Правда сердца (джен)

Тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук.

Стремительно несётся по рельсам поезд, невидимая в чёрной ночи чёрная громада. Только красная искра фонаря, движение и звук колёс.

Тик-так. Тик-так. Тик-так.

Влево-вправо, влево-вправо. Маятник прочерчивает огненную дугу сквозь пустоту. До предела и обратно. Как наполненное пылающими углями кадило, он бликует переливчато-алым, не в силах рассеять черноту пространства, но и не давая себя затмить.

Дин-дон! Дин-дон.

Словно танцующая звезда, во мраке распускается нечто. И будто мерцает в такт далёким ударам колокола на часовой башне. Полночь — время искать цветок папоротника. А найдя — протянуть руку и сорвать. Раньше, чем к переливчатой рубиновой звезде протянутся лапы лесной нечисти. Чем ближе цветок, тем тише и реже удары на башне. Только бы успеть.

Тук-тук?

Что за диковинная лампа…

Тук. Тук.

В пустоте висит, чуть пульсируя… Сердце? Прозрачное, как будто хрустальное, и до краёв наполненное сияющей кровью. Но почему свет такой тусклый?

Тук.

В самой середине — что-то тёмное. И чем дольше смотришь — тем сильнее страх и ощущение неправильности.

В одну секунду накрывает понимание сразу двух вещей: это его собственное сердце — и оно больше не бьётся. Уши заполняет вязкая тишина.

* * *

Тьма окружала, заполняла лёгкие, давила на грудь, словно толща глубокой тёмной воды. Ни проблеска света, ни тени от деревьев, ни звёзд. Абсолютная чернота и только тускло сиявшее, замершее без движения сердце давало понять, что есть что-то кроме пустоты.

— Я умру?

Он не знал, зачем и у кого спросил. Не ждал ответа. Но по ту сторону из темноты проступило чуть светящееся женское лицо.

Юное и сочувственное — так ему показалось тогда. И только годы спустя он понял: ни возраста, ни выражения лицо не имело.

— Все умирают, — произнесла неведомая собеседница. Прохладный тихий голос, будто дуновение горного воздуха.

— Умирать страшно?

— Не знаю. Не пробовала, — склонила голову набок и пристально посмотрела. — Тебе страшно?

— Да, — стоило ей спросить, как душу охватил ужас. Запредельный, космический, холодный и беспощадный ужас перед бесформенной клубящейся бездной вокруг. Сам не зная зачем, он спросил: — Почему… почему я умер?

Она покачала головой: то ли сочувственно, то ли удивлённо.

— Ты ещё не умер.

В глубине ледяного омута проклюнулась надежда. Отчаянная и невероятная. И даже сердце, казалось, замерцало чуть ярче.

— Но ты сказала…

Он и сам понял. «Все умирают». Когда-нибудь. Но, выходит, прямо сейчас — не обязательно? Его затопило безумное, почти животное желание жить. Так царапают по воздуху на краю обрыва, пытаясь зацепиться хоть за травинку, хоть за саму пустоту.

— Что мне делать?

Девушка улыбнулась: одними уголками рта, не показывая зубов.

— Я могу помочь. Если хочешь. Ты вернёшься обратно в свою жизнь. К своим близким. Будешь ходить под солнцем. Хочешь?

Не просто хотел: мечтал, жаждал.

— Да! Больше всего на свете! Ты… — он вдруг подумал, что светящаяся девушка, вероятно, ангел, — отведёшь меня обратно? Так ведь?

Она еле заметно покачала головой:

— Не всё так просто. Смотри! — она осторожно протянула руку к тёмному пятну в центре хрустального сердца и словно погладила своими прохладными пальцами. «Прохладными», потому что он вдруг почувствовал это прикосновение у себя в груди, где-то глубоко. — Здесь прореха. Из-за неё ты умираешь. Твоё сердце разорвано. Но я могу починить…

От одной мысли, что он снова увидит мать, отца, брата… их лохматого пса, бабочек-лимонниц, по весне порхающих над оградой старого сада, рассветы, закаты, зимы и вёсны, снег и цветущие вишни — у него перехватило дыхание. Не сомневаясь, не думая, он выдохнул только одно слово:

— Почини!

* * *

Но она только улыбнулась:

— А ты хоть понимаешь, о чём просишь? Каждый чинит тем, что знает сам. Если я залатаю твоё сердце, оно станет как у… как вы нас называете? Ангелы? Вот. Как у ангела.

Он взглянул на её лицо: правильное лицо без всякого выражения. Вслушался в бесстрастный голос. И смутное подозрение посетило его душу:

— Я не смогу любить?

Не то чтобы он не был готов заплатить такую цену. Любовь он считал преувеличением поэтов и эксцентричных людей. И был почти уверен в этом. Ему было семнадцать лет. И если уж любовь не посетила его в эту якобы благословенную пору, когда цветут даже камни, значит, она что-то мифологическое. Но всё же нельзя отдать даже что-то совсем не нужное, ни разу не усомнившись: а вдруг продешевил?

