Горсть тепла (гет)

— Ее нужно остановить.

Магда Цорн наблюдала за происходящим в виварии.

— Остановить? Зачем?

Грэг Пирсон добавил в кофе сливок и ложку сахара.

— Несанкционированный контакт с объектом. Превышение должностных полномочий.

— Она еще ничего не превысила. Контроль за состоянием объекта не возбраняется.

— Ей достаточно было развернуть вирт-окно.

Магда наблюдала за главным нейрокибернетиком с беспокойством.

— Грэг, что вы задумали?

Он взглянул на нее и очень правдоподобно сыграл изумление.

— Задумал? С чего вы взяли?

— Вам не нужен помощник. Вам не нужен специалист по нейропсихологии. Вы сами с этим справляетесь.

Пирсон размешал сахар и сделал глоток. Последнее замечание Магды он проигнорировал.

— Зачем вам Кейт Хантингтон? — настаивала она.

— Магда, вы меня как будто в чем-то подозреваете. — Пирсон добавил к изумлению обиду. — С чего вы решили, что нам не нужен нейропсихолог?

— Потому что на данной стадии эксперимента нейропсихологический анализ — мероприятие преждевременное. Прежде чем анализировать когнитивные функции искусственно выращенного мозга, необходимо освоить технологию воспроизводства этого мозга. А мы пока в самом начале. Нам не удается выйти даже из эмбриональной фазы без того, чтобы ткань не переродилась в глиому. До полноценных исследований в области нейропсихологии еще очень далеко.

— Но у нас есть готовый, полноценный экземпляр. Пусть изучает.

— Когнитивные способности Мартина… — Магда осеклась. — … объекта от человеческих ничем не отличаются. Нейропсихолог нам потребуется, если появится жизнеспособная копия. Вот тогда нам придется тестировать мозг.

— Вы тоже зовете его по имени?

Пирсон усмехнулся. Магда смутилась. Помолчала. Затем заговорила вновь.

— А если она попытается зайти к нему в бокс?

— Обязательно попытается.

— Но он же ее убьет!

— Не убьет.

— Вы уверены?

— Во-первых, она сделает это далеко не сразу. Для начала она попытается завоевать его доверие.

— Вы… вы ей это позволите?

— А почему нет? Магда, дорогая, вы же сами только что сказали, что когнитивные функции объекта от человеческих не отличаются. Так почему же и прочие способности, в том числе способности строить отношения, устанавливать эмоциональные связи, не проявятся точно так же? Давайте понаблюдаем.

— Ах, так вот что вы задумали.

— Это всего лишь открывшаяся возможность. Случай. Истинный ученый обязан ею воспользоваться.

* * *

Кейт создала файл и набрала первую строчку.

«Научному руководителю центра секретных разработок «DEX-company» Грэгу Пирсону

Заявление

Прошу освободить меня…»

Остановилась. Задумалась. Ее попросят указать причину. Свое желание покинуть планетоид у 16 Лебедя ей придется обосновать. Секретный научный центр, который даже не указан в реестре активов, это не филиал на Шебе или магазин-салон на Аркадии. Это средоточие тайны, квинтэссенция власти. Здесь одного заявления по собственному желанию недостаточно. Ничтожно мало. Здесь собственное желание ничего не значит. Пустой звук. Жалкая попытка свержения корпоративной общности.

Здесь придется отвечать на вопросы. На множество вопросов. Возможно, соглашаться на детектор лжи. Или на медикаментозное дознание. Прежде чем ее выпустят отсюда. Если выпустят, то память будет выпотрошена, разложена на лабораторные стекла, препарирована, изучена до детских травм. Или вовсе стерта. Из нее сделают умственную калеку. Она знает, что такое практикуется, а в распоряжении Пирсона и бывшего полковника ВВС есть сильнодействующие препараты. Их уже пускали в ход люди Скуратова. Феликс рассказывал. Но в его исполнении это звучало как анекдот, забавное происшествие.

Они вкололи этот препарат какой-то старушке, ставшей на свою беду свидетельницей одного из их «подвигов» — изъятия якобы сорванного киборга. Киборга изъяли вопреки воле хозяина. Тот даже пытался защитить своего DEX'а. Какой-то отставной военный, комиссованный после ранения. DEX'а привез из своей части, тоже покалеченного. Видимо, подозревал «разумность», замечал странности, но не выдал, а забрал в благодарность за службу. Отставник был одинок. Киборг был и сиделкой, и другом.

