Подлинная история Дарта Плэгаса (джен)

Планета, на которой родился Ультим, называлась Гессой.

Гессой стал пристанищем для многих беженцев, скрывавшихся от тирании преступных синдикатов и диктаторов, до которых не доходили руки Республики. Это была окраина обитаемого мира. Дальше шли только запредельные системы, остающиеся лишь черными дырами на звёздных картах.

Ультим жил втроем с матерью и дядей Эллой в небольшом поселении с двумя десятками хижин, выстроенных из глины и бамбука на берегу реки, которая мчала свои прозрачные воды по ложу из белых отполированных камней, огромных, как драконьи яйца. Дядя его промышлял охотой и поселился здесь, чтобы добывать вместе с егерями неподалеку редких животных. Правда охотники никогда не ходили в ближайшие леса — они издавна были территорией неподвластной людям. Никто не знает, когда там поселился темный джедай, во всяком случае старожилы говорили, что он там жил задолго до того, как поселенцы воздвигли на берегу первые дома.

Много лет назад поселенцы пытались отвоевать прибрежные джунгли у их хозяина, но эти попытки жесточайшим образом пресекались. Все детство Ультима проходило на глазах этих изуродованных стариков лишенных конечностей. Днями на пролет они сидели перед своими домами на жгучем солнцепеке, от чего их тела со временем покрылись пятнистым загаром. С тех пор поселенцы редко сталкивались с темным джедаем, пока в один прекрасных момент на этот свет не появился Ультим.

Ребенок родился больным, но, очевидно, чувствительным к Силе. И если бы он не родился так далеко от цивилизации, то вероятно был бы примечен джедаями и оказался в храме. Там бы Ультим скорее всего получил достойное лечение и смог бы жить полноценной жизнью. Но Сила избрала для него иной удел. В мир пришел его злейший враг, и мир стремился избавится от него. И когда болезнь младенца обострилась, его судьба уже была необратимо зависима от Темной стороны, потому как поздним вечером, когда луны Эйбо начали свой полугодовой цикл и звезды осветили голубым сиянием прибрежные воды, в деревню явилась темная тень.

Ее влекло возмущение в Силе. Она мелькала на колючих щитах кустарника, на стенах аккуратно подстриженной живой изгороди. Двое стариков-калек, сидя на веранде, приметили ее, когда, распугивая ночных птиц, огромное черное пятно мазнуло по покатым крышам соседних домов, потом над их головами перекликнулись два замогильных голоса, и больше они не видели ничего.

Темный лорд прошел между ракийским грибом и олеандрией вслушиваясь в детский плач из дома напротив; длинный плащ хлопал его по ногам. Входная дверь с шипением поднялась перед ним и осветило его лицо. Вскрикнул женский голос, и о том, что происходило далее знали только мать Ультима и его дядя Элла.

Элла, сохранивший в ту ночь, по словам, полное присутствие духа, кинулся на улицу с лоханью воды и выплеснул ее содержимое за дверь, за которой продолжался ураган криков столь мощный, что против него было трудно идти. Оглушительные стенания (хотя нельзя было догадаться, что орет именно джедай, — поток освещения за распахнутым окошком стал нестабилен, а невыносимые звуки, исходившие оттуда, не носили печати чьей-либо личности), распространились далеко за пределы дома, и в дворовой черноте набирались люди. По одним сведениям, шум длился около четверти часа, по другим, пожалуй более достоверным, минут пять подряд. Пока дядя Элла решал вопрос, взломать ли дверь, приставить ли лестницу извне, или вызвать полицию, крики, достигнув последнего предела муки, ужаса, изумления и того, что никак нельзя было определить, превратились в какое-то месиво стонов и оборвались. Настала такая тишина, что в первую минуту присутствующие переговаривались шепотом.

На всякий случай Элла опять постучал в дверь, из-за нее донеслись женские вздохи, неверные шаги, потом стало слышно, как кто-то пиликает по клавишам переключателя, словно не умея отпереть. Слабый, мягкий кулак ударил изнутри. Тогда Элла сделал то, что мог бы сделать гораздо раньше: достал из связки запасной магнит, и дверь поднялась.

— Света бы, — прошептала сестра Эллы в темноте.

Мельком подумав, что она во время произошедшего разбила лампу, Элла машинально проверил панель управления… но послушно озарились комнаты, и женщина, мигая, с болезненным удивлением взглянула на мужскую руку, давшую свет, точно впервые видела, как это делается.

Элла с группой зевак прошел по прихожей и остановился у порога детской. Ультим лежал в своей люльке, подвешенной к потолку, и тихо посапывал от сладкой дремоты. Шторы трепетали от теплого ночного ветра, но никакого джедая больше не было.