Светящаяся девушка вдруг рассмеялась, став на мгновение совсем обычной:

— О нет. К чему нужно сердце, неспособное любить? Грош цена такому сердцу. Но ты не сможешь врать.

— Совсем? — а вот тут он невольно ужаснулся.

Перед глазами почему-то возникли не родители и даже не старший брат, а учительница сольфеджио, прямая как палка, худая и гордая женщина со стальным взглядом в стальной оправе очков и голосом, похожим на гром, поражающий грешников:

— Почему ты опять не приготовил домашнее задание?

Он не то, чтобы любил ложь, но жизнь, состоявшая из одной правды, была похожа на тело, состоящее из одних костей: в каждом из нас есть скелет, но мы отчего-то пугаемся, увидев его без полагающихся слоёв плоти.

— Ну а как ты думаешь? — вместо ответа спросила она. — Вот я, например, вру?

— Недоговариваешь, — заметил он. Причём не с осуждением, а с лёгкой завистью. У неё будто на всё легко находились слова.

— Хоть я и ангел? — ещё ехиднее спросила девушка.

— Люцифер тоже был ангелом, — вспомнил он невесть чью цитату. — Ангел ведь не значит «добрый» или «светлый». Ангел — это просто «посланник»…

— Почти смерть делает тебя умнее, — хмыкнула она. — Так вот тебе ответ: сердце ангела не врёт в делах сердечных. А кто обманывает других и себя в делах, в быту да по мелочи, у того болит печень.

Это прозвучало так абсурдно, что на какой-то краткий миг он почти забыл о своих проблемах, о сердце, жизни и смерти…

— Вообще-то печень болит от алкоголя, — выпалил он.

— Это тебе так кажется, — отрезала она. — Но ты бы видел, сколько пьяницы врут… до самого последнего момента. «Я завяжу», «это была только одна маленькая рюмочка», «я не плохой, это алкоголь заставляет меня делать плохие вещи»… уж как тут печень сохранить!

— А у ангелов есть печень?

— Нет. Хотя некоторые странные люди думают, будто мы пьём ⁽¹⁾.

— Значит, вам можно обманывать?

— Для нас любая выдумка — правда. Хотя бы в одном из множества миров.

— Удобная отмазка.

— Стань ангелом и пользуйся, сколько душе угодно, — пожала плечами она. — Но соврёшь хоть раз в делах сердечных — и умрёшь. Никаких «я люблю тебя», никаких «с первой встречи я чувствую, что между нами что-то особенное» и никаких «выходи за меня замуж», если не уверен. Так что, согласен?

— Мне кажется, это просто.

— Мне кажется, ты моложе, чем выглядишь, если так говоришь.

Он не стал спорить. Только ещё раз попросил:

— Верни меня!

— Да будет так, — откликнулась девушка.

Полупрозрачная ладонь протянула пальцы к тёмному островку внутри карминного сияния. Это было больно. Но только секунду. Как если вытаскиваешь занозу. А потом по телу разлилась прохлада и расслабленность, какая-то удивительная нега, какая бывает, когда ночью смотришь на звёзды. В сердце маленькой белой заплаткой замерцал огонёк.

Тук-тук!

По сердцу прошла дрожь.

Тук-тук! Тук-тук!

С каждым ударом оно светилось всё ярче и увереннее. Сияние стало ослепительным — и он очнулся.

* * *

С сольфеджио у него так и не сложилось. А вот по классу фортепиано он стал одним из лучших. Все считали, что ему очень хорошо удаются даже самые сложные и эмоциональные произведения. Правда — только чужие. Свои мелодии поражали критиков сложностью и абстрактностью. «Музыкой звёздных сфер» — для настроенных добродушно, «холодным безразличием космоса» — для прочих.

Но ведь всегда оставались Вивальди и Бетховен, а иногда и Шопен, чьими богатыми на эмоции переливами так хорошо впечатлять публику… и «цеплять» девушек. Гитара — это, знаете ли, для новичков. Арфа — для извращенцев. Но вот фортепиано… для тех, кто знает толк.

Иногда это были разовые встречи. Иногда — серьёзные и долгие отношения. Но обычно они заканчивались на самом простом вопросе на Земле:

— Ты меня любишь?

И ведь другой мог бы хотя бы сказать «я не знаю» или «это сложный вопрос». Выкрутиться. А он как дурак говорил «нет». Чувствуя себя безумно глупо, подло и пошло. Но он попросту боялся, что это тоже считается.

Так и шла его жизнь. В громких успехах и тихих провалах, в путешествиях и домоседстве, в одиночестве и встречах.

Пока однажды, приготовившись разрушить очередной воздушный замок, он вдруг не ощутил что-то странное, доселе неведомое: что скорее готов умереть, чем произнести злой и холодный отказ. Чем огорчить ту, что сидела напротив. Он сказал:

— Да.

И мир не рухнул.

А где-то глубоко в груди как будто какой-то маленький кусочек встал на своё место. Перестав быть просто заплаткой, а став частью его собственного сердца.

1) https://ru.wikipedia.org/wiki/Доля_ангелов_(виноделие)

Вернуться к тексту