К далеким берегам (джен)

Рeter Gabriel "Мy body is a cage"

Рeter Gabriel "Мy body is a cage"

Тяжелые, гулкие удары колокола отозвались пульсирующей болью в висках.

Гарри с удивительной легкостью — словно не спал как убитый всего мгновение назад, а лишь искусно делал вид — открыл глаза и резко сел на кровати.

Звон раздался вновь, и Поттер невольно прислушался. Один, два, три, четыре… У Хагрида, школьного лесничего, колокол каждый раз звучал по-иному: то мелодично звенел, балуя мягкими переливами, то чеканно отстукивал, отсчитывая такты для невидимого беззвучного оркестра, притаившегося в одном из укромных уголков замка.

Сегодня удары были рваными и болезненно надрывными.

Гарри почувствовал легкий укол совести: к Хагриду он не заглядывал больше месяца. Долго. Следовало заставить себя на время оставить дела и выкроить на прогулку к хижине у кромки Запретного Леса час-другой. Перестать убеждать себя, что виновата учеба, которая, к слову, с начала года еще не шла в полную силу. Он не ходил к другу не поэтому. Настоящая причина глубже — в нем, Гарри. Даже не совсем в нем, а скорее в его отношении: к жизни, людям, да и лесничему тоже.

Колокольный звон не унимался — дрожащий, близкий, пробирающий до костей.

Пообещав себе сходить к Хагриду в ближайшие день-два, Гарри встал с кровати и не без удовольствия потянулся. Быстро переключаться с одного на другое, когда это было необходимо, у него пока выходило не очень, но все же не так плохо, как раньше.

Вслушиваться в настойчивый звон больше не хотелось. Чего гадать? Сходить к Хагриду и спросить, все ли в порядке, — не так трудно.

Стараясь не забивать голову глупыми и нереалистичными догадками о том, что же так сильно повлияло на настроение Хагрида, Гарри направился в общую душевую. В единственную ванную не стал даже стучаться, зная: занято. Всегда занято. Часам к семи здесь неизменно собиралась целая толпа из заспанных девчонок. Шумные и непривычно бодрые, они с радостью набрасывались на любого юношу, попавшегося на глаза. В лучшем случае — просто с расспросами на свободную тему, в худшем же — с вызывающе грубыми нападками. Бедному Ли Джордано, например, не так давно досталось за «неподобающий» взгляд в сторону одной из них.

Гарри бросил быстрый взгляд на часы: шесть тридцать. Чтобы успеть проскользнуть обратно в гостиную, следовало поторапливаться. Встреча с сокурсницами с утра пораньше — его личная плохая примета.

В душевой Гарри по привычке прошептал заклинание, открывая узкое оконце под самым потолком. Морозная прохлада и обжигающе горячие струи воды — довольно странное сочетание, но только оно способно быстро привести в чувство, вернуть бодрость измотанному кошмарами телу.

В последнее время ему снится один и тот же сон:

Он, пятилетний ребенок, просыпается в своей крохотной кроватке в старом доме в Годриковой Впадине, сладко потягивается и жмурится от яркого осеннего солнца. На душе светло и по-детски радостно: вернется папа, и они втроем, взяв маму, пойдут в небольшой парк рядом с домом. Мама говорит Гарри, что они прекрасно проведут время и что раз погода на удивление хороша, ему разрешат спуститься к пруду, заросшему тиной. Пруд — его любимое место. Холодная водная гладь притягивает магнитом. Но Лили боится, что сын упадет туда, и обычно не позволяет подходить близко. Сегодня — не так.

Улыбаясь, она шепчет что-то нежное, затем легко целует сына в лоб и скрывается в ванной. Гарри раскладывает игрушки прямо на пушистом ковре гостиной. Из всех ему особенно нравится набор солдатиков, подаренный бабушкой Поттер. Зачарованные воины искусно разыгрывают Потемское сражение — давнее столкновение магов с магглами, единственное за всю историю совместного сосуществования. Расставленные на заранее отведенные места оловянные фигурки движутся, словно живые: слушая команды хозяина, с криками набрасываются друг на друга, стреляют из игрушечных ружей и крошечных револьверов, отчаянно машут волшебными палочками и картинно падают, сраженные, но не сломленные. Гарри, конечно, поддерживает магов, хотя и магглы ему симпатичны.

Наблюдая за ярким зрелищем, малыш не сразу понимает, что мамы нет слишком долго. Маги в который раз выигрывают, и ему быстрее обычного становится скучно.

Гарри прислушивается. Наверху по-прежнему шумит вода, а значит, все в порядке. На какое-то время он успокаивается, но еще через полчаса нервно сгребает солдатиков в коробку и почти бегом поднимается на второй этаж. Поттеру только пять, и он не понимает, что случилось: почему мама спит в ванной под струями горячей воды, да еще с широко открытыми глазами и неестественно приоткрытым ртом.

Чья-то холодная как лед ладонь касается плеча, больно впивается ногтями. Секунду спустя Гарри просыпается.

Гарри вновь стоял в прохладной душевой, каждой клеточкой чувствуя, как воздух с шумом вырывается из легких. Он дышал глубоко и жадно, но глупые легкие никак не хотели насытиться тем, что им отчаянно предлагали, раз за разом отторгая живительный кислород.

— Соберись!

Внутри полоснуло огнем, но дышать стало полегче, словно организм, окончательно и бесповоротно убедившись в том, что без воздуха и дыхания ему никак не обойтись, решил пойти на уступки своему безалаберному хозяину.

Тело стало неподъемно тяжелым, грузным и как будто чужим. Чтобы не упасть, Гарри оперся скользкими ладонями о холодную каменную стену.

— Все хорошо, успокойся, — пробормотал он, силясь унять нервную дрожь.

Что заставило его дрожать? В душевой всегда тепло, да и струи воды горячи настолько, что кажутся острыми иглами, впивающимися в кожу…

Сон-видение достойной причиной тоже не назовешь. Да, его мама действительно умерла, когда сыну только-только исполнилось пять… Но от драконьей оспы. Не в ванной, а в своей постели. При полном почине, как положено, в присутствие друзей и родственников. Конечно, Гарри точно не помнил, но раз так сказал отец — так оно и было. У Джеймса Поттера целый ворох недостатков, но лживость явно не в их числе.

Стоять под горячими струями стало невыносимо. С трудом закрутив заедающий кран, Гарри раздраженно обнаружил, что его шкафчик опять вскрыли: украли пару мелочей и перепачкали банное полотенце. Мелочь, а неприятно.

Мягко пробираясь сквозь тонкую молочную дымку, заполнившую комнату из-за разницы температур, Гарри не сразу понял, что уже не один.

— Привет, — у двери стоял Рон Уизли, его хмурый однокурсник.

— Привет, — отозвался Гарри и, наскоро одевшись, вышел.

Гарри еще помнил, как весело они проводили время в далекие первые дни в Хогвартсе. На какой-то момент он даже решил, что они смогут стать друзьями… А потом все оборвалось: давление на Поттера стало сильнее, и Уизли спасовал. После этого все их общение свелось к ничего не значащим нейтральным фразам. Судьба Уизли его мало волновала.

Бредя по длинному полупустому коридору, Гарри чувствовал, как ему не хватает Гермионы. Только у нее каким-то немыслимым образом, одним своим присутствием, получалось с легкостью развеивать самые темные и опасные из его страхов...

Не обнаружив Грейнджер в общем гостиной, Гарри решил было поискать в Большом Зале, но на полпути вдруг остановился и, задумавшись на мгновение, завернул в сторону библиотеки.

И не зря.

Она сидела на полу между стройными рядами стеллажей, опершись спиной о стену и прикрыв глаза. Грудная клетка неритмично вздымалась, веки мелко подрагивали — Гермиона спала.

Стараясь не шуметь слишком сильно, Гарри подошел ближе, ловко вытащил книгу из рук подруги и задумчиво повертел ее в руках.

— Ликантропия: дар или проклятие, — прочитал он вслух, присаживаясь рядом.

