Дженни  (джен)

Гермиона осторожно погладила Невилла по спине и поверх его склонённой головы беспомощно взглянула на Гарри. Гарри ответил ей таким же растерянным взглядом.

— П-простите, ребята, — проговорил сквозь слёзы Невилл. — Я… не хотел… вешать на вас свои проблемы…

— Ну что, ты, — горячо отозвалась Гермиона, — мы же твои друзья!.. И ты совершенно напрасно пытался скрыть от нас, что…

— Но вы же всё равно не сможете помочь, — возразил Невилл, — и только расстроитесь… Нет, нехорошо я поступил… и Джинни обидел…

— Не надо, Барашек, милый! — Гарри и не заметил, когда Джинни успела подойти к дивану; девушка стояла за спинами своих друзей и, судя по всему, сама собиралась заплакать. — Это всё я… я же не знала… прости…

— Невилл… а что значит «плохой признак»? — осторожно спросила Гермиона. — То есть, я понимаю, что ничего хорошего, но…

— Целитель Янус Тики сказал, что если в течение следующих двух-трех лет не появится какого-нибудь принципиально нового лекарства, то… — Невилл судорожно вздохнул. — То я уже совсем скоро стану сиротой.

Обе девушки тихо ахнули. Гарри открыл рот, чтобы поскорее сказать что-нибудь утешительное (хотя и не имел ни малейшего представления, что именно), но тут выяснилось, что грустные новости ещё не закончились.

— И тогда я снова отправился к алхимикам, — промолвил Невилл, глядя в пол. — Вломился в главную резиденцию Лиги… почти что с боем. Представьте себе, у них как раз было какое-то заседание, на котором присутствовали почти все магистры. Их в Лиге не то двенадцать, не то пятнадцать... Они называются «Собрание Равных». Сливки учёного сообщества, ужасно важные господа. А председательствует у них сейчас магистр Либациус Бораго… Ну, тот самый, который написал учебник по Зельям… Магистр Бораго на меня наорал при всех и перед тем как окончательно выставить за дверь, кое-что посоветовал…

На некоторое время Невилл умолк, делая тщетные попытки взять себя в руки и не плакать. У него почти получилось. Во всяком случае, когда он вновь заговорил, его задушенная слезами речь была более или менее разборчива:

— Магистр Бораго сказал: «Я послал бы вас к дьяволу, молодой человек, если бы не боялся, что вы и до него доберётесь, а отвечать за последствия придётся мне. Поэтому отправляйтесь-ка лучше в свой Хогвартс. Если мне не изменяет память, у вас там профессорствует некий Северус Снейп. Такой же беспардонный, наглый и невоспитанный юнец, как вы. И такой же чокнутый. Ведущий специалист Британских островов по части отрывания серьёзных людей от серьёзных дел и возмущения их спокойствия каверзными вопросами, сумасшедшими идеями и опасными экспериментами. Уверен, вы с ним прекрасно споётесь. Если, конечно, он вас не прихлопнет под горячую руку, с него станется. Хотя в этом случае я был бы ему только признателен. Ступайте вон!»

— Вот сволочь! — с чувством произнёс Гарри.

— Он назвал профессора Снейпа юнцом? — удивилась Гермиона.

— Ну, если учесть, что самому магистру Бораго на вид лет двести, — пожал плечами Невилл. — В таком возрасте, должно быть, кажется, что тридцать восемь это примерно столько же, сколько восемнадцать…

— И этот выживший из ума старый пень председательствует в собрании учёных?! — изумилась Джинни.

— Потому что первым в собрании равных считается старейший, — объяснил Невилл. — Это чтобы никому не было обидно. Ведь возраст — не заслуга…

— Но все остальные магистры, неужели они ничего не сказали, не защитили тебя?! — возмутилась Гермиона.

— Они зааплодировали, — ответил Невилл, утирая глаза рукавом мантии.

— Вот сволочи! — сказал Гарри.

— Неужели среди них нет ни одного человека с сердцем?! — всплеснула руками Джинни.

— Ну… не то чтобы совсем нет, — ответил Невилл, — например, магистр Симплициус Олдби, судя по всему, отличается от своих коллег… Я, честно говоря, не знаю его в лицо. Ведь я был в Собрании Равных всего четыре раза и не успел познакомиться со всеми…

— Тогда откуда ты знаешь, что он не такой как все? — спросил Гарри.

— Сэр Олдби был настолько добр, что написал мне письмо, — ответил Невилл. — Я получил его сегодня утром…

Он достал из внутреннего кармана мантии небольшой свиток пергамента.

— Вот, можете почитать, там ничего личного…

Невилл отдал свиток Гермионе, а сам сполз с дивана на пол. Гарри подвинулся на его место, Джинни наклонилась, опершись на спинку дивана. Гермиона развернула письмо, и друзья увидели ровные строчки на желтоватом пергаменте. Почерк у магистра Олдби был красивый, изящный и, несмотря на множество старомодных завитушек, довольно разборчивый.

