Кинг-Кросс (джен)

Я родился сегодня утром,

Еще до первого света зари.

Молчанье у меня снаружи,

Молчанье у меня внутри.

Я кланяюсь гаснущим звездам,

Кланяюсь свету луны,

Но внутри у меня никому не слышный звук,

Поднимающийся из глубины.

Б. Гребенщиков.

Когда схлынула первая волна радости, Северус испуганно вскрикнул:

— Что с Гарри? Я видел, как он упал.

— Не волнуйся, — сказала Лили, взяв его за руку. — С ним всё в порядке, иначе бы мы знали. Это был просто обморок. Наверное, он смог слишком глубоко заглянуть.

Северус поверил, хотя прежде он никогда бы не согласился с чужим утверждением сразу. Но здесь не лгали — даже во спасение. Осознание этого факта пришло как-то вдруг, сразу, и прочно угнездилось в душе.

— А где вы тут живёте? — спросил он, опять разглядывая вроде бы знакомых людей, которые так странно переменились. Если бы не прикосновения, от которых раньше бы он зло отмахнулся, то возникало ощущение, что это просто слишком приятный сон. Но прикосновения были вполне реальны, даже более чем реальны. Словно соприкасались не только телесные оболочки, но и намного глубже. Они были все разные, каждое имело свой особенный оттенок: нежное и снимающее усталость, — Лили; бодрящее и золотистое — Сириуса; оберегающее и напоминающее о детских тайниках где-нибудь в саду или под длинной скатертью — Ремуса; порывистое, как внезапно налетевший ветер, — Грюма. Джеймс прикасался так, как будто он сейчас кинется спасать и закрывать собой.

— Ты оглянись, — сказал он.

И Северус увидел здешний мир, который открылся перед ним вдруг, радостно стряхнув с себя последнюю завесу. Дома стояли совсем недалеко друг от друга — во всяком случае, казалось именно так. Ему рассказали, где кто живёт.

— Хочешь — и у тебя будет свой дом. А если хочешь, живи с кем-то, с кем тебе будет приятно, — сказал Ремус.

— Я хочу свой, но попозже, — ответил Северус.

Сейчас ему не хотелось оставаться одному, даже если это одиночество здесь было лишь иллюзией. При этом он чувствовал, что иногда ему понадобится уединение.

— Но сейчас ты всё равно должен выбрать кого-то, кто хотя бы поможет тебе привыкнуть. Мы все поначалу шли туда, куда тянуло сильнее всего. Ремус вот со мной жил, а потом вернулся к Тонкс.

— А вы? — спросил Северус Поттеров.

— А мы сразу были вместе, — сказала Лили, — но нам тоже помогали. Родители Джеймса — ты их никогда не знал.

Северус посмотрел в сторону их дома — он был очень похож на тот, что стоял в Годриковой лощине.

— Кажется, ты готов разорваться, — добродушно усмехнулся Сириус.

Но Снейп только отрицательно показал головой и посмотрел на Люпина.

— Можно к тебе?

— Конечно, можно, — улыбнулся Ремус. — Если ты выдержишь ораву ребятишек.

— Откуда у вас дети?

— По дороге всё расскажу.

Северус попрощался с остальными — совсем ненадолго — и отправился вслед за Люпином. «Всё страньше и страньше», — невольно вспоминались всю дорогу слова из детской книжки. Странности множились, но почему-то совершенно не волновали, а потом Северус перестал замечать их. Он забросал Люпина вопросами с настырностью ребёнка — тот терпеливо отвечал. На полпути они уже шли в обнимку, и это было так, словно у Северуса появился вдруг старший брат. Ремус то и дело с доброжелательным интересом поглядывал на Снейпа и продолжал отвечать на вопросы.

Северус же не уставал поражаться тому, что он видел. И он не был бы самим собой, если бы его не глодало любопытство — а как тут всё устроено? Есть ли тут смена суток и времён года, чем тут вообще можно заниматься, что можно и что нельзя делать? Ему всё ещё нужны были правила.

— Ты всё почувствуешь сам, — подытожил, наконец, Люпин. — У тебя будет Наставник, который не даст ошибиться.

— Как это бывает? — Снейп почувствовал некоторое беспокойство. Побывав там, куда Ремус, к счастью, не попал, он знал, что упомянутый Наставник может не только отечески приласкать, но и встряхнуть, как следует.

— Я не могу сказать, одинаково ли это у всех. Я не спрашивал. Ты как бы чувствуешь его тут, — Люпин приложил ладонь к груди, — и тут, — он приложил ладонь ко лбу. И ты чувствуешь, что ты не одинок и что тебя любят. Но это очень ненавязчивое ощущение, ты не думай.