На естественные вопросы брата и егерей мать Ультима ничего не ответила, только надула щеки, отстранила подошедших и, выйдя из дома, стала обильно мыть в лохани руки и лицо. И еще трое суток она почти ничего не говорила, а только лежала в постели и иногда, между сеансами рваных и частых сновидений, вставала в мелком бреду, чтобы проверить люльку Ультима.

То, что сообщал по этому поводу сам Элла довольно разнилось от раза к разу. Сидя на веранде в окружении егерей и стариков-калек, он мог сообщать одну историю, но разболтавшись с кем-то наедине — детали постоянно подвергались им очевидному редактированию. Нельзя было сказать наверняка, дурачит ли он поселенцев, вбрасывая противоречивую информацию, или просто хочет прихвастнуть знанием тайны, доступ к которой на самом деле никогда не имел. Поселенцы понимали только то, что ребенок с тех пор выздоровел и рос полноценной жизнью.

Все свое детство Ультим провел в ореоле этой тайны, но его связь с темным джедаем со временем слабела. Шло время, и казалось, что их пути разминулись навсегда. Тогда дядя Элла и мать Ультима начали понемногу говорить друг с другом о событиях тех лет — сначала шепотом, в тишине ночи, когда ребенок уже спал не в люльке, а в своей кровати, — затем в полный голос, уже не опасаясь возмездия судьбы. Потом они не стеснялись и самого Ультима, когда он заставал их посиделки.

— Вероятно, он уже забыл о нашем договоре, — говорил дядя Элла, усаживая племянника на колени. — Да и нет уверенности, что он вообще до сих пор жив.

— Так почему же вы с егерями не ходите в джунгли? — спрашивала мать, — Значит боитесь его.

— Ну почему же. Иногда ходим, но стараемся не забредать далеко в глушь, а придерживаемся стороны реки. И за эти годы его так никто и не видел. А он разве говорил о сроках?

— Конкретно не помню. Но вообще он должен был уже прийти за ним.

— Значит он нашел себе другого ученика.

Мать Ультима стрельнула глазами в Эллу, а тот, втянув ноздри, приподнял ребенка.

— Золотце, — обратился он к Ультиму, — иди ложись спать.

Ультим спрыгнул с дядиных коленок и выбежал на улицу.

Великолепная звёздная ночь подступала к самому крыльцу, неподвижны были бархатные громады дальних лесов. Огромный ракийский гриб изогнувшись держал зонтом свою широкую бирюзовую шляпу, и навстречу ему тянулись ветви олеандрии. Сквозь их арку, словно из параллельного мира, сияли луны Эйбо, угасающие в своем звездном цикле.

— Возможно нам следует переселить Ультима в город? — доносился голос матери.

— Ему уже удавалось обнаружить его, — отвечал дядя Элла. — Ты думаешь ситху не удастся добраться до Ультима и в этот раз?..

Ультим встал под сень ветвей олеандрии, где были подвешены детские игрушки, и среди них висел плетеный веер в форме сердца. Он был слишком большим, чтобы им обмахиваться. Во впадине между сердечными буграми была круглая ручка, из-за которой веер казалось похожим на гигантскую горгулью с маленькой головкой.

Ультиму казалось, что это летающий ситх, который оживает по ночам, а днем отдыхает под олеандрией. Выпитая кровь просвечивала сквозь его кожу, как сквозь брюшко кровососущих мошек, поэтому в центре веера было красное пятно.

Кровь, как догадывался Ультим, была его.

Позже он понял, что эти страхи — эхо историй, которых он наслушался от стариков-калек. Но кошмары регулярно заставляли его просыпаться в холодном поту. Дошло до того, что Ультим стал боятся темноты — присутствие горгульи-ситха была физически ощутима, и следовало в саду включить свет, чтобы заставить ее снова стать веером из пальмовых листьев. Матери или дяде на это было жаловаться бесполезно. Поэтому Ультим ограничился тем, что вскарабкался на дерево и плотно привязал веер к ветке цветными нитками.

Свою первую картину мироздания он тоже построил из тех вещей, что расположились в его дворе. В арке деревьев Ультим видел портал в иной мир, где он был принцем в изгнании. А может принцем, который всех изгнал и остался один. Но между ним и тем миром был этот страшный летучий привратник, который никогда не позволял им соединиться.

По-настоящему Ультим запомнил конец своего детства, когда между олеандрией и ракийским грибом исчезли врата в его волшебный мир. В реальности ничего не изменилось — деревья еще образовывали арку, веер висел привязанным к ветке, — но портала больше не было. И чем больше он узнавал об огромном мире за пределами Гессоя, тем больше ему приходило осознание, что он находится на самом дне социальной жизни и был недосягаем для ее законов.

Но вскоре Ультим понял, что никакая глубина, никакое гетто не спасает от этих законов, поскольку любая клеточка общественного организма живет по тем же принципам, что и общество в целом. Ему представлялось, что где-то на Корусанте некое жуткое перепончатое существо простирает свои крылья над всей Галактикой, а люди ничего не замечают и муравьями ползут по своим делам. Но никаких дел у них уже нет. Они еще не знали, что вокруг уже другая вселенная и действуют новые законы.