«Дорогой мистер Лонгботтом, — писал Симплициус Олдби, — не имев удовольствия приветствовать Вас лично по причине отсутствия на последнем заседании Собрания Равных, я решил сделать это хотя бы письменно.

Ваш визит в нашу главную резиденцию был расписан мне моими любезными коллегами в красках, и Вы можете не сомневаться в том, что среди этих красок преобладала чёрная. Более всего яда излилось на Вашу грешную голову из сладчайших уст магистра Бораго (чему я ни капли не удивлён), но и прочие наши мэтры отставали от него весьма ненамного.

Хотя большинство высказываний было достойно того, чтобы быть увековеченным в качестве примера, до каких пределов может простираться злоба даже лучших представителей рода человеческого (к числу коих, без сомнения, относят себя мои собратья по цеху), я, однако, воздержусь от цитирования, поскольку мне хотелось бы немедленно перейти к главному. Что я и делаю, оставляя в стороне прочие предисловия.

Дорогой мой мальчик, ну разве можно быть таким наивным? Неужели вы не понимаете, какой вулкан Вы разбудили, когда явились к нам со своей просьбой в первый раз? Иными словами, неужели Вы полагаете, будто, требуя изобрести нужное Вам зелье, Вы поставили перед нами абсолютно новую задачу? Спешу Вас огорчить. Над этой проблемой мы безо всяких посторонних просьб бьёмся уже давным-давно. Бьёмся, разумеется, втайне друг от друга, ибо все мы чрезвычайно горды и скорее умрём, чем признаемся в своём бессилии.

Собственно, тех из нас, кто никогда не льстил себя надеждой совершить столь гигантский шаг в нашем великом искусстве, может пересчитать по пальцам даже трёхпалый горный тролль. Причём, для этой процедуры ему вполне хватит одной лапы. Проще говоря, истинно смиренных сынов науки, никогда не пытавшихся одолеть демонов безумия, в истории Зельеварения раз-два и обчёлся. Не могу не похвастаться, что один из них — Ваш покорный слуга. И именно поэтому я, магистр Олдби, не могу с уверенностью сказать Вам, что создание Эликсира Разума — вещь совершенно невозможная. В конце концов, про Философский Камень когда-то говорили то же самое, а оно видите как обернулось…

Не то чтобы я хочу излишне Вас обнадёживать. Но и уподобляться прочим моим коллегам считаю для себя неприемлемым. Кстати, именно по их не слишком красивому поведению в отношении Вас я и сделал вывод, что каждый из них хотя бы раз пытался заполучить лавровый венок победителя. Все эти люди жестоко разочаровались, и поэтому примите мой добрый совет: перестаньте наступать на их самую больную мозоль.

А второй мой совет — прислушаться к словам магистра Бораго. Ведь он, насколько я понял, рекомендовал Вам обратиться за помощью к Северусу Снейпу? И наверняка таким тоном, что Вы подумали, будто Бораго над Вами издевается. Не буду врать, он действительно хотел поиздеваться, но вместо этого подарил Вам прекрасную идею.

Знаете, Либациус терпеть не может Северуса, считает его выскочкой и дилетантом. Впрочем, покажите мне хоть одного магистра, который думает иначе. Ну, разве что я сам. Но ведь я гораздо старше прочих моих коллег и посему уже достаточно мудр для того, чтобы судить беспристрастно, а с другой стороны, я несколько моложе магистра Бораго и ещё не впал, подобно ему, в окончательный маразм.

Так что, если вы не поверили старику Либациусу, то поверьте хотя бы мне: на самом деле сэр Северус до сих пор не затмил всех нас, недостойных, своим, хоть и весьма самобытным, но от этого не менее удивительным талантом вовсе не вследствие отсутствия таковой возможности, а исключительно по собственному нежеланию. Впрочем, восхищаться его скромностью я не спешу, ибо подозреваю, что она есть следствие высокомерия.

Вы, как я полагаю, не хуже меня знаете, что характер у сэра Северуса не мёд и что договориться с ним будет, возможно, ещё труднее, чем со всем Собранием Равных вместе взятым. Но что-то подсказывает мне, что Вам хватит и смелости, и настойчивости, чтобы справиться с этим почти безнадёжным делом. А Ваше природное великодушие поможет Вам легче перенести общение со странным джентльменом, все более или менее приятные для собеседника качества которого ограничиваются, увы, лишь поистине незаурядным умом. Признаюсь честно: я сам никогда не мог проговорить с ним дольше нескольких минут без того, чтобы не вспомнить все самые яркие слова и выражения на пятидесяти известных мне живых и мёртвых языках. Возможно, благодаря именно этому факту я отношусь к сэру Северусу несколько предвзято. Скажу начистоту: в романтические истории о его благородном сердце, самопожертвовании, верности и любви до гроба я (да простит старого еретика великий Гарри Поттер), к моему глубочайшему прискорбию, не верю.