— Чушь, — прошептала Гермиона и открыла глаза.

Она выглядела совсем измотанной: землисто-бледное лицо, потускневшие припухшие глаза, обескровленные, будто нарисованные затупившимся карандашом, губы.

Неумелая карикатура на Гермиону, шарж в духе тех, что он рисовал в конце первого курса, когда они только-только начали сближаться. Только злой, с нескрываемой издевкой.

Коснувшись лба подруги, Гарри тут же отнял руку: прикасаться — все равно, что держать ладонь над слабо раскаленной плиткой.

— У тебя жар.

Он и раньше замечал, что температура Гермионы гораздо выше привычных человеческих значений, но чтоб настолько… Впервые.

Горькое доказательство того, что кровь оборотня продолжала отравлять ее изнутри даже через восемь лет после укуса.

— Я знаю…

— Значит, снова нужно зелье?

Она криво улыбнулась и нервно передернула плечами. Считай, согласилась.

— Нужно… — мрачно шепнул Гарри.

За неделю до полнолуния происходило что-то страшное: у бедняжки начиналась самая настоящая ломка — тяжелая, невыносимая и разрушительная. Жар и бледность — только мрачные предвестники: безвредные и безобидные в сравнении с прочими проявлениями.

Гарри до крови закусил губу, подавляя вздох. То, что оборотень покусал именно Гермиону — единственного человека, с кем он смог близко и безболезненно сойтись, — несправедливость высшего разряда.

Видеть, как она мучается, раздираемая изнутри невидимой силой, было невыносимо. Даже то, что он не только участливо смотрит, но и делает то малое, что может, не слишком утешает. Трудно облегчить душу, замолив один единственный детский грешок.

— Я достану.

Отрицательное качание головой.

Участливая, боится за него. Говорит, отказывается, убеждает, хотя сама почти на грани. Гарри это ценит, всегда ценил, но все равно разубеждает, потому что так надо. Это не так уж сложно: убедительно врать он давно научился.

Конечно, он мог бы обойтись и вовсе без ее согласия, но что-то внутри — недопонимаемое, тяжелое, скрытое в топях сознания — требовало подкрепления с ее стороны. Слов, кивка, да чего угодно.

— Не волнуйся.

Он и сам понимал, что пробираться в лабораторию профессора Слизнорта, красть все необходимое — не лучшая идея. Понимал и плевал на это.

— Я не волнуюсь, а злюсь. Рисковать из-за меня… Не стоит.

С улицы повеяло прохладой, и Гермиона, немного расслабившись, забралась на подоконник.

— Ты не должен… Слизнорт может заметить.

— Плевать. Ты ведь знаешь, что меня все равно рано или поздно отчислят.

Он давно понял, что вопрос лишь в том, как скоро это произойдет. Сколько времени понадобиться Блэку на то, чтобы обойти правила и выкинуть его прочь как безродного щенка.

Когда ты отпрыск министра магии, редкий баловень судьбы и просто человек, с детства привыкший получать все, что душе заблагорассудится, можно с легкостью провернуть и такое. Никто и не заметит.

Гарри довольно быстро понял, что единственная причина, почему он до сих пор в Хогвартсе — огромные денежные влияния Джеймса Поттера, по каким-то неведомым сыну причинам обожающего школу.

— Мне бы этого не хотелось… Блэк не так плох.

В любом случае, он должен продержаться как можно дольше.

— Не хотелось, знаю, — последнюю часть предложения он решил попросту проигнорировать. Очередной бессмысленный спор ни к чему хорошему не привел бы.

Они помолчали, а затем, не сговариваясь, отправились завтракать. За окном крупными хлопьями повалил снег — первый в этом году.

* * *

Искусственное небо Большого Зала заволокло тяжелыми пепельно-серыми тучами. Яркими крапинками падал и растворялся в воздухе снег. Удушливо пахло развешенной повсюду хвоей.

Зачем ее развесили так рано, Гарри понять не мог. Разве что очередной каприз молодого директора.

— Как будто Рождество, — Гарри поморщился. — А ведь еще два с лишним месяца.

— Тише, — прошептала Гермиона, стараясь поскорее пройти к столу Гриффиндора.

В толпе она всегда чувствовала себя неуверенно: словно ожидала внезапного нападения. Хотя если и так, бояться стоило сокурсникам, но никак не Гермионе. Подросток-оборотень — гремучая смесь гормонов и инстинктов — немалая опасность для окружающих. Любая, самая незначительная мелочь, может вызвать взрыв. И тогда уж точно мало не покажется…

Однажды такое уже случилось: Симус Финниган, задира и сквернослов, отпустил сальную шуточку по поводу странных отношений Поттера и Грейнджер. Короткая потасовка закончилась легкой победой Гермионы. Разорванная мантия и распухшая губа стали хорошим уроком для Финнигана, да и остальных гриффиндорцев тоже.

— Гарри, ты меня слышишь? — в голосе Гермионы послышались резкие нотки.

— А? Прости, задумался.

— Это Браун, — она сунула ему в руки пергамент. — А это Джордану.

После истории с Симусом сокурсники побаивались иметь дело с Гермионой напрямую, предпочитая вести переговоры через Поттера.

— Снова делаешь им домашнюю работу? — Гарри презрительно хмыкнул.

В ответ она лишь пожала плечами, словно говоря: «А что тут такого? Если сами не могут, почему бы не воспользоваться?»

— После школы понадобится жилье, да и на колледж копить надо.

Гарри прикусил губу: он был совсем не уверен, что Гермионе, при всех ее достоинствах, позволят продолжить обучение после Хогвартса.

Одно дело Блэк, получивший Хогвартс «на откуп», вольный делать, что душе угодно, другое — строгий и безликий ректор, мало-мальски держащийся за свое место, а значит, заботящийся о безопасности студентов…

Жестоко, несправедливо и непоправимо. Ликантропия не лечится.

Гарри резко встряхнул головой, возвращаясь к реальности.

Нужно взять себя в руки.

Подняв глаза, Гарри понял, что Блэк внимательно, бесстрастно, не мигая смотрит на него.

Ненормально это.

По спине пробежал холодок.

— Черт.

— Что?

— Он снова смотрит. Значит, штрафной группы не миновать…

Чем он заслужил такою нелюбовь со стороны Блэка, Гарри не знал. Профессор Реддл, преподаватель Защиты от Темных искусств, вскользь упомянул, что когда-то давно Джеймс Поттер и Сириус Блэк были неразлучны. Первое время после школы — тоже, но вот потом между закадычными друзьями словно пикси пробежала.

— Не может же он… — Гермиона замолкла на полуслове.

К ним стремительно подошел Перси Уизли — староста курса. Высокий, крепко сложенный, поразительно похожий на старших братьев и Рона, разве что более улыбчивый последнего.

— Поттер, — громко, четко выговаривая звуки, произнес он, — у тебя снова штрафные занятия.

— С кем на этот раз?

— Профессор Биннс.

Гермиона сочувственно вздохнула: профессора Истории Магии полтора часа кряду способна выдержать только она.

— Хорошо…

— Занятие двойное.

Стакан с тыквенным соком в руках у Гарри, приглушенно звякнув, пошел трещинами. Содержимое стало просачиваться сквозь них, но он словно и не заметил. В голове с шумом билась одна мысль: всплески стихийной магии, усиленные гормональной нестабильностью, сведут его с ума. Даже быстрее Блэка. Как пить дать сведут.

— Мистер Поттер, — низкий голос директора, усиленный заклинанием, ветром разнесся по залу, — десять баллов с Гриффиндора. Впредь, будьте осторожнее.

Гарри выжал из себя улыбку и кивнул. Борясь с навязчивой мыслью провалиться под землю прямо здесь и сейчас — далеко вниз, туда, где нет ни Блэка, ни Хогвартса, ни проблем Гермионы — он стал мысленно считать до десяти. Простенький прием, не раз спасавший от гневных приступов.

Секунды, споткнувшись, рванули вперед. Нелепо нагоняя друг друга, они с шумом сталкивались, перемешивались и наконец сливались в тягучие и вязкие минуты, величественно растворявшиеся в бурлящих пучинах времени.