Донес кто-то из соседей. «Проявил бдительность», как выразился Феликс. Заметили, что бывший армейский киборг позволяет себе нестандартное поведение. Ловцы «DEX-company» прибыли незамедлительно. Отставной военный пытался спорить, твердил о безупречном послушании киборга, даже схватился за наградной бластер. Но батарея в бластере была разряжена. Военного сбили с ног, нанесли несколько ударов по голове. Киборга обездвижили блокатором и увезли. Военный через несколько дней скончался. Единственной свидетельницей происшествия была жившая напротив старушка. Вот к ней и отправился врач с волшебным препаратом, выдав себя за медбрата из соцслужбы. Старушке сделали укол, и она все забыла. Когда после смерти отставного военного к ней явилась полиция, она дала расплывчатые, невразумительные показания. Мол, видела каких-то подозрительных незнакомцев, но опознать или дать словесное описание не может. А с видеонаблюдением случились технические неполадки. Оперативник и не настаивал. Старушка уже в маразме. Провалы в памяти. А им работы меньше. Повздорил вояка с местной гопотой. По заключению судмедэксперта никто намеренно вояку не убивал. Упал неудачно. Ударился головой, а в мозгу — аневризма. Или что там у него было? Да неважно, несчастный случай. Так на тормозах и спустили.

Феликс со смехом рассказывал, какой растерянной выглядела старушка. Тот фальшивый соцработник некоторое время за ней наблюдал. Пытался даже поговорить, но старушка его не узнала. Она забыла все, что происходило в ближайшие несколько дней. Они выпали из настоящего, отбросив бедную женщину в прошлое. Та в этой уверенности и пребывала, пока кто-то из приехавших родственников не разубедил. Феликс сказал, что старушка была одной из первых, на ком они испытывали препарат.

Теперь Кейт для них такая же свидетельница, опасная, излишне осведомленная. Она была рядовым сотрудником, прежде чем попала в секретный центр. Таких как она, работающих на корпорацию, десятки тысяч, но здесь она приобщилась к тайне, вошла в число избранных. Так просто ее не отпустят.

Курсор мерцал в ожидании.

Сослаться на те самые нервы, которые не выдерживают? На обострившуюся клаустрофобию? На бессонницу? Последнее не придется симулировать. Бессонница наличествует. Кейт спит очень мало, беспокойно, мучимая кошмарами. Ей вновь и вновь снится пустое осиное гнездо с рассыпавшимися под ним желто-черными трупиками. Только трупики уже человеческие. Крошечные антропоморфные фигурки в предсмертной муке. Она решилась обратиться к врачу, исполняющему в центре обязанности хирурга и психоаналитика, робко заикнулась, не углубляясь в подробности, о преследующем ее беспокойстве, получила несколько таблеток легкого успокоительного и небрежный совет использовать обозначившуюся бессонницу с пользой. Совет сопровождался подмигиванием. Кейт передернуло.

Она вышла из медотсека, и тут же себя обругала за излишнюю чувствительность. Этот врач, который деловито сращивал кости и заливал гелем разорванные мышцы, если не справлялась система регенерации, не так уж и не прав. В подобном месте эмпатия — качество излишнее, провоцирующие разлад и неврозы. Чтобы избавиться от последствий своей неосторожности, ей требуется абстрагироваться от происходящего, воспользоваться универсальным аргументом Пирсона — все во имя будущего, во имя науки.

— Несколько десятков жертв позволят избавить от страданий, болезней и старости миллионы. Разве подобная перспектива — здоровое, счастливое, вечно молодое человечество и его вечная благодарность — не оправдывает допущенные нами… нелицеприятные действия? — разглагольствовал он. — Прогресс, движение в будущее требует затрат и усилий, требует умащения человеческой кровью, смазки, подпитки. Вся история человечества — это нескончаемый список принесенных на алтарь прогресса имен добровольных жертв, героев, подвижников, первопроходцев, тех, кто осознал свой долг и свою миссию. Их вознаградили упоминанием в летописях, им воздвигли памятники. Но им всегда требовались помощники, безымянные исполнители. Расходный материал, без участия которого ни один, даже универсальный, гений ничего не достигнет. Александр Македонский остался в истории как сотрясатель, преобразователь империй, как образец неукротимого стремления к величию, но чего бы он стоил без своих соратников, без воинов, без тех, кто разрушал и погибал? И, конечно, тех, кто был погребен под обломками тех империй. Или тот же Юлий Цезарь, покоривший Галлию. Чего бы он стоил без своих преторианцев? И — все сожженные им города, плененные германские вожди также послужили орудиями преобразования и строительства Великого Рима.

