Дженни  (джен)

На следующее утро погода всё ещё была почти летняя, и потолок в Большом зале изображал из себя голубое небо с редкими пушистыми облачками. Однако лица студентов были мрачны и нахмурены. Никакого удивления у Гарри это уже не вызывало. В первые дни учебного года хотя бы первокурсники были бодры и жизнерадостны, но после происшествия с маленькой Мэгги из Хаффлпаффа новенькие тоже погрузились в общее болото страха, вражды и подозрений.

За столом преподавателей было чуть повеселее — в основном за счёт простодушной улыбки Хагрида, светской болтовни Флитвика и излучающей живейшее удовольствие физиономии Слагхорна, самозабвенно предающегося чревоугодию. Восседавшая в центре стола Минерва МакГонагалл пыталась хранить невозмутимый вид, что получалось у неё вполне убедительно. Стальная леди Хогвартса с честью несла выпавшие на её долю испытания. Горе не заставило согнуться её идеально прямую спину. Вот только локти к бокам госпожа директор прижимала так, что едва могла управляться со столовыми приборами. Можно было подумать, что Минерве было очень холодно… или что в двух пустующих креслах по бокам директорского трона сидело что-то страшное, видимое лишь ей одной.

Ничего страшного там, разумеется, не было. Почётное место по правую руку предназначалось предыдущему директору. Оно оставалось незанятым с самого начала года, поскольку Северус Снейп находился в больничном крыле. Его здоровье, впрочем, мало кого интересовало, и к тому, что его кресло свободно, все уже привыкли.

Гораздо чаще огорчённые взгляды студентов обращались на второе кресло. Его обычно занимала профессор Саншайн, которую уже успели полюбить все от мала до велика. Весть о её внезапной болезни чрезвычайно всех опечалила.

И лишь несколько человек во всём Хогвартсе знали о том, что Северус Снейп больше никогда не появится за преподавательским столом. А также о том, что Мери Сьюзан Саншайн намерена в скорейшем времени покинуть школу.

Вторую новость четверым друзьям поведала вчера вечером Элизабет Гэмджи, семикурсница из Райвенкло, которая, по своему обыкновению, проводила всё свободное время в больничном крыле, помогая мадам Помфри.

— Санни решила уволиться, — сказала мисс Гэмджи Невиллу, Гарри, Джинни и Гермионе, встретив их в коридоре после ужина. — Только это между нами! МакГонагалл не хочет её отпускать, пытается отговорить… Мол, где она теперь найдёт другого преподавателя по Защите?..

— Правильно! — с жаром воскликнули друзья. — Санни ни в коем случае нельзя отпускать! Она пережила такую трагедию!..

— Помните, сколько раз она помогала нам?..

— Теперь наша очередь помочь ей!..

— Вот и я говорила то же самое, — вздохнула Элизабет, — но Санни не соглашается. Говорит, что она никуда не годный преподаватель, что в школу её взяли только из-за Северуса, а раз он… раз она не смогла выполнить свою миссию, то делать ей больше тут нечего. Мол, ей стыдно называться профессором, поскольку она ничего не смыслит в своём предмете…

— Локхарт тоже ничего не смыслил, а называться профессором отнюдь не стеснялся, — проворчал Гарри.

— И Амбридж тоже, — напомнила Гермиона.

— Кэрроу смыслили, — вздохнули хором Невилл и Джинни, — только не в Защите, а в самих Тёмных Искусствах… Правда, называть этих уродов профессорами язык не поворачивался.

Гарри подумал, что и прекрасную миссис Саншайн мало кто называет профессором. За глаза все зовут её просто Санни и никак иначе. Да, в Защите от Тёмных Искусств она не разбирается абсолютно, но она — единственное солнце, освещающее угрюмый, израненный болью и потерями послевоенный Хогвартс…

— Плохо будет, если Санни нас бросит, — вздохнула Джинни.

— Надо попытаться убедить её остаться, — сказала Гермиона. — Давайте прямо сейчас пойдём…

— Да, конечно! — поддержал её Гарри. — Идёмте, скорее!..

— Сейчас уже поздно, — возразила мисс Гэмджи, — пациентам пора спать… Мадам Помфри уже напоила Санни снотворным.

— Тогда завтра, — решили ребята, — завтра мы обязательно её навестим!..

Попрощавшись с мисс Гэмджи, гриффиндорцы отправились в свою гостиную. Джинни, Гермиона и Гарри обсуждали, какие аргументы они приведут завтра госпоже Саншайн. Невилл молчал, о чём-то глубоко задумавшись. Лишь у портрета Полной Дамы он наконец открыл рот.