— Пойдем, — прошептал он скорее себе, чем Гермионе, зная, что та все равно пойдет следом.

Заговорить она осмелилась, только когда они покинули шумный Большой Зал.

— Что-то он не в духе.

— Он всегда не в духе.

— Может, ты его чем-то обидел?

— Только тем, что приехал учиться в его школу, — расталкивая щебечущую толпу младшекурсников, Гарри слишком сильно зацепил одного кроху. Это привело в чувство. Рывком подняв малыша на ноги, Поттер сбивчиво извинился.

Вспомнились слухи о том, как Блэк стал директором.

Поговаривали, после школы Сириус вел себя не лучшим образом. Первые лет пять все было в рамках приличия и не слишком досаждало отцу, но вот потом юноша словно с цепи сорвался. Последней каплей стал разнесенный в клочья маггловский ресторан. Как обошлось без жертв — загадка, но все же обошлось. После этого случая отец министр, всерьез забоялся за свое тепленькое место и, подключив многочисленную влиятельную родню, устроил сыночку почти официальное назначение на должность директора.

Почетная ссылка, ничего не скажешь. Делай все, что хочешь, только в Лондоне без надобности не появляйся и в мои дела не лезь…

— Все нормально, — звонко ответил мальчик-первокурсник, смаргивая слезы.

Остаток пути до кабинета прошел в молчании. Уже у двери Гермиона, покопавшись в сумке, извлекла из нее свои конспекты по Истории Магии, чтобы Гарри было что показать в конце бесконечно долгого занятия.

— Иногда мне кажется, что эти штрафные группы он придумал специально для меня, — проворчал Гарри, засовывая пергаменты в сумку.

— Глупости, — сразу же ответила Гермиона. — Впервые он ввел их за три года до твоего появления в школе. На самом деле в этом есть смысл, Гарри… Отстающих надо стимулировать. Учеба в выходные — хороший для этого способ…

— Перестань.

— Ладно, ладно, — она торопливо кивнула и вновь забралась на подоконник. — Я буду ждать тебя здесь.

— Может, в гостиную пойдешь?

Отчаянное качание головой.

Гарри был почти уверен, что Гермиона ввязалась в новый конфликт с соседками по комнате. Слишком уж подозрительно выглядело ее нежелание оставаться в гостиной без него.

«Надо бы объяснить ей, что следование за мной по пятам — не выход», — подумал он, стараясь лишний раз не смотреть ей в глаза.

— Тогда увидимся через три часа.

Linkin Park "Crawling"

Молния ярким всполохом прорезает небо. Гарри с удивлением поднимает глаза на тяжелое, налитое свинцом небо. Оно кажется живым, дышащим. Плотные грозовые облака нависают совсем близко: подними руку и дотронешься, соберешь в ладошку, как сладкий крем с торта. Кроха встает на цыпочки и поднимает руки вверх, стараясь дотянуться. Но он слишком мал, и коварная сладкая вата ускользает в самый последний момент. Очень обидно, и Гарри, украдкой вытирая злые слезы, со всех ног бежит к дому. Там мама. Она поймет и пожалеет.

Секунда — и новая яркая вспышка озаряет небо, на этот раз совсем близко. Слышится оглушительный рев грома. Кажется, что еще немного — и земля, не выдержав, расколется. Гарри прижимает ладони к ушам и, споткнувшись, падает. Тяжелые капли дождя, обезумев, несутся вниз, навстречу смерти, с яростью разбиваются о промерзшую землю.

Лили выбегает на крыльцо и какое-то время нервно вглядывается в плотную пелену дождя. Находит глазами маленького сына и, с трудом подняв его на ноги, ведет в дом. После горячей ванной оборачивает кроху махровым полотенцем, плотно прижав к себе, баюкает и шепчет, что теперь все будет хорошо. Он верит.

На мгновение Гарри вспоминает, что это всего лишь странный сон.

— Ты же мертвая, — удивительно четко, по-взрослому, произносит он.

— Я…

Лицо Лили — естественное, живое, знакомое до дрожи — начинает бледнеть и исчезать.

— Нет!

— Гарри, да проснись ты, — Гермиона с силой теребила его за плечо. — Просыпайся, говорю!

Гарри открыл глаза, плохо понимая, почему он не в старом, скрипучем, полном тайн доме в Годриковой Впадине, а в залитом солнцем классе Истории Магии.

— Что?

— Профессор Биннс заболел, и Истории Магии не будет.

— Так это же хорошо.

— Вместо нее поставили два урока по Защите от Темных Искусств.

Почему у него ничего и никогда не бывает просто?

Подхватив сумку с учебниками, заботливо принесенную Гермионой, Гарри бегом направился в другой кабинет. Идти до него было не так уж и долго, но он все равно спешил: опаздывать к профессору Реддлу — опасное дело. Чувство юмора у учителя своеобразное — может и без ушей на день-другой оставить.

Добежав до заветной двери, Гарри на мгновение замер, оперся ладонью о стену. Сердце гулко стучало где-то в гортани, в боку кололо, дыхание сбилось. Физическая форма у него всегда была та еще… И даже еженедельные занятия квиддичем не слишком помогали.

— Ты в порядке? — участливо спросила Гермиона, легонько коснувшись его спины.

Ее непредвиденный кросс из колеи не выбил. Напротив, даже немного освежил: на бледных щеках появился едва заметный румянец.

Гарри невольно вздрогнул и вывернулся из-под руки подруги. На ум некстати пришла картинка-образ Гермионы, носящейся по округе в образе волка-переростка. «Одни инстинкты, никаких чувств или сомнений», — так она ответила, когда он осмелился спросить, каково это.

— Подожду здесь, — немного обиженно пробормотала она, отстраняясь.

Гарри набрал в легкие побольше воздуха и, облизав пересохшие губы, постучал.

— А, Поттер, — профессор Реддл прищурился и, подумав, жестом разрешил студенту войти.

Гарри кивнул и, старательно избегая встречаться с Реддлом взглядом, оглядел класс в поисках свободного места.

Выбор был незавидным — пустыми остались всего два места: одно рядом с болезненным на вид парнем-слизеринцем, другое — с девушкой из Равенкло, двойняшкой его однокурсницы Парвати. Первый вариант грозил трехчасовой пыткой с тихими угрозами, тычками и, возможно, даже порчей, второй — беспрерывным трепом о всякой чепухе.

Кивнув самому себе, Гарри присел рядом с девушкой.

Та едва заметно улыбнулась.

— Я — Падма, — прошептала она, смирив его оценивающим взглядом.

Поттер едва сдержал вздох: обладай Падма хотя бы половиной болтливости сестры — к концу третьего часа занятий он начнет всерьез жалеть, что не сел со слизеринцем.

— Гарри, — он постарался улыбнуться в ответ, но вышло неудачно: натянуто и неестественно.

Конечно, заочно все ученики Хогвартса, занимающиеся на одном курсе, пусть и разных факультетах, знали друг друга, но все же сталкиваясь вот так — напрямую — непременно представлялись, следуя негласным правилам этикета, выработанным за много поколений до их появления в школе.

К его удивлению, девушка больше ничего не говорила, лишь изредка поглядывая в его сторону.

— Враги имеют много личин, — неспешно вещал профессор Реддл, — и, к сожалению, некоторые из них до поры до времени могут выглядеть как друзья…

На мгновение Гарри встретился с внимательным взглядом темных глаз. По спине пробежал холодок.

Профессор вызывал у Поттера смешанные чувства: с одной стороны — безусловное уважение (в штате Блэка людей его квалификации можно было пересчитать по пальцам), с другой — липкий необъяснимый страх.

Вот и сейчас деланное спокойствие Реддла казалось ему маской, за которой скрывалось нечто иное, неизвестное и оттого пугающее.

Чтобы хоть как-то отвлечься, Гарри обернулся к соседке и шепотом спросил:

— Ты же из Равенкло, да? Не думал, что ваши тоже в штрафных бывают.

