и вдруг он тоже поворачивает голову и смотрит прямо на неё, сквозь неё — Северусу в душу…

- Лили, пойдём! Они тут все наркоманы! — голос Петуньи ввинчивается диссонансом, она тянет сестру за руку…

- Ну и что — правда наркоманы? — резковато переспрашивает Сев — слишком уж долго смотрела Лили на того смазливого парня с гитарой.

- Да брось! — ничего не замечая, машет рукой Лили. — Ты видел, какие у них глаза? Я ни у кого никогда не видела таких глаз — как звёзды! Ясные, горящие, как будто они что-то знают такое, чего не знаем мы. Я даже подумала сначала, что это американские волшебники — вдруг они там живут, не прячась, среди всех?!

- И что — оказались не волшебники? — против воли заинтересовался Сев, сменяя гнев на милость. Тем более, что песня и правда была хороша: «я люблю тебя больше всех, кого я встретил тем летом…» Как будто про него и Лили.

- М-м, — грустно мотнула головой та. — Я аккуратно попыталась почитать того парня, что пел — самую капельку, просто, чтобы проверить. Если бы он был магом, он бы не мог не заметить — а он не заметил.

- Ну не маги и не маги, подумаешь! Жаль, что песню не дослушала, — вздохнул Сев, внутренне окончательно оттаивая: так вот чего она так долго засматривалась на того музыканта! — Теперь и не узнать, чья она…

- Как это «не узнать»?! — Лили так и засветилась торжеством. — Это песня «The Doors», я две пластинки их привезла — когда ко мне пойдём, поставлю! Я так и знала, что тебе тоже понравится!

- Да, неплохо, — согласился Сев, стараясь не выказать своей радости и того, насколько на самом деле отозвалась в нём эта песня.

- Я и её, и другие непременно выучу! И буду играть! — на этих словах Лили несколько подугасла. — Когда добуду гитару где-нибудь.

- Что значит «добуду»? — не понял Сев, привыкший, что практически любое желание домашней любимицы незамедлительно исполнялось. — Попроси — и купят.

- Ну-ну… — скептически хмыкнула Лили. — Плохо ты знаешь мою маму! Она согласна с Туньей — ну, насчёт наркоманов. И считает, что подобные увлечения мне не на пользу. Дескать, вон у тебя фортепиано — музицируй, сколько хочешь, нечего за «хиппи некультурными» повторять. А папа наперекор маме никогда не сделает…

- Да умаслишь, — в чём-в чём, а в обаянии рыжего эльфёнка Северус был уверен. — Одежду же такую они тебе купили!

- Если бы! Мама сказала, что эти «бомжовские тряпки» мне покупать не будет, стыдоба, мол, и неприлично. Я сама джинсы сделала — всё равно коротковаты уже были, так я из двух одни трансфигурировала. Представляешь, мне Тунья выкройку нарисовала для них!!! — Лили округлила глаза, по новой восхитившись эскападой сестры. — Я теперь их наделать могу, сколько хочешь! Могу и для тебя сделать, тебе пойдёт, — она представила долговязую худющую фигуру Сева в расклешённых штанах, и картинка ей понравилась. — А рубашку мне ребята подарили.

- Эти? — вскинул бровь друг. Червячок ревности вновь шевельнулся где-то в глубине души.

- Нет, другие! Мы с ними на одной стоянке пересеклись — двое суток там проторчали, пока папа машину чинил. А они там — лагерем на целый месяц, вроде как слёт у них. Знаешь, как они себя называют? — «Дети цветов»! Здорово, правда?! Смотри, они мне расписались все на ней! — фонтанирующая восторгами Лили повернулась спиной и откинула волосы.

Северусу открылась настоящая пещера Альтамира с наскальными росписями: посередине, от одной лопатки до другой, нарисованный красками, красовался странный символ — как куриная лапка в круге («Это знак мира, — пояснила Лили, — пацифика»), а вокруг пестрели множество росписей, пожеланий, приветов, улыбающихся мордочек и цветочков. «Доброй дороги. Кристи», читал он, «Да будет Мир! Охотница», «Привет, Рыжик! От Лисы и Гризли». «Make love not war» без автографа заставило его слегка покраснеть, а от пожелания «Удачи, детка!» за подписью некоего Свена Сева передернуло. Живо вообразив себе, как всякие бородатые Свены с горящими, как звезды, глазами, пишут на спине его Лили, он с трудом удержался, чтобы не наговорить лишнего. И, может, оно и к лучшему, что, увлекшись демонстрацией «наскальной живописи», Лили прервала сеанс, не показав всех моментов, что собиралась.

Под наливающимся ультрамарином небом горит костер — высокое и острое пламя колет наступающую ночь в подбрюшье, вынуждая поджимать темноту. Глухой рокот тамтама заменяет собой пульс, стучит в груди, стучит в висках, заставляет притопывать ноги. Несколько гитар соревнуются с губной гармошкой — кто кого переиграет, но победителей здесь нет, этот забег совместный, голова к голове, нота к ноте. Улыбающиеся ясноглазые лица, звенящие браслеты, развевающиеся накидки. Лили, отдавшись на волю ритмов, кружится в диком, первобытном танце, волосы летят за ней хвостом кометы, только не ледяным, а огненным. Глаза сияют, сияет шальная, не сходяшая с лица улыбка, тонкие руки, взмахивая крыльями рукавов, плетут свою, лишь им подвластную магию, выписывают, вычерчивают узоры в синем и золотом воздухе. К скромно сидящей на краю скамьи Петунье, не способной оторвать глаз от всего этого буйства звука и цвета, подходит высокий рыжеволосый красавец, чьи длинные волосы украшает пышный цветочный венок. Она в испуге вскидывает взгляд, а он заразительно смееется и надевает ей на голову точно такой же. Губы его шевелятся, он зовёт её танцевать, протягивает к ней руки. Петунья отнекивается и словно врастает в скамью, пунцовая от смущения. Сейчас, такая, с лицом, расцвеченным румянцем и отблесками пламени, в венке из цветов, примявшем старательно вспушённую причёску, она кажется почти хорошенькой. Парень садится с ней рядом, наклоняется поправить выбившийся из плетёнки цветок, протягивает вынутую из кармана фляжку. Петунья, явно колеблясь, глядит на неё и на протянувшую её руку, не смея поднять глаза выше.

От стоящего на краю поляны и едва различимого в темноте фургона раздаётся голос миссис Эванс:

- Девочки! А ну-ка домой! Уже практически ночь!