Они подходили всё ближе к дому, и уже слышался гомон детей.

Снейп увидел, как на крыльцо вышла Тонкс, и вдруг сорвался с места и побежал к ней. Его опять охватила та непонятная радость, которую он почувствовал при появлении здесь, когда он увидел людей, связанных с ним одной судьбой.

Объятия Тонкс были праздником и одним сплошным ликованием, без лёгкой грусти, иногда сопровождающей в сознании детей праздники, потому что они всегда заканчиваются.

— Северус, милый, как ты меняешься, — Тонкс покачала головой. — Но ничего, ты найдёшь для себя лучший облик.

— Меняюсь? Это как?

— Ты выглядишь то как подросток, то как мужчина.

Снейп закрутил головой в поисках чего-то, во что можно было посмотреться. И тут же сообразил, что зеркал в этом мире быть не может.

Он стал жить в этом новом мире, постепенно приспосабливаясь. Да, ему пришлось приспосабливаться, но его никто не упрекал, никто не удивлялся тому, что не всё он принял вокруг себя сразу. Никаких арф и облаков, и вечного блаженства, а порой слишком нелёгкая работа над собой. И сомнения: а то ли он делает, а так ли он думает? Ему важно было найти свою точку отсчёта, а не получалось.

Одно место Северус особенно полюбил: дубовую рощу, которую, как ему сказали, создал тот смешной мальчик, который вечно таскался за Поттером с фотоаппаратом и погиб потом при штурме Хогвартса Пожирателями. Тут было спокойно и легко на душе, и тут Северуса впервые посетило чувство, что одиночества не существует.

Вначале был испуг, потом упрямый протест, потом испуг от собственного протеста. Но незримый Кто-то словно мягко улыбался, словно терпеливо сносил от младенца пощипывания и удары слабеньких кулачков. Северусу стало стыдно, а потом он успокоился и доверился и себе, и Другому.

Он продолжал доверять, даже когда узнал о смерти Люциуса, и о том, что тот пожинает плоды своих дел в месте намного глубже и страшнее его собственной бывшей тюрьмы. Северус нашёл мать, убедился, что с ней всё благополучно. Было отрадно осознавать это, но его не посетило то чувство, которое он испытал в полуразрушенном «вокзале», когда подставил лицо под первый дождь и произнёс «мама».

* * *

А потом он перестал метаться и нашёл свой уголок, пусть и в некотором отдалении от остальных, но навещал он близких часто. И дом, и окружающий пейзаж — это было всё своё, исходящее из души, личный мир. Северуса тоже навещали, но иногда удивлённо качали головами, хотя тут было по-своему уютно.

И однажды, когда у Северуса наступила тихая летняя ночь (он захотел, чтобы была тихая летняя ночь), в дверь постучали.

Северус взял лампу и пошёл открывать нежданному гостю. Когда он увидел, кто стоит на пороге, то чуть не выронил лампу. Высокий рыжий парень с длинными волосами, улыбаясь, смотрел на него.

— Ну вот, Северус, я же говорил, что мы с тобой обязательно встретимся опять.

Дрожащими руками Снейп кое-как пристроил лампу на непонятно откуда взявшийся вдруг табурет.

— Альбус, — обнимая его, Северус чувствовал, что один большой камень с его души свалился.

— Тут главное — уметь ждать, мой мальчик, и верить.

Ночь длилась долго в этот раз. И они всё говорили и говорили, сидя возле лампы у открытого окна, слушая ночные шорохи и шум прибоя. Северус понимал, что Альбус просто заглянул к нему, чтобы идти куда-то дальше, своей собственной дорогой. И Северус смог наконец-то рассказать кому-то о Люциусе — Альбусу ведь можно. Да всем можно, конечно. Только Снейп не мог. Альбус же в этом смысле был свой брат, грешник.

— Мне сказали, — Снейп по-прежнему ещё говорил о невидимом собеседнике во множественном числе и в третьем лице. — Мне сказали, что я сам ничего не могу сделать для Люциуса конкретного. Только мыслями помочь.

— Иногда это даже важнее, поверь. Ты же бывший маг, ты знаешь, что мысль имеет силу — что я стану тебе говорить об очевидных вещах? Представь себе, какую силу мысль имеет здесь. И ты понимаешь, что Люциус должен отдать свои долги. Но ты не волнуйся. Чем больше ты думаешь о нём хорошо, тем быстрее течёт его время там. И он найдёт в себе силы подняться выше. По крайней мере, он не в одиночестве, Северус. Но не думаю, что ваши судьбы связаны здесь так же, как там. Вот Драко — другое дело. И вот у него всё наверняка сложится иначе.