— Мы с Луной, — Падма кивком указала на сидящую позади девушку с длинными спутанными волосами и огромными водянистыми глазами, — в последнее время часто тут.

— Почему?

— Говорим правду.

С полминуты покопавшись в сумке, Падма достала скомканный лист бумаги.

Развернув его под партой — так, чтобы профессор Риддл и рядом сидящие ничего не заметили — он с удивлением увидел карикатурное, больше походящее на неумелый детский рисунок, изображение министра магии Блэка. Чуть ниже яркими красными буквами было напечатано: «Диктатура Блэка: то, что нас пожирает».

— Вы что, из «этих»?

— Может. Или вы из «тех», — подала голос та, которую Падма назвала Луной.

Гарри слышал о недовольных режимом от отца. Джеймс говорил, что с каждый годом их становится все больше. Неумелая, откровенно бездарная политика Блэка-старшего не могла не вызвать противодействия. Вопрос был только в том, когда оно возникнет и каких размеров в итоге достигнет.

Но чтобы ученики Хогвартса, да еще третьеклашки, распространяли пропагандистские брошюры…

— Это вы серьезно?

— Более чем! — с жаром произнесла Падма. — Интересуешься? А я ведь сразу поняла, что ты человек непростой…

«Прорвало», — с горечью подумал Гарри, слушая длиннющее и крайне эмоциональное выступление новой знакомой.

— …Тысячи галлеонов в никуда! Еще немного и эти дракловы троглодиты… — она вдруг замолкла на полуслове.

— Что там дракловы троглодиты? — вяло спросил Гарри.

— Гарри… — прошептала она, с выражением глядя ему за спину.

Поттер на мгновение прикрыл глаза, взывая ко всем богам сразу: «Только не уши. Только не уши».

— Срываем-с урок, Поттер? — подчеркнуто спокойный голос профессора Реддла звучал по-настоящему угрожающе. — Нехорошо.

— Простите, профессор.

Реддл резко взмахнул палочкой, и яркая синяя вспышка на мгновение ослепила Гарри. Какое-то время он прислушивался к внутренним ощущениям и, не обнаружив ощутимых изменений, облегченно выдохнул.

— Вон.

— Профессор…

— Вон, я сказал.

Покорно кивнув, Гарри поднялся и, стараясь не смотреть на насторожившихся студентов, вышел в коридор.

— Что случилось? — Гермиона, проворно соскочив с подоконника, в одно мгновение оказалась рядом.

— Выгнали.

— Это и так понятно… Что с лицом?

— А что с лицом?

Чувствуя неприятный укол под ложечкой, Гарри подошел к большому старому зеркалу. На первый взгляд все было хорошо: руки, ноги, голова на своих местах. Только вот лоб украшала неприглядная надпись: «Бестолковщина».

— Не расстраивайся так… Ты же знаешь, у профессора своеобразное чувство юмора…

— Да! Охренеть как смешно.

— Гарри…

Его отражение вдруг зашевелилось: непринужденно встряхнуло головой, уперло руки в бока и что-то беззвучно зашептало. Что именно, Гарри даже не пытался разобрать. Злость ядом отравила кровь, впрыснула в мозг порцию адреналина.

Нужно было что-то делать. Что угодно. Только не стоять, жалея себя.

С силой пнув ближайшие рыцарские доспехи, от чего те недовольно захрипели и попытались дать сдачи, Гарри угрюмо зашагал в сторону общей гостиной. В спальне у него давно припрятана маггловская одежда — джинсы и потертая толстовка с капюшоном. То, что сейчас нужно. Пусть лучше пялятся на странную одежду, чем на уродливую надпись.

Быстро переодевшись, натянув несчастный капюшон чуть ли не на глаза, Гарри спустился вниз.

— Чем займемся? — Гермиона попыталась сделать вид, что ничего необычного и уж тем более неприятного не произошло.

— Я думал сходить к Хагриду.

— Плохая идея. Покалеченный великан — не лучшая компания.

Гарри хотел было возразить, что подросток-оборотень — более опасная альтернатива, но вовремя осекся, закусив губу. Впрочем, Гермиона и так все поняла.

— Тебя прямо-таки тянет на всяких уродов. Впору собирать всех в кучу, открывать цирк и зарабатывать галлеоны.

— По-моему, тот же Блэк куда больший урод. Мы все тут у него зверушки в цирке.

Грейнджер приложила палец к губам и опасливо огляделась по сторонам. Иногда ее стремление к секретности переходило всякие границы.

— В общем, пойду к Хагриду один, раз ты упрямишься.

— Только недолго, хорошо?

Гарри кивнул и торопливо зашагал к занесенной снегом хижине, пообещав себе, что непременно поговорит с подругой об этой безумной, аномальной преданности, как только представится возможность.

* * *

Величественный остроглазый Хогвартс язвительно посмеивался над мелким, никчёмным, утопающим в снегу Гарри: посвистывал створками высоких окон, угрожающе звенел хрупкими стеклами, бормотал скрипом тяжелых деревянных ворот.

— Хищная унылая громадина, — тихо, почти с любовью, прошептал Гарри, скрываясь в теплой тесноте хижины лесничего.

В душной комнатке пахло свежей выпечкой и смесью трав, которую Хагрид гордо называл чаем.

Добродушный хозяин встретил гостя на пороге и без лишних предисловий заключил в неуклюжие объятия.

— Га-ммм-иии, — радостно пробасил Хагрид, тщетно стараясь выговорить имя маленького друга. — Раааад!

Необычайно высокий и крепкий, он вполне мог показаться грозным, если бы не согнутая колесом спина и неестественно застывшее, навечно парализованное лицо.

— Я тоже рад видеть тебя, Хагрид!

Поговаривали, что таким Рубеус был не всегда. Рос и развивался как все обычные полувеликаны, даже поступил в Хогвартс… Любил гулять по темным закоулкам замка и однажды, сам того не ожидая, наткнулся на нечто настолько ужасное, что детская психика не выдержала.

— Еще готиии… Хорошоооо. Гаммиии всегда рааад.

Только сейчас Гарри заметил, что кроме него в комнате еще один гость, вернее, гостья. Джинни Уизли — рыжая бледнокожая девчонка на курс младше его.

— Привет, — улыбнулась она.

— Привет, — довольно холодно поприветствовал Гарри. Разочарованный, он чувствовал, что Джинни непрошено влезла в их с Хагридом личное пространство. — Значит, ты тоже ходишь сюда?

— Да. А что, нельзя? — уловив недовольные нотки в его голосе, Уизли напряглась.

Это остудило пыл.

— Извини… Я просто хотел сказать: здорово, что у Хагрида стало на одного друга больше.

Джинни изучающе прищурилась, затем немного расслабилась и уже спокойней произнесла:

— Хагрид — чудо. Удивительно доброе существо.

Хагрид довольно улыбнулся и промычал что-то невнятное.

— Не каждая девушка отважится посещать великана в одиночку.

Она неопределенно пожала плечами, а Гарри почувствовал себя полным ничтожеством: приятное сказать и то не может…

Внезапно за окном послышались странный шорох и глухое завывание. Хагрид и Джинни замерли в недоумении, а Гарри, прекрасно понимая, в чем дело, бросился к выходу, уже у порога обернулся и сбивчиво произнес:

— Посмотрю, что там.

У края Запретного Леса, теряя очертания в плотной снежной пелене, сидел огромный рыжий зверь.

Видимо, увидев Гарри разговаривающим с Джинни, Гермиона в очередной раз вспылила и обратилась. На неделю раньше срока, подумать только! Значит, он прав, и ей становится хуже….

— Гермиона! — закричал Поттер.

В ответ оборотень угрожающе зарычал и, бесшумно переминаясь на мягких лапах, растворился в глуши леса.

Гарри же, постояв в нерешительности, вернулся в теплую и уютную хижину.

Он был искренне благодарен Джинни, которая, несмотря на живой интерес, не стала набрасываться с вопросами сразу. Вместо этого она лишь одарила его спокойным взглядом и протянула чашку с обжигающе-горячей ароматной жидкостью.