— А может, будет лучше, если Санни уедет? — произнёс юноша с горьким вздохом. — Я имею в виду, не для нас лучше, а для неё… Подумайте сами: в Хогвартсе сейчас так тяжело и грустно… а Санни чувствует чужую боль… Профессор Снейп решился на такой страшный шаг, лишь бы спасти её, а мы думаем только о себе!..

Друзья посмотрели на Невилла с укором, Гарри хотел обозвать его занудой, да и Джинни с Гермионой явно собирались что-то сказать… Но секунду спустя до них дошло, что Невилл совершенно прав.

Просто они всё ещё не могли привыкнуть к тому, что он теперь то и дело оказывается умнее и взрослее их всех. И вообще, с начала сентября Гарри узнал о старом друге так много нового, что это никак не хотело укладываться в голове. Он, хотя и видел гибель Нагайны своими собственными глазами, всё-таки думал, что это была чистая случайность, минутный порыв или что-то в этом роде. Оказалось — нет. Невилл действительно стал совсем другим. Расчётливое хладнокровие, с каким бывший тихоня теперь ввязывался в драки и сражения, поражало даже Гарри, не без оснований считавшего себя опытным бойцом. И при всей своей воинственности рыцарь-змееборец оказался ещё и поэтом!.. Хотя до сих пор не решался прочесть свои стихи никому, кроме Джинни. На это его храбрости пока что не хватало.

Гарри вспомнил, как Невилл помогал им после трагедии с Роном, как заботился и поддерживал своих совсем упавших духом друзей… Правда, после гибели профессора Снейпа Невилл и сам словно сломался. Нет, он не бродит по школе с унылым лицом, не стонет и не жалуется на жизнь, хотя и понимает, что без Снейпа стать зельеваром и спасти родителей не сможет. Крах своей надежды он перенёс вполне мужественно. Но вот только почему-то стал похож на старика. Всё, что он теперь говорит и делает, до жути мудро и печально.

— И мастер же он настроение испортить! — всё-таки пожаловался Гарри, целуя Джинни перед дверью, ведущей в спальни девочек.

— Просто мы действительно эгоисты, — тяжко вздохнула Джинни. — пожалуй, я не стану уговаривать Санни остаться в Хогвартсе…

И вот, они вчетвером сидят за завтраком в Большом зале, смотрят на два пустых кресла и чувствуют, как чёрная тоска, с которой они так отчаянно боролись в течение последних дней, снова начинает захлёстывать их с головой…

— И как же мы будем без неё? — тихонько всхлипнула Джинни, уронив слезу в нетронутую остывающую овсянку.

— Без них, — поправил подругу мрачный, как ноябрьская туча, Невилл.

— А как вы думаете, — промолвила Гермиона дрогнувшим голосом, — Санни… она… была влюблена в профессора Снейпа?..

— Наверно, да, — отозвались, потупившись, Джинни и Невилл.

— Нет, не была, — сказал Гарри, — я знаю, она сама говорила.

— Но она так скорбит о нём, — возразила Гермиона.

— Мадам Помфри говорит, что Санни всегда ужасно расстраивается, если теряет пациента, — ответил Гарри. — А профессор Снейп погиб так внезапно и таким ужасным образом… Просто Санни очень добрая. Наверно, целительнице нельзя быть такой…

— Пусть уезжает, — прошептал Невилл, — пусть уезжает поскорее из этого кошмарного места!.. А мы уж тут сами как-нибудь…

— Как?.. — поникла Гермиона.

— Не знаю…

— Почта! Почта! — оживлённо зазвенели там и сям детские голоса.

Невилл поднял голову с надеждой, Джинни и Гермиона — со страхом, Гарри — обречённо. Его почтальон ежедневно навещал своего хозяина, но вместо писем приносил нечто гораздо менее приятное.

Белый филин Ух, подаренный Гарри Хагридом на восемнадцатилетие взамен погибшей Хедвиг, сначала некоторое время жил у лесничего. Хагрид купил Уха по случаю и хотел убедиться в том, что с филином всё в порядке, и что он будет достойным подарком спасителю магического мира. Вручая Гарри клетку, Хагрид с восторгом сказал:

«Ты прикинь, он такой умный оказался! Как с охоты возвращается — обязательно добычу приносит! Мышку там или лягушку… Заботится, представляешь? Сам не съест — хозяину отнесёт. Вот какой он друг замечательный!»

Заваленный подарками и слегка очумевший от непривычного обилия поздравлений Гарри не обратил должного внимания на эти слова. Поэтому на следующий день за завтраком чуть не подавился, когда на стол шлёпнулась дохлая мышь. Кикимер, прибежавший на крик хозяина, всплеснул руками, взял мышь за хвостик и испарился. Вернувшись, эльф принялся хлопотать вокруг стола. В полминуты сменив скатерть и сервировку, Кикимер удалился, укоризненно ворча. Но на следующее утро всё повторилось, и с тех пор повторялось регулярно. Никакие уговоры, угрозы и ругательства на Уха не действовали.