Как ни долго длилась эта ночь, но рассвет всё же наступил, и Альбус ушёл куда-то.

Снейп не тосковал по нему. Он уже привык, что время не имеет значения. Когда Альбус придёт опять, тогда будет всего лишь завтра.

* * *

Собственный мир Северуса Снейпа: берег моря, сосновый бор и дом среди деревьев. Хотя дожди шли часто, но место мрачным не выглядело. Скорее сонным и слишком уединённым. А когда хозяин здешних просторов пребывал в особенно хорошем настроении, то светило солнце, море успокаивалось и манило окунуться и поплавать.

Грюм застал Северуса сидящим у окна и читающим книгу.

— Опять совершил набег на хранилище? — поинтересовался он, опираясь локтями с наружной стороны о подоконник и заглядывая в окно.

— Опять. Привет, Аластор, — Снейп улыбнулся. — Зайдёшь?

— Да лучше ты выходи. Пройдёмся. А то ты что-то засиделся в доме.

Северус захлопнул книгу и вышел на улицу.

— К морю? — предложил он Грюму.

— Идём к морю.

Прогулявшись немного и обменявшись новостями, они уселись в удобной песчаной ямке у корней сосны.

— Интересный у тебя дом, — промолвил Аластор. — И твой, и немного не твой. Ты кого-то ждёшь?

— Угу, — кивнул Снейп.

Грюм помолчал. Захочет — скажет сам.

— Ты вот что, друг. Давай-ка ко мне. Будешь мне помогать? Думаю, что тебе пора выбираться из своей норки, — улыбнувшись, Аластор похлопал Снейпа по плечу.

Тот, подумав, медленно кивнул.

— Да, я согласен.

Он помолчал немного и добавил:

— Я жду Гарри.

* * *

Много лет спустя

Я хорошо помнил это место. «Похоже на вокзал Кинг-Кросс», — сказал я тогда Альбусу. Но мы были с ним одни. Сейчас же тут собралось полно народу. Даже поезда ходили.

Ну, вот. Я умер опять. И теперь, кажется, окончательно.

На мне всё ещё была кровь — и моя, и чужая. Какой-то ненормальный ворвался в магазин и открыл пальбу по покупателям. Что я делал в магловском магазине? Покупал внучке мороженое. Ей хотелось попробовать именно магловского. Сравнить. У меня было с собой немного их денег, и я зашёл в первый попавшийся маркет по дороге на Гриммо.

Всё случилось так внезапно, что я не сразу отреагировал. Лишь потом достал палочку и применил режущее заклятие — одновременно с нападавшим, который выпустил в меня пулю. Не иначе, как в магазине теперь, наряду с лондонской полицией, кишат мракоборцы.

Машинально я пошарил по своей одежде в поисках карманов. Где-то у меня лежали сигареты, если Джинни утром их не вытащила. Она категорически возражала, чтобы я курил эту отраву, а я не любил трубку. Ребята из отдела, особенно полукровки или маглорождённые, меня иногда соблазняли на «сделать перекур». Я уже вышел на пенсию, но продолжал работать: тренировал молодых.

Почему я умер именно так? Почему? Так нелепо и внезапно.

Тут я подумал о Джинни, о детях, о Джеймсе, о внучке, которая ждала меня в гости с мороженым. Я не выдержал и заплакал. Не о себе. О них. О том, что причинил им такую боль. Но я не мог аппарировать оттуда, не мог бросить беззащитных людей. Жалел лишь о том, что не остановил того ненормального раньше.

Мимо, как тени, пробегали люди, спешили на поезда. Кого-то встречали, кто-то плакал от радости, обнимая близких, кто-то смеялся от счастья. Наверное, мне тоже нужно было сесть на поезд, но я не знал, на какой именно. А может быть, не нужно садиться? Может быть, я ещё не умер? Может быть, меня ещё спасут — там?

Но время шло, а я продолжал сидеть на скамейке. Уже и поезда принялся считать. Но все они казались мне ненастоящими, и ни в один не хотелось сесть.

Тот железнодорожный путь, к которому я сидел лицом, наконец, опустел. Мимо меня и люди перестали сновать, голоса их слышались позади. Я занервничал. Почему меня не встречают? Я ведь даже в лесу тогда был не один, они все были со мной: мать, отец, Сириус, Люпин…

Тут послышался весёлый паровозный гудок и к платформе подкатил самый настоящий Хогвартский экспресс, бодро попыхивая прозрачным дымком. Вагон был только один.