Конечно, это был не чай. Но какая по большому счету разница?

Nox Arcana "Labyrinth of dreams"

— Так что там было?

Вырвавшись из плена размышлений, Гарри открыл глаза и непонимающе огляделся.

Хижина Хагрида: тесная, теплая и уютная. Дешевые ситцевые шторки на крохотных окнах, аляповатая клетчатая скатерть, десятки кастрюлек, бочонков и баночек, заполненных дарами леса.

Все до последнего штриха осталось прежним, но все же он чувствовал: что-то изменилось. Что-то легкое, неуловимое, соединявшее разрозненные части воедино, пропало. Раньше было, а вот сейчас — нет.

— Гарри… — Джинни, не дождавшись ответа, одарила его тяжелым взглядом.

Сколько времени прошло? На какое-то мгновение он словно отключился.

— Собака, — тихо сказал Гарри. — Наверняка, одна из тех, что живет у профессора по уходу за магическими существами…

О болезни Гермионы кроме него и учителей не знал никто. По крайней мере, официально. Блэк, побоявшийся огласки, и, главное, неизбежных гневных писем родителей до дрожи трясущихся за своих чад, решил, что раз уж декрет Министерства не дает право отказать кому-либо в обучении, малолетнего оборотня лучше скрывать.

— Собака? — Уизли недоверчиво приподняла брови.

— Нэээт, — Хагрид взмахнул огромными ручищами. — Обооорооотень… Вой… Не лай. Хакриид знает!

— Оборотень в Хогвартсе? Не верю, что Блэк допустил бы такое.

Гарри не дернулся, не отвел глаз, терпеливо дождавшись, пока младшая Уизли переведет взгляд с него на собственные, покрытые облупившимся коричневым лаком, пальцы.

Ему стало неуютно: хижина — одно из любимых мест в школе — в одно мгновение потеряла весь свой флер. Детали, ранее незаметные, градом ярких искр ударили по глазам. Осыпающаяся бежевая штукатурка стен, ошметки паутины под полотком, перепачканный золой камин, гора немытой посуды в раковине… Словно давно покинувший жилище хозяин вдруг заявился и, даже не потрудившись как следует прибраться, стал принимать гостей.

Дело было даже не в грязи. Сам Гарри никогда особой, а уж тем более чрезмерной, чистоплотностью не страдал. Нет. Причина столь резкой перемены в Гермионе. Если бы не ее внезапное превращение и побег в лес, все было бы вполне нормально, как всегда.

С силой сжав огромную кружку ароматного напитка, Гарри постарался отогнать от себя мрачные мысли.

Он не сделал ничего такого, за что следовало бы себя винить.

А Грейнджер вернется. Выбьет из себя лишнюю дурь и вернется.

Спешно попрощавшись, Гарри побрел в сторону замка. Обещая себе не оглядываться, он то и дело делал это, стараясь различить знакомую нелепую фигуру, больше напоминающую огромного волка, нежели человека.

* * *

День тянулся долго. Секунды, звеня и переливаясь, примерзали к хрустящей корочке снега, сливались в единое целое с острыми снежинками, вяло и нехотя сменяли друг друга, позабыв о строгом порядке, заботливо выстроенном матерью-природой.

Провалявшись в полудреме без снов несколько часов, Гарри спустился в общую гостиную и, удобно расположившись за одним из столиков, стал листать затертый учебник по Трансфигурации.

Надо сказать, простейшие манипуляции по этому предмету давались ему с трудом. Если бы не регулярная, терпеливая помощь Гермионы, проблем было не избежать.

Гарри поежился и, отложив учебник, потер уставшие глаза.

Гермионы не хватало почти физически: простого присутствия, болтовни, теплого взгляда. Всего и сразу. Чего-то настоящего, живого, способного заглушить щемящее одиночество внутри.

Бездумно окинув комнату взглядом, Гарри сухо отметил, что Джинни, весело щебечущая с подругами в противоположном углу комнаты, то и дело посматривает на него.

Зачем, он не понимал. Не хотел разбираться.

Вместо этого поднялся на ноги и, подойдя к окну, долго и болезненно всматривался вдаль, стараясь увидеть что-то в багровом росчерке заката.

Лишь когда совсем стемнело, он заставил себя пройтись до больничного крыла, чтобы предупредить хрупкую розовощекую мадам Помфри о том, что с завтрашнего дня всем снова нужно будет говорить, что Гермиона Грейнджер захворала и находится там.

Уже на выходе, Гарри украдкой обернулся, и, бросив взгляд на одну из коек, закрытую непроницаемой ширмой, с горечью подумал, что даже тяжелую болезнь подруги перенес бы легче, чем ее бесконечные превращения и побеги.

* * *

Утром в понедельник объявили, что профессор Биннс все еще болеет, и его уроков не будет как минимум неделю.

Поначалу Гарри искренне обрадовался возможности поспать лишних пару часов, но едва оказавшись в теплой постели, понял, что уснуть просто не сможет.

Тревога стальными иглами вонзалась в тело, оставляя неглубокие, но неприятно саднящие раны внутри, под самой кожей.

А вдруг она не вернется?

Блэк явно не из тех, кто соберет отряд для поисков…

— Все будет хорошо, — тихо прошептал он, старательно гоня из головы отблески плохих мыслей и чувств.

Промаявшись до обеда, Гарри был несказанно рад, что занятия по Прорицаниям — не самому любимому им предмету — состоятся в полном объеме, как и запланировано расписанием.

Слабо улыбнувшись, он наскоро покидал учебники в сумку и почти на полчаса раньше появился в классе профессора Лонгботтом.

* * *

Профессор Алиса Лонгботтом вызывала у Гарри невольную симпатию. Невысокая подтянутая женщина под сорок, с чуть округлыми, приятными чертами лица и вьющими темными волосами до плеч, неуловимо напоминала ему мать. Чем именно — сказать было трудно. Может, добродушным и веселым нравом, а может — серьезным отношением к детям, без ненужного сюсюканья или излишней строгости.

— Кто попробует угадать тему нашего сегодняшнего урока? — улыбаясь, она окинула взглядом учеников.

Бойкие сестры Патил, волей судьбы оказавшиеся сегодня вместе, мгновенно взметнули руки и, не дожидаясь реакции профессора, наперебой стали выдвигать версии.

— Стоп, стоп. Правильно! Молодцы. Итак, тема урока — гадание на чаинках.

В пол-уха слушая подробные инструкции по выполнению своеобразной лабораторной работы, Гарри чувствовал, что снова бездумно смотрит в окно, стараясь уловить хотя бы тень движения у границ Запретного Леса.

Чай пили не спеша, наслаждаясь каждым глоточком. Торопиться и правду было некуда: спаренного урока с лихвой хватало и не на такое.

Неприятным сюрпризом для Гарри стала новость о том, что толковать свой собственный рисунок нельзя. Без Гермионы пары у него не было, поэтому, после недолгих колебаний, он объединился с Роном Уизли также оставшимся без пары.

Придирчиво осмотрев рисунок на чашке однокурсника, Гарри поначалу не увидел ничего, отчего немного растерялся. Но уже через несколько минут внимательного разглядывания смог различить смутные очертания ворона и журавля. Записав данные на пергамент (и нагадав Уизли несчастье в доме и, в то же время, крепкое здоровье и жизнь до старости), Поттер хотел было покинуть класс раньше времени, но профессор, легонько коснувшись его плеча, попросила задержаться.

Показалось, что прошла целая вечность, прежде чем ученики, лениво переговариваясь и хвастаясь успехами, покинули класс. Последней ушла Лаванда Браун. После короткого и непонятного для Гарри спора с профессором, она выглядела совершенно подавленной.

— Садись, Гарри, — профессор Лонгботтом жестом указала на стул перед искусно выполненным письменным столом, заваленным разномастными листами пергамента.

Гарри покорно кивнул и присел.

— Я хотела поговорить с тобой наедине.

— О чем, профессор?

«Только не о Гермионе», — мысленно попросил Гарри.