Пирсон приводил в пример и Ганнибала, и Барбароссу, и Фридриха Великого, и даже академика Павлова с его собаками, мягко подводя к пониманию необходимости этой кровавой жатвы как непременного условия для движения вперед. И они здесь, в этом центре также участвуют в этом движении, также проворачивают шестеренки истории.

Этот разговор состоялся сразу после ее визита в медотсек. Пирсон обустроил свою лекцию как случайный разговор во время ланча. Он не упрекал Кейт. Напротив, он как будто пытался поддержать и даже утешить. Но Кейт сразу все поняла. Врач поставил Пирсона в известность. Вероятно, здесь в центре не существует такого понятия, как врачебная тайна. Физическое и психологическое состояние сотрудников находятся под строгим контролем, что, кстати, как вынужденно признавала Кейт, вполне оправданное условие. Ибо в таком небольшом замкнутом пространстве, где жизнь каждого зависит от водяных и воздушных фильтров, любой нервный срыв способен повлечь за собой необратимые последствия. Достаточно кому-то в суицидальном порыве повредить систему жизнеобеспечения, и трагедия неизбежна. Бывший полковник Хьюз не может позволить себе быть демократом. Иногда выживание возможно лишь при условии жесткой диктатуры. Так же как прогресс — на крови жертв.

Пирсон был убедителен. И Кейт с ним согласилась. Вполне искренне. Осознанно. Человечество оплачивает свой прогресс кровью. Кто-то способен принять это как данность, взять на себя ответственность, недрогнувшей рукой подписать приказ или нажать кнопку, часто обрекая на гибель вызвавшихся на подвиг храбрецов. А кто-то… кто-то не может. Вот такие как она, слабые, нервные, чувствительные. Такие, как она, не могут хладнокровно ввести в вену лабораторного животного яд и смотреть, как оно погибает, предусмотрительно засекая время. Такие как она не могут отправить экспедицию на планету с агрессивной атмосферой. Такие как она не могут осуществить трепанацию черепа у живого еще киборга. Она не ученый, она — девушка с нервным расстройством. Прав был бывший полковник Хьюз, пытавшийся ее отослать. Она, Кейт, оказалась иной породы, и нет у нее никакой косточки, одна мякоть. Расползшаяся, подгнившая. Она не из тех, кто двигает прогресс и пробивает дорогу. Ее удел стоять на обочине, терзаясь жалостью к себе. Она — неудачница. Ей даже честолюбия не хватает, чтобы шагнуть к вершине. Ей лучше уехать. Подать заявление на имя Пирсона и уехать. Пусть возьмут подписку о неразглашении или даже пусть сотрут память. Это не преступление. Это благодеяние. Почти награда. Она всё забудет. Забудет свои сомнения, страхи, дорогу сюда, титановую келью, этот гнетущий пейзаж за иллюминатором, забудет виварий и, главное, … его глаза.

Его взгляд по ту сторону сверхпрочной перегородки. Если бы сейчас в эту минуту ей предложили инъекцию с чудодейственным, освобождающим средством, она бы, не раздумывая, согласилась.

Кейт продолжала смотреть на мерцающий курсор.

«Прошу освободить меня…»

Она уедет, и не будет никакого второго дежурства. Ее имя уже стоит в плане. Очередь подойдет через несколько дней. Нет, никакого второго дежурства не будет. Ее отошлют с планетоида со следующим шаттлом. Отошлют уже в овощном беспамятстве.

Она даже не будет знать, зачем прилетала в систему трех звездных карликов. Возможно, вспомнит свой разговор с Игорем Васильевичем, его препирательства со Скуратовым, и больше ничего. Какое счастье!

Кейт покосилась на лежащую рядом с клавиатурой коробочку шоколадных конфет. Еще в первое свое дежурство Кейт подумала, что могла бы отдать эти конфеты ему. Так и сделает, когда вновь подойдет очередь… Нет, никакого второго дежурства не будет! Она уедет отсюда. Ни дня не останется. Хватит с нее.