— Ну вот, это за нами.

От неожиданности я подскочил на скамье и повернулся на голос.

Рядом сидел черноволосый парень, одетый в обычные брюки и белую рубашку.

— Почему я тебя не видел? — спросил я.

— Не хотел замечать, — усмехнулся он. — А я тут давно сижу. Смотрю, как ты поезда считаешь.

Тут, на моих глазах, парень начал взрослеть, и, прежде чем я, узнав, обратился к нему по имени, охваченный радостным изумлением, раздался знакомый язвительный голос:

— Впрочем, мистер Поттер, вы никогда не отличались сообразительностью и не видели дальше своего носа.

Голос звучал язвительно, но Снейп тепло улыбался — Мерлин мой, что делается! Более того, он раскрыл мне объятия.

— Вы? Это вы, сэр? Правда, вы?

Я рассмеялся. Сначала нервно, потом с облегчением. Потом неожиданно для себя самого кинулся Снейпу на шею.

Объятие было крепким, но недолгим, потому что я отпрянул в удивлении и посмотрел на свои руки — они были руками совсем молодого человека, почти подростка. И тут я заорал, показывая на железнодорожный путь.

— Поезд уходит!

— Так чего мы сидим? — воскликнул Снейп, вновь молодея на глазах. — Бежим!

Он схватил меня за руку, и мы понеслись. Чем быстрее мы бежали, тем мне становилось легче, и под конец, кажется, я не бежал, а летел над платформой, еле касаясь плит ногами. Мы заскочили в общий вагон, и паровозик прибавил хода, вырываясь на простор. Мы сразу оказались где-то за городом, если город вообще был, а не просто один только вокзал. Царило лето, луга по обе стороны от рельсов цвели. Стёкол в вагоне не было, и нас, по идее, должно было уже сдувать, но в окна лишь залетал лёгкий ветерок, несущий запахи цветов и трав. Чувствуя себя как заново родившимся, но всё ещё не в состоянии справиться с изумлением, я упал на скамью и уставился на Снейпа.

Он опять помолодел, но, наверное, выглядел всё же постарше меня, вроде как был моим старшим братом. Если бы он у меня когда-нибудь был.

Снейп сел рядом со мной и спросил:

— Тебе лучше?

— Ага! — ответил я бодро, но всё же вновь начиная беспокоиться. — А мы будем долго ехать?

— А как ты хочешь?

— Долго, как раньше.

— Значит, будем ехать долго.

— А почему так тихо? Мы же в поезде.

— Как ты хочешь, так и будет.

И вагончик бодро застучал по рельсам. Я довольно улыбнулся. Вот теперь всё было, как взаправду.

— И так всё взаправду, — рассмеялся Снейп.

Он положил мне ладонь на плечо. Я сразу успокоился — и впрямь всё было не во сне, а по-настоящему. Было как-то надёжно и правильно, что именно Снейп меня встретил.

— А это ничего, что мне хочется отдохнуть немного? — спросил я. — Я не потеряюсь?

Снейп обнял меня и не возражал, что я улёгся на скамью и положил голову к нему на колени.

— Ты не потеряешься, Гарри. Ты никогда не потеряешься.

— Я полежу так немного, ладно?

— Ладно.

Я закрыл глаза и улыбнулся. Вагончик постукивал и постукивал, меня укачивало, а ладонь Снейпа на плече усыпляла.

— А куда мы едем? — спросил я.

— Домой, Гарри. Ко всем, по кому ты скучал.

Я подрёмывал, а Снейп мне рассказывал. О моих отце и матери, о Сириусе, о Люпине, Тонкс и детях. О Грюме и Минерве. И об Альбусе. Он рассказывал, а я словно видел всё это. Это напоминало сон, и я начинал думать, что и всё остальное — тоже сон.

— Отдыхай и ничего не бойся, — почему-то Снейп всё прекрасно чувствовал. — Тут можно спать. Ты проснёшься, а мы уже приедем. И всё будет хорошо, Гарри. Не плачь. Всё будет хорошо.

Скажи мне кто-то раньше, что я безоговорочно поверю Северусу Снейпу, я бы решил, что говорю с психом. А тут я поверил, и не заметил, как перестал слышать стук колёс, перестал чувствовать дуновение ветра из окон, покачивание вагона. Прикосновение руки к моему плечу.

Но потом я проснулся. И это уже другая история.