Для Алисы Гермиона была чем-то вроде интересного объекта для наблюдения. Не раз и не два она пыталась выведать у Гарри те или иные подробности о ней и ее «особом» образе жизни.

— О тебе, — она внимательно и немного сочувственно посмотрела на студента. — В последнее время ты сам не свой.

— Устал немного.

Придумывать оправдания на ходу он научился еще в раннем детстве. После смерти матери отец стал приводить в дом женщин — неизменно рыжих, глупых и властных. Каждая из них, строя злую мачеху из старой сказки, стремилась вышвырнуть приемного сына из дома или, на крайний случай, подмять под себя, сделать живой игрушкой «принеси-подай».

— Ты хорошо спишь?

Гарри вздрогнул: ему вдруг показалось — уже не впервые — что профессор видит его насквозь. Вот и сейчас что-то в ее словах звучало так, словно Алиса знает, что с ним происходит… И даже ночные кошмары для нее не новость.

— Я плохо сплю…

— А что снится?

— Мать…

Миссис Лонгботтом понимающе кивнула и, помолчав немного, тихо добавила:

— У меня мог быть сын… Твой ровесник.

— Правда?

Гарри это показалось странным: даже мужа профессора, мистера Лонгботтома, никто и никогда в Хогвартсе не видел. А тут сын.

Как он мог бы выглядеть?

Воображение тут же нарисовало картинку: живое, чуть округлое, как у матери, лицо в обрамлении темных коротких волос. Глубокий взгляд карих глаз. Открытая, немного смущенная улыбка.

Поттер встряхнул головой, отгоняя нежданное наваждение.

— А что случилось? — он не был уверен, что может спрашивать такое, но все-таки спросил, раз уж профессор сама об этом заговорила.

— Мы с его отцом тогда часто ссорились… Поженились совсем молодыми, не подумали. Так бывает, — она немного погрустнела. — Оставили крошку Невилла с его матерью Августой, а она не уследила… Он упал в пруд недалеко от из дома.

Гарри с трудом сглотнул комок, подступивший к горлу. Что говорить в таких случаях, он примерно знал, но сейчас не решался, боясь причинить симпатичной женщине еще больше боли.

— Я говорю это потому, что хорошо понимаю, что значит потерять действительно близкого человека.

Он кивнул.

— Я хочу тебе помочь.

— Как?

— Нехорошо звучит, но… Влезть в голову и помочь разобраться.

— Э-э-э… Спасибо, но не надо.

Одна мысль о том, что кто-то будет рыться в глубинах его сознания, вызывала отвращение и липкий страх. Он и сам до конца не знал, что за мысли, чувства и воспоминания крылись внутри его черепушки. И не хотел узнавать без крайней на то необходимости.

Хотя кошмары, постепенно подтачивающие его изнутри, вполне могут сойти за такую причину…

— Ты хочешь, чтобы кошмары продолжались?

— Я не хочу, чтобы кто-то копался у меня в голове, — угрюмо пробормотал он, а затем, опомнившись, добавил: — Извините, но нет.

— Пожалуй, я неправильно выразилась. Я не буду лезть в твою голову напрямую, тем более не буду подсматривать, что там творится. Просто помогу тебе приоткрыть одну из дверей и краем глаза взглянуть, что за ней.

Гарри задумался. Несмотря на все тот же опасливый страх, внутри вспыхнули искорки интереса.

А что он, собственно, теряет?

— А это не опасно?

— Пока я рядом — нет.

— Тогда… давайте попробуем.

Участливо улыбнувшись, профессор Лонгботтом облизнула пересохшие губы и, потерев ладони друг о друга, коснулась висков Гарри.

Отключился он так быстро, что даже не успел это заметить.

* * *

Гарри стоит у окна и наблюдает за одинокой, не знакомой ему птичкой, одиноко порхающей над занесенным снегом крыльцом. Как она оказалась здесь? Мама не раз говорила, что зимой все птицы улетают на юг, где тепло, солнечно и много-много еды. Так что же эта бедняжка делает здесь?

Гарри твердо решает выяснить это. Первым делом он спускается с подоконника и, позабыв надеть теплые вещи, осторожно спускается вниз. Он знает, что если мама увидит, что он, еще не до конца выздоровевший, не в постели — расстроится, а потому не шумит.

Он тихонько толкает входную дверь и выходит на улицу.

Нежное, пушистое и обманчиво теплое покрывало манит, лукаво предлагая коснуться кромки кончиками пальцев, а то и запустить всю пятерню в сладкий и вкусный крем. Отсюда снег кажется ослепительно белым, а не нежно-голубым, как из окна. И это подкупает.

Гарри радостно хохочет и бежит в птичке, но та, проворно вывернувшись из неумелых детских пальцев, улетает прочь.

Становится немного грустно, и мальчик, понемногу замерзая, идет обратно в дом.

Его внимание привлекают знакомые голоса, доносящиеся из гостиной. Подойдя к двери, он замирает, наблюдая за необычной сценой.

Сириус — высокий и красивый друг его отца стоит около его мамы. Рука сжимает небольшую грудь, пальцы беззастенчиво скользят по спине.

— Отойди, — Лили хмурится и старается оттолкнуть Блэка, но тот лишь плотнее прижимает ее к себе.

Гарри кажется, что в руках Блэка мама еще более хрупкая и беззащитная, чем обычно. Силы неравны.

— Гонишь? — мерзкая улыбка, долгий поцелуй в губы.

У мамы на нижней губе остается легкая припухлость, но она, кажется, этого не замечает. Тяжело дышит и все так же отпихивает от себя «друга».

— Гоню! Иди вон, Блэк. И чтобы твоей задницы никогда больше не было в моем доме.

Гарри смутно чувствует, что происходит что-то неправильное, алогичное, но что именно уяснить не может.

Подчиняясь порыву, он вбегает в комнату и громко-громко кричит.

Сириус, округлив глаза словно рыба, сбивчиво извиняется и, стушевавшись, уходит прочь.

Мама шепчет что-то успокаивающее, но Гарри продолжает кричать. Единственное, чего он хочет — чтобы дядя Сириус больше никогда к ним не приходил.

* * *

Гарри резко открыл глаза.

Дом в Годриковой Впадине снова растворился, уступив место привычному угрюмому Хогвартсу.

— Гарри, ты в порядке? — спокойно спрашивает профессор Лонгботтом, потирая ладони.

— Да…

На самом деле он не уверен, что в порядке.

Ощущение мерзости пропитало его словно разлитые чернила пергамент. Единственное желание — поскорее смыть с себя это. Посетить прохладную душевую или, если повезет, ванную. Утопить все в горячей, обжигающей мыльной воде. И не вспоминать.

— Что ты видел?

— Кое-что… мерзкое.

Ему вдруг кажется, что иметь подобные фантазии, пусть даже и где-то в темных глубинах сознания, ненормально.

— По-моему, я схожу с ума… Напридумывал такого, что голова кругом.

— Гарри, — шепотом заговорила леди Алиса, — это не фантазии. Это — воспоминания.

Какое-то время Гарри сидел неподвижно, затем, почувствовав, что в голове совсем каша, откинулся на спинку стула и закрыл лицо руками.

Становилось все интереснее. И это пугало.

Akira Yamaoka "True"

Из кабинета профессора Лонгботтом Гарри вышел около шести. Вечерело: мягкий оранжевый сумрак струился сквозь тончайшее оконное стекло, мелко подрагивал, скользя по выложенным грубым камнем стенам.

Гарри хотелось оказаться в привычном, пропахшем дымом, пылью и мятой, мраке общей гостиной. Подальше от обманчиво-теплого закатного солнца, с любопытством проникающего с самые дальние и укромные уголки замка.

Видеть, как оно, играя, искажает привычные очертания давно знакомых предметов и лиц, было невыносимо.

После всего, что он узнал сегодня, хотелось правды во всем. Без прикрас и иллюзий.

— Гарри, я буду ждать тебя послезавтра вечером, — тихо, но вкрадчиво сказала Алиса.