А кроме конфет она еще может принести ему термоодеяло… Хотя бы на несколько часов. Чтобы он мог согреться и поспать. Но никакого одеяла не будет, потому что она откажется от дежурства. И шоколадных конфет не будет. Потому что… потому что ей страшно. И она хочет сбежать.

Кейт закрыла файл. Она еще подумает до завтра, или до послезавтра.

Файл Кейт больше не создавала. Садилась за терминал, едва вернувшись в жилой модуль, и даже запускала редактор, но открывала только те папки, где хранила собранную информацию. Классифицировала, каталогизировала, что-то сохраняла для будущей диссертации, что-то для статей. Если ей позволят их опубликовать.

Написать заявление она всегда успеет. Это Рубикон, который ей предстоит перейти. Еще не поздно. Она отдаст ему конфеты. И вновь обезболивающее. Тогда, в первое дежурство, когда он вынул из выдвижного короба мармелад, в его глазах что-то мелькнуло, какая-то искра. Скорее злое удивление. Эти люди затеяли очередную игру, новый эксперимент. Ничего иного он и не мог подумать. Потому что она одна из них, из этих самых изобретательных людей, и у нее чисто научный интерес, свой собственный план исследований. Она не может быть другой. Потому что других людей не бывает. А что он подумает на этот раз? То же самое. Эксперимент продолжается. Выбора у него нет. А у нее?

— Эй, Хантингтон, не забыла? Ты сегодня дежуришь!

— Я помню, — кому-то ответила Кейт.

У нее был еще час до начала дежурства, чтобы сходить пообедать и сменить рабочий комбез. Затем она вернется в главную лабораторию и останется до утра. До условного утра, разумеется. Никакого розовеющего рассвета за иллюминатором не будет. Где-то из-за горизонта выползет желтый карлик, обозначив свое присутствие тусклым пятнышком на скальной поверхности. Может быть, еще подкрасит в грязно-бурый частички смерзшегося газа, напоминающие комья городского снега. Вот и весь рассвет. Но людям требуется расчерченная игровая сетка, чтобы размещать на ней свои ставки, расставлять фишки в надежде, что какая-то из них сыграет. Очередь за Кейт. Сегодня она делает ставку.

В лаборатории тихо. Аппаратура в режиме Standby. Только на одном вирт-мониторе бегут данные телеметрии. Это его процессор пересылает информацию в реальном времени. Все показатели в пределах нормы. Пульс слегка учащен. И температура повышена. Это означает, что он находится в состоянии бодрствования. Может уйти в гибернацию, но не уходит. Почему? Уровень глюкозы чуть ниже нормы. Это потому, что задействована система регенерации. Впрочем, регенерация у него всегда задействована. Кейт предпочитает не знать о причинах. Ее это не касается. Ее область — это изучение активности некоторых областей мозга, их возбуждение и торможение под воздействием внешних эмоциональных раздражителей. Эти исследования не несут физического воздействия. Это всего лишь датчики, фиксирующие электромагнитные колебания, регистрирующие деятельность нейронов. Все, что происходит без нее, ее не касается. Не касается…

Повышенный расход глюкозы в некоторой степени послужит ей оправданием. Если ее спросят, она предъявит график. Имеет право. Несколько часов назад, согласно расписанию, ему выдали порцию кормосмеси. Пусть даже эта кормосмесь особая, с повышенным содержанием витаминов и минералов. Но это все же кормосмесь, на вкус как проваренная бумага, желеобразная субстанция. Как и большинство сотрудников «DEX-company», Кейт пробовала эту субстанцию в качестве еды. Среди стажеров даже заключались пари на то, кто сколько дней продержится на кормосмеси без человеческой пищи. Некоторые бьюти-блогеры даже рекомендовали кормосмесь как диетическое питание, способствующее похудению и оздоровлению. И у них находились последователи, и убеждали себя, что действительно похудели и оздоровились. Кейт видела ролик одной такой восторженной худеющей. Доля истины в том несомненно есть, так как кормосмесь — это идеальное горючее. Потому что киборги по большому счету не едят, они заливают топливо в баки. А каково на вкус это топливо, им, неразумным, безразлично.