Когда Гарри приехал погостить в дом Джинни, филин продолжил заниматься благотворительностью и там — к великому возмущению Молли. Впрочем, все остальные, хоть и передёргивались от отвращения, но шёпотом благодарили Гарри: сердясь, убитая потерей сына миссис Уизли хотя бы на несколько минут становилась прежней.

Обосновавшись в совятнике Хогвартса, Ух не бросил своих привычек. Поэтому теперь Гарри без особого удовольствия окидывал взглядом потолок Большого зала, левой рукой нащупывая пустую кружку — чтобы накрыть ею очередной «подарок» филина.

Сегодня Ух почему-то запаздывал. Первой появилась сова сумасшедшего салатного цвета. При виде неё многие иронично усмехнулись, а Невилл просиял, когда птица опустилась ему на плечо. Отвязав от её лапки свиток, Невилл развернул письмо и погрузился в чтение.

— Вам привет от Луны, — сообщил он через пару минут. — Она пишет, что ещё раз просила отца разрешить ей вернуться в Хогвартс и учиться с нами, но он опять не позволил. Всё ещё боится отпустить дочку хотя бы на шаг от себя, бедняга…

— Его можно понять, — вздохнула Гермиона. — Будешь писать ответ, передай Луне, что мы все по ней скучаем…

— Летит! — вскрикнула Джинни.

К ним на огромной скорости приближалось нечто размером не больше бладжера… Но это был всего лишь Сычик, миниатюрная сова Рона, которая, оставшись без хозяина, теперь приносила вести из больницы Святого Мунго. Молли и Артур Уизли дежурили там постоянно.

Отвязать письмо от крошечной лапки было нелегко: во-первых, счастливый от сознания хорошо исполненной работы Сычик здорово трепыхался, а во-вторых, у Джинни от страха дрожали пальцы. Гермиона тряслась не меньше, и поэтому от её помощи лучше не стало. Но в конце концов девушкам всё же удалось отцепить письмо. Развернув маленький свиток, они склонились над ним, едва не стукнувшись головами.

— Ну, что там? — осторожно спросил Невилл; у Гарри от волнения словно ком в горле застрял, лишив юношу возможности издать хотя бы звук.

-Всё по-прежнему, — отозвалась Джинни.

— Но это же неплохо, — заметил Невилл, — главное, что ухудшений нет…

— Да хуже, вроде бы, уже и некуда, — с тяжким вздохом возразила Гермиона. — Состояние-то критическое…

— Я немного изучал целительство, — признался Невилл, — ну, вы понимаете, зачем… В общем, я так думаю, что в данном случае время работает на нас… в смысле, на Рона. Раз он всё ещё держится, значит, есть надежда…

— Но ведь лучше ему не становится, — сдавленным голосом произнесла Джинни, — Рона лечат самые хорошие специалисты… Министерство Магии взяло все расходы на себя… Ещё бы… герой войны, соратник Гарри… Целители не жалеют ни сил, ни зелий… А всё без толку!..

Она всхлипнула и продолжила, опустив голову на руки:

— Ребята, простите… Я обещала, что буду надеяться… и даже если надежда обманет… Что я всё равно буду жить дальше и постараюсь стать счастливой… А теперь я понимаю, что не смогу. Оказывается, я ужасно слабая… Простите…

Ей никто не ответил. Гермиона, судя по всему, чувствовала себя ничем не лучше подруги, а Гарри по-прежнему не был в состоянии говорить. Но, даже если бы и мог — разве он смог бы кого-то утешить? Ведь и он чувствовал, как ледяной мрак снова начинает заполнять сердце, превращая ясный день в унылые сумерки…

Один Невилл всё ещё не желал сдаваться. Победитель змеи напряжённо хмурился, обводя глазами зал, словно в поисках ответа.

— Гарри, смотри, вон твой диверсант появился, — рассеянно проговорил он.

Гарри нехотя взглянул. Белый филин заложил красивый вираж над головой хозяина, и на белую льняную скатерть шлёпнулась…

— Ого, это что-то новенькое! — промолвил Невилл.

Гарри, уже державший наготове пустую кружку, с досадой отставил её в сторону. Такое кружкой не накроешь. С одной стороны, хорошо, что не лягушка — дохлые лягушки ещё противнее дохлых мышей. Но проблема заключалась в том, что сегодня мышь была не простая.

А летучая.