За последние полчаса профессор повторила эту фразу три раза. Наверное, не думала, что Гарри, молчавший и монотонно кивающий на все ее слова, действительно слышал, что ему говорили.

— Я приду, — спокойно ответил он и, сдержанно попрощавшись, зашагал прочь.

Он услышал и усвоил все, что она говорила. Но не посчитал нужным отвечать.

Внутреннее замешательство прошло довольно быстро, оставив после себя пугающую, адскую усталость. Тело неприятно ломило, веки слипались, но все же Гарри решил заглянуть в ванную, прежде чем позволить себе провалиться в забытье.

Немного удивившись тому, что ванная комната оказалась свободной, он наскоро разделся и, покрутив наугад пару кранов, с удовольствием опустился в ласково-теплую мыльную воду.

Странно, но гаррина неприязнь к Блэку стала меньше. После малоприятной сцены с матерью должно быть наоборот… Но нет. То, что бывший друг отца ненавидит его не просто так, за красивые глаза, а по какой-то, пусть и не самой приятной причине, перевернуло мир Гарри с ног на голову. Вернее, с головы на ноги. Вернуло все на свои места.

Руки неприятно засаднило, и поток мыслей в момент прервался.

— Что за?..

На тонких запястьях виднелось несколько темных, не успевших зарубцеваться, полос. Словно он неумело надрезал себе кожу…

Но он не надрезал.

Не надрезал ведь?..

По спине пробежал холодок.

Это все обман. Этого нет.

И остекленевших глаз матери, и кроваво-красной воды в старом доме Поттеров тоже нет. И не было, что бы там не говорила профессор Лонгботтом.

Есть только угрюмый остроглазый Хогвартс и живой, пышущий здоровьем Гарри.

Яростно взмахнув головой, Поттер смог-таки отогнать тяжелое и гнетущее наваждение.

— Все хорошо…

Порезы жгло огнем. Сам того не осознавая, во власти иллюзии, он разодрал их ногтями до крови.

* * *

Заходя в гостиную, Поттер невольно затаил дыхание: очень уж хотел увидеть там смущенную и уставшую Гермиону. Но чуда не произошло. В пестрой и шумной толпе однокурсников знакомого лица не было.

Сколько ее еще не будет?

Гарри тяжело вздохнул и, поднявшись наверх, торопливо, не очень аккуратно, но крепко перебинтовал поврежденные запястья.

Не хватало, чтобы это кто-нибудь заметил…

Сон как рукой сняло.

Повалявшись с полчаса, и, так и не сумев уснуть, Гарри взял учебник по зельям, чистый лист пергамента и спустился в общую гостиную.

Работа над сочинением по универсальным противоядиям настолько увлекла, что он не сразу заметил девушку, нависшую над ним.

— Кхе-кхе, — недовольно кашлянула Лаванда Браун.

— Что?

Гарри прикусил губу. Грубить он не хотел, как-то само вышло.

— Ты что-то хотела? — более доброжелательно добавил он, слегка улыбнувшись.

— Что-то я Гермиону давно не видела.

Улыбка пропала.

«Началось…»

Нет, Лаванда была неплоха: обычная, довольно умная и милая девушка. Только вот очень навязчивая… Особенно после ссоры с лучшей подругой Парвати.

Привлечь ее внимание значило нажить себе кучу проблем. Если уж Браун решила что-то узнать, то не успокоится, пока не докопается до самой сути…

— Она приболела.

— Часто она в последнее время…

— Что поделаешь… — Гарри невольно напрягся, — Сырость и все такое.

— Ей настолько плохо, что в Больничном Крыле оставили?

— Да.

— Стоит навестить…

— Ну… навести, если хочешь.

Какое-то время Лаванда молча и внимательно смотрела на сокурсника, словно ожидала, что тот не выдержит такого натиска и вмиг раскроет все секреты.

— Слушай, у меня еще дела сегодня.

— Какие? — тяжелый, пронизывающий взгляд.

Такая наглость немного ошарашивала. Гарри считал любопытство хорошей и даже полезной чертой, но вот теперь, столкнувшись со столь нездоровым проявлением, вдруг передумал.

Наскоро оглядев гостиную, он заметил Парвати, с самым серьезным видом раздававшую какие-то листовки.

То, что надо.

— Иду на собрание недовольных.

Лаванда громко хмыкнула и изогнула губы в недоброй улыбке.

— Их же все равно разгонят. Чего время зря тратить?

— А вот сильно захотелось потратить его зря.

Не дожидаясь ответа, Гарри поднялся на ноги и, выяснив у Парвати все подробности, отправился на странное и бессмысленное, на его взгляд, собрание.

Уже на полпути, повинуясь порыву, вернулся и захватил с собой мантию невидимку.

Мало ли что может случиться…

* * *

В классе Трансфигурации собралось человек двадцать: разные по возрасту, факультетам и мнениям, вместе они представляли интересное живое образование, клокочущее, шумящее, дышащее.

— Гарри! — Падма с трудом пробралась сквозь пеструю толпу и порывисто обняла нового гостя. — Я рада, что ты пришел.

Он немного смутился, но не отшатнулся.

Видеть столь радушный прием было необычно, но приятно.

— Я тоже рад.

— Садись рядом с Луной, скоро начнем.

Хрупкая девочка со спутанными светлыми волосами и почти бесцветными глазами рассеянно улыбнулась, когда Гарри присел рядом с ней.

Падма же, с трудом успокоив присутствующих, стала с пылом рассказывать о том, что ее волновало.

— …Не замечать этого нельзя! Фадж не остановится…

— Ты давно на этих собраниях? — шепотом спросил Гарри.

— С полгода… — Полумна даже не посмотрела в его сторону, зачарованно наблюдая за Падмой.

— …Стоит вспомнить хотя бы историю с Нимфадорой Тонкс: устроить травлю только за то, что девушка хотела быть аврором? Смешно!

— И нравится?

— Да… Падма очень хорошо говорит.

Гарри смущенно замолчал: мисс Лавгуд хотелось послушать Падму, а тут он со своими разговорами…

Минут пять Поттер искренне старался вслушиваться в речь, но, так и не услышав что-то для себя интересное, оставил попытки.

Немного расслабившись, он наслаждался мягким тембром Падмы, не вникая в смысл слов.

Но и этого маленького удовольствия его вскоре лишили. Входная дверь с шумом отворилась, и на пороге возник маленький веснушчатый мальчик. Глаза его горели, а ручки сжимали смятый лист пергамента.

— Директор! — запыхавшись, закричал он. — Очень… Зол!

Падма побледнела.

Все-таки подобные собрания — дело полуофициальное. Раньше их не разгоняли, но сегодня Блэк, похоже, встал не с той ноги. А значит, достанется всем.

— Ребят… — Патил выглядела растерянной. — Бежим.

Повторять дважды нужды не было: ученики, словно весь вечер только этого и ожидая, бросились врассыпную.

Гарри же, воспользовавшись всеобщим замешательством, достал из сумки мантию невидимку и накинул ее на себя и Полумну.

— Невидимка? Как здорово! — Луна, кажется, оживилась.

— Да… Редкость. Семейная реликвия.

Тем временем в кабинет влетел Блэк. Высокий, резкий и очень злой.

— Что здесь происходит? — прогромыхал он, вцепившись ногтями в плечо Падмы.

Надо отдать ей должное: убегать не стала, не оставила своих слушателей один на один с директором.

— Профессор МакГонагалл разрешила…

— Для собраний такого рода мало получить согласие декана, мисс Патил, — Сириус почти кричал, — тем более не вашего факультета. Вы, с вашими замечательными мозгами, должны были догадаться, что подобное следовало обсудить в первую очередь со мной.

Слова звучали резко, чеканно, с нескрываемой угрозой. Ирония насчет ума показалась особенно злой.

— Прошу прощения…

— Сколько человек было? Мне нужен полный список.

— Я не уверена… Не присматривалась… У нас свободное посещение…

— В вашем положении лучше не врать.

— В моем положении?

— Своим глупейшим поступком, вы поставили себя на грань исключения.