Но он — разумный. Для него вкус имеет значение. В том синеватом стерильном отчаянии, в котором он пребывает, даже ощущение вкуса для него спасительный отблеск, вспышка света в космическом мраке.

Кейт бросила взгляд на часы. Отправиться сразу или подождать? Судя по данным, он по-прежнему бодрствует. Ждет? Надеется? Или боится? Временная привязка значения не имеет. Если за ней ведется наблюдение, искин оцифрует ее проступок безотносительно того момента, когда она на этот проступок решится.

Сегодня она колеблется. В прошлое её дежурство решение было спонтанным, без раздумий и колебаний. Она не готовилась, не предвкушала, не играла в мысленной мизансцене, не прогоняла через сознание очередность движений, не накачивала возможные последствия беспокойством. Она не заглядывала в будущее, вполне благополучно пребывая в настоящем. Затем, ведомая каким-то азартным вдохновением, шагнула вперед. Но сегодня все по-другому. Она полна сомнений. Она тысячу раз пережила те несколько шагов, которые отделяют ее от вивария. Она ощущала ладонью прохладу титановой панели, которая при всей своей внушительности легко уходила в пазы. Она мысленно приближалась и удалялась, толкала и тянула прозрачный короб. Она подпитывала, подзаряжала своим вниманием, своим страхом каждое мгновение, каждый свой жест, каждый вдох, возгоняя энергетический запал до взрывоопасного. Она слышала стук своего сердца и шум приливающей крови. Ее жизнь, прежде невнятная, разбросанная по однообразным будням, размазанная по часам и минутам, внезапно свернулась в крохотный световой шар. Она стала подобна нейтронной звезде, уже совершившей трансформацию, обрушившейся в собственное ядро и разогревшейся до температуры свечения.

Киборг стоял совсем близко, в двух шагах от перегородки. Кейт даже отступила от неожиданности, различив в синеватой полутьме тень в больничной робе.

Он знал, что она дежурит, и он ее ждал. Ничего удивительного. Киборг давно выучил график дежурств. К тому же он мог слышать, как ей об этом дежурстве напомнили. Он смотрел прямо на нее. Она тоже остановилась. В руках — нарядная коробочка шоколадных конфет. Он перевел взгляд на это подношение. И вновь что-то мелькнуло, ударилось в перегородку, подобно сорвавшемуся с поверхности звезды фотону. Кажется, в легкой презрительной усмешке дрогнули губы. И Кейт ощутила жар на щеках, мучительный стыд за эту жалкую попытку искупления. Но не двинулась с места. Преодолела себя. Шагнула вперед и потянула выдвижной короб.

Он сначала следил за ее руками, затем снова уставился ей прямо в лицо. Уже никакой усмешки. Стянул эмоции имплантами изнутри. Глаза пустые, отрешенные. Она опустила в короб конфеты и таблетки. Задвинула, но не отошла. Осмелилась противостоять этому пронизывающему, тяжелому взгляду. Выставить слабую защиту. Его взгляд из пустоты проходил сквозь нее радиационным потоком, и Кейт чувствовала, как это безжалостное «гамма-излучение» прореживает ее клетки, разрушает их, выбивает их из полотна тела, а тело тут же стареет, ветшает. Нити расплетаются, рвутся, образуются прорехи. И защита у нее слабая, легко проницаемая. Защита из странной решимости, которую она выставляет перед собой, как бумажный щит. Долго она не выдержит. Ее уже шатает. Эта радиация отчаяния сжигает ее, обнуляет кровяные тельца. Она должна бежать, бежать… Но тут киборг протянул руку, вынул конфеты и таблетки, предусмотрительно извлеченные из блистера. Одну конфету развернул.

«Интересно, он знает, что такое шоколад?» мелькнуло в сознании Кейт, в той его части, которая еще не разрушилась под воздействием «гамма-излучения».

— Это шоколад, — машинально озвучила она свою мысль.

И тут же спохватилась. Он же ее не слышит! Перегородка звуконепроницаемая. Но он заметил движение губ. Поток заряженных частиц иссяк. Застывшая маска эмоционально подсветилась. Удивление. И таблетки не вызвали страха. Он проглотил их без колебаний. И губы тоже в ответ шевельнулись. Кейт не услышала сорвавшееся слово, но легко угадала.

— Спасибо…