Так что, если ради надежды на спасение своих родителей вы действительно готовы претерпеть унижения и проклятия, по сравнению с которыми беззубая ругань Либациуса покажется Вам отеческим благословением, Бог Вам в помощь. Я считаю себя обязанным предостеречь Вас от излишнего оптимизма: Северус, конечно, гениален настолько же, насколько и несносен, но ведь и Эликсир Разума — не антибородавочное зелье. Но одно я знаю точно и готов поклясться не только своей головой, но даже своим головным убором: никакой другой зельевар из ныне живущих не способен на подобное открытие даже гипотетически. Либо, что ещё менее вероятно, такой человек существует, но я с ним незнаком. Но это все равно как если бы Ваш возможный спаситель ещё не родился на свет. Поэтому — в добрый час, мистер Лонгботтом. В случае весьма маловероятного успеха именно Вас будут благодарить тысячи исцелённых, я сам об этом позабочусь. Потому что, с моей точки зрения, даже самый гениальный ум не должен быть оценён превыше доброго сердца.

Ибо я, как многие старики, привык ругать современную молодёжь, но Ваше поведение заставляет меня светлее смотреть в будущее. Именно такие дети, как Вы, по моему глубочайшему убеждению, заставляют Господа Бога год за годом откладывать величественную церемонию Светопреставления, хотя этому сумасшедшему миру, конечно, уже давно пора в тартарары, куда его столь упорно толкают миллионы и миллионы мелочных, злобных, завистливых, никчёмных людишек. Впрочем, не буду более докучать Вам своей отвлечённой философией, это удел немощных старцев, вроде меня, Вам же надлежит жить и действовать.

Пожалуйста, держите меня в курсе ваших успехов и неудач. Вполне возможно, что, в случае согласия, Северус поставит Вам какие-нибудь условия. Немедленно сообщите их мне: во всём, что касается средств или материалов для исследования, лабораторий и тому подобного я почти всемогущ. Ибо я крайне заинтересован в том, чтобы Северус, наконец, прекратил валять дурака и начал работать в полную силу. А то ему всё, видите ли, недосуг: то директорство, то война, то ещё какие-нибудь досадные неприятности. Я очень рад, что нашёл того, кто, очевидно, не побоится пнуть этого упрямого осла посильнее. Да, молодой человек, я Вас бессовестно использую в своих корыстных целях, но ведь Вы любите своих родителей, и совершенно очевидно, что кроме Вас о них позаботиться некому, я же люблю свою науку и, увы, о ней нынче не хочет позаботиться никто, кроме меня. Давайте поможем друг другу, и да поможет нам Творец вселенной.

Кстати, я вспоминаю, что оба раза, когда я имел счастье лицезреть Вас, у Вас в руках был учебник Зельеварения. Я понял, что Вы, подобно мне самому, привержены этому высочайшему и благороднейшему искусству всей душой, и сие обстоятельство чрезвычайно тронуло меня. В виду предстоящих Вам испытаний мне хочется укрепить Ваш дух чем-нибудь приятным. Так вот, мистер Лонгботтом, я даю Вам слово чести, что по окончании Хогвартса Вы сможете поступить в Ученики к любому из магистров на Ваш выбор без обычного в других случаях десятилетнего ожидания, вступительных испытаний и прочих препятствий, придуманных столетия назад для того, чтобы не допустить в наши ряды людей малодушных, равнодушных и ненадёжных. Все эти ухищрения, надо признаться, не слишком эффективны: не смотря ни на что в нашем славном цехе полно всякой швали. И поэтому мы тем более должны оказывать снисхождение таким достойным юношам, как Вы.

Итак, давайте будем считать наш с Вами дружеский договор подписанным. Жду от Вас известий в ближайшее время. А если Северус, в силу особенностей своего характера, попробует в ответ на Ваши уговоры третировать Вас на занятиях, не волнуйтесь: экзамен высшей аттестации по Зельеварению Вы будете сдавать не своему профессору, а независимому эксперту, каковым, вероятнее всего, буду я сам. Так что, следующим летом мы с Вами почти наверняка увидимся.

Удачного Вам учебного года и успехов во всём.

P.S. Да, кстати, если сочтёте возможным, как-нибудь намекните профессору Снейпу, что игнорировать официальные послания — невежливо. Я слышал, что Северус пока что не вполне оправился от своего ранения, но если хоть одна почтовая сова ещё раз вернётся к нам с нашим же нераспечатанным письмом, боюсь, глубокоуважаемому кавалеру ордена Мерлина не удастся отвертеться от личной встречи с представителями Лиги, каким бы слабым Северус ни чувствовал себя на тот момент, ибо Либациус в бешенстве.

С сим остаюсь

искренне Ваш, вице-председатель Лиги алхимиков магистр Симплициус Олдби Младший».