Эти законы действовали и в их скромном поселении на Гессое — здесь полагалось правильно (не больше и не меньше) воровать, полагалось бороться за место поближе к невидимому солнцу, но бороться не как попало, а с помощью правильных ритуалов. В общем своя социальная лестница — хотя невысокая и заблеванная, — но была и здесь.

Так поселение жило, промышляя дичью и редкими животными, пока в один прекрасный момент егерей не стали потеснять на этой лестнице успеха.

Как-то охотники вместе с дядей Ультима наткнулись на контрабандистов, которые частенько закупали у них пятнистых пум для проведения своих боев без правил. И те сделали поселенцам предложение, от которого было нельзя отказаться — они рассчитывали на свою долю в добыче в обмен на защиту и покровительство клана. Однако то, что от таких предложений не отказываются, охотники поняли слишком поздно.

Так ранним утром контрабандисты прилетели на своих космических кораблях и окружили поселение.

Ультим проснулся от звона лазера, который обезумившим эхом расходился между домов. Раздались какие-то крики.

Когда Ультим взобрался на крышу своего дома, то увидел у берега три больших конусообразных корабля, из которых входили вооруженные викуэи. Он видел своего дядю Эллу, который стоял в своей белой шляпе с широкими полями и подымал руку, давая сигнал своим людям. Где-то у соседнего дома пролетела и взорвалась граната, подняв большую тучу красной пыли. Последней промчалась в черной шали женщина, неся на руках маленького ребенка. Вдруг Ультим увидел, как после очередного удара ракийский гриб, росший перед его домом с хрустом облокотился шляпой о крышу, где он сидел, и медленно свалился перед крыльцом.

В эту минуту единственным желанием мальчика было увидеть свою маму.

Ультим забрался обратно в чердак. Грудой была навалена здесь многочисленная мебель, запертая на долгие месяцы. Он услышал, что там, внизу, уже выбита входная дверь, коридор наводнен. Шаги быстро завершали обход пустых, гулких комнат. Пока Ультим попытался заблокировать люк на чердак, половицы под его ногами уже дрожали от ударов шипованных сапог приближающихся викуэев. Кто-то стучал. Кто-то громко позвал его. Потом в люк забухал кулак. Два мужских голоса заспорили.

Ультим вновь вылез на крышу, и тотчас ветер налетел и обыскал его одежду. Внизу, на месте, где разлетелись обломки окна, уже собрались контрабандисты. Дяди Эллы нигде не было, но на улице лежало много знакомых трупов.

Ультим побрел по серой черепичной пустыне, по холмам и возвышенностям пологих скатов. Из оконца его чердака один за другим начали выползать пираты. Кто-то снизу начал палить из бластера в его сторону. В левый бок ему вонзилось что-то колючее, болезненное, выбивая, как показалось, все, что было с этой стороны. Ультим покачнулся, но удержался на ногах.

Подобравшись к краю ската одного из домиков, до которого еще не добрались контрабандисты, Ультим спрыгнул на землю и поковылял в сторону леса. Ему в спину уже летел лазерный дождь, посылаемый с вершины домов, где собралась большая группа викуэев. Они истошно кричали и обстреливали землю, подымая столбы белой гари.

Встав под защиту колонны деревьев, высившихся по периметру поселения, Ультим пошел спокойнее. Атака с воздуха прекратились. Он видел, как с противоположной стороны к нему начали стягиваться прочие отряды, оцеплявшие периметр поселения. Но пираты были достаточно далеко.

Углубившись в лес, Ультим заслышал, как над джунглями пророкотал двигатель пронесшегося в далеке байка. Лаяли собаки. Он огляделся и понял, что с этим лаем, с этим нарастающим гарканьем среди чащи остался один на один, и преграда, отделявшая его одиночество от клокочущего в животе животного страха, в одночасье рухнула.

Сердце билось ровно, мокрота была чиста, легкое не задето, однако где-то под мышкой слева неистовым жаром отдавалась боль. Кровь, просачиваясь сквозь одежду, струилась по брючине вниз. Медленно, осторожно он опустился на землю, привалившись на правую руку.

В течении получаса Ультим сидел под деревом, притаившись и стараясь не потерять сознание. Он вслушивался в звуки здешних джунглей, пока в полумраке не разглядел пару красных огоньков, мерцающих в диких зарослях. И прежде чем из этих зарослей на него кинулась огромная пятнистая пума, над опушкой поднялся белый газ. Последнее, что успел увидеть Ультим прежде чем потерять сознание, была фигура человека. В руке у него было что-то похожее на паяльную лампу. Он что-то сделал, и наступила тьма.

Здесь воспоминания Ультима приблизились к настоящему настолько, что он вспомнил, где находится, — и проснулся.