Гарри с трудом сглотнул подступивший к горлу комок. Не хотел бы он оказаться на месте Падмы…

— Я… Сделала ошибку, но…

Взгляд Гарри упал за небольшой, аккуратно сложенный, лист пергамента в руках Блэка.

Он видел эту вещь раньше. Карта мародеров, отобранная у близнецов Уизли в прошлом году.

Значит, Блэк изначально знал, что он, Гарри, здесь…

Коснувшись ладонью спины Луны, Поттер стал подталкивать ее к выходу. К счастью, та не сопротивлялась. В спешке дверь оставили открытой, и уйти не составило особого труда.

Оказавшись в прохладном коридоре, Гарри сбросил с себя мантию и облегченно выдохнул.

— Гарри…

— Что? — на мгновение он забыл о девушке.

— Спасибо, — она выразительно на него посмотрела и, на мгновение коснувшись руки, зашагала прочь.

Проводив ее взглядом, Гарри присел на холодный подоконник. Идти в гостиную не хотелось: делать там было совсем нечего, да и встречаться взглядом с Парвати, после того как он, пусть и косвенно, стал причиной проблем ее сестры — не самое приятное занятие. А в том, что Блэк завалился на собрание из-за него, сомнений не было.

— Гарри, — надломленный шепот раздался слева от него.

Гарри невольно вздрогнул. Гермиона. Неожиданно как всегда.

Он почувствовал, как сердце радостно встрепенулось. Проблемы, гложущие душу, на мгновение отступили, уступив место тихой и мягкой радости.

— Мне плохо…

Поттер помрачнел: подруга выглядела неважно, даже хуже, чем перед своим исчезновением. За дни своих прогулок в форме оборотня она заметно осунулась.

— Что случилось?

Он готов был сделать все, что от него зависит, чтобы ей наконец стало получше.

— Это… Тяжелей. Я едва держусь.

Она едва не упала, но Гарри успел вовремя ее подхватить.

— Тише-тише. Все будет хорошо.

— Помоги мне выйти… Скоро это… Опять случится.

Очень медленно они направились к выходу. Гарри с трудом удерживал Гермиону: для хрупкой молодой девушки весила она довольно много. Волчья кровь и тут наложила свой след…

— Я достану зелье, обещаю.

— Зелья мало… Гарри, нам нужно другое средство.

— Какое?

— В Блэка в кабинете есть рецепт… То же самое, только эффект дольше и сильнее.

Гарри резко остановился.

Что?..

Пробраться в кабинет Слизнорта — это одно. Даже если профессор однажды его поймает, историю можно будет замять. Блэк же совсем другое дело.

Не будь у карты Мародеров, можно было бы попробовать, но так…

В молчании они дошли до кромки Запретного Леса.

— Я не могу просить тебя об этом, — выдохнула Гермиона.

— Я сделаю это.

— Гарри…

— Сделаю, сказал.

— Спасибо, — усталая улыбка. — А теперь иди.

Оставаться рядом с оборотнем вот-вот готовым превратиться — не самая лучшая идея. Коротко кивнув, Гарри отвернулся и пошел к замку.

На душе было скверно: он не был уверен, что сможет сделать то, что пообещал. И это пугало. До дрожи.

Оборотень жалобно и приглушенно завыл, от чего защемило сердце.

Так ведь не должно быть.

Снег тихо поскрипывал под ногами, и Гарри не сразу понял, что позади него кто-то кричит.

Надрывный, полный ужаса мужской крик раздался вновь, и Поттер, обернувшись, увидел, как его хмурый однокурсник Уизли припал к земле и стал пятиться, сопровождаемый тяжелым и злым взглядом огромного оборотня.

Спотыкаясь, Гарри побежал в сторону странной парочки и, в последний момент встав между случайной жертвой и зверем, выставил вперед руки и угрожающе закричал.

Merlin Menson "Sweat Dreams"

Посреди топкой снежной равнины оборотень выглядел нелепо и сюрреалистично. Словно ожившая картинка из страшной детской сказки.

Гарри закричал, сам не зная для чего.

Нелепая попытка остановить готовую сорваться лавину: глупая, никчемная, самоубийственная.

— Стой… — зашептал он, заглядывая в темные злые глаза. — Не надо.

Огромный рыжий зверь — гибкий, резкий и опасный — с шумом выдохнул и приглушенно зарычал.

— Нет.

Гарри продолжал смотреть оборотню в глаза, чувствуя, что прерывать зрительный контакт нельзя ни в коем случае.

— Он того не стоит.

Стараясь не делать резких движений, Поттер потянулся за палочкой.

— Все будет хорошо.

Когда ладонь коснулась холодной глади дерева, внутри ощутимо полегчало, но лишь на мгновение. Уже в следующую секунду Гарри понял, что даже с палочкой не сможет защитить ни себя, ни Уизли. Его навыков, умений и сил не хватит.

— Все будет хорошо…

Впервые стало страшно. Он не должен был так все запускать. Не должен был допустить подобного.

— Мерлин… — прошептал Уизли и издал странный булькающий звук.

Поттер забылся и, оторвав взгляд от оборотня, обернулся.

Полный звериного ужаса взгляд Рона был устремлен ни на Гарри или убийцу, а куда-то вверх, в затянутое свинцом небо.

В первое мгновение Гарри не понял, в чем дело. Просто почувствовал, что что-то изменилось: неуловимое, тонкое, но ощутимое.

Лицо Рона в тусклом серебряном свете выглядело неестественно бледным, болезненным, словно выточенным из белоснежного мрамора.

— Вот черт… — в ужасе прошептал Гарри и, рывком подняв Уизли на ноги, потянул его в сторону замка.

Яркий диск луны украдкой показался из-за плотной пелены туч.

Гермиона не раз говорила, почему безлунные ночи нравились ей куда больше.

«Я почти научилась себя контролировать, Гарри. Хотя ты и представить себе не можешь, как это трудно…»

— Быстрее, — подгоняя Уизли тычками в спину, он боролся с желанием хотя бы разок обернуться.

Кожей чувствовал, как Гермионе больно. Словно это не ее, а его собственное тело отравляло напитанная проклятой силой волчья кровь.

— Да что… же… это… такое… — задыхаясь, кричал Уизли.

Гарри почти видел как нежнейший серебристо-серый свет, касаясь кожи оборотня, прожигал ее, оставляя глубокие темные следы, ощущал запах паленой шерсти и плоти, слышал глухой хруст костей и тихое, полное первозданной ярости, рычание.

— Быстрей!

Поттер слышал звонкий хруст снега под мягкими лапами зверя. Чувствовал затылком его хищный прожигающий взгляд.

Вот и все.

Гарри резко остановился и, давя нарождающийся ужас, развернулся лицом к оборотню.

— Ты ведь не сделаешь мне больно, да, Гермиона?

Выражение огромной косматой морды на мгновение показалось ему виноватым. Но только на мгновение. Уже в следующее яркая красная вспышка ударила прямо в грудь зверю и тот, покачнувшись, отступил на два шага назад.

Бросив взгляд через плечо, Гарри увидел стремительно приближающееся темное пятно.

— Хагрид! — закричал Поттер, испытывая смесь радости и ужаса. — Стой! Не подходи!

Подмога в виде друга-великана — то, что на что он не смел и надеяться.

— Аааариии!

В руках лесничего вместо привычной волшебной палочки был на редкость нелепый розовый зонт.

— Хагрид, стой…

Разноцветные вспышки сыпались на голову оборотня, словно рождественское конфетти, но особого вреда ни одна из них, похоже, не причинила.

А жаль.

Подойдя совсем близко, Хагрид отбросил зонт и, не мешкая ни секунды, бросился на врага.

Наблюдая за странным зрелищем, Гарри чувствовал себя лишним, бесполезным. Помочь другу он не мог… И не только потому, что был не уверен в своих волшебных силах: нанести вред оборотню значило нанести вред Гермионе. Выбирать между двумя близкими людьми он не мог.

Слабак.

Руки невольно сжались в кулаки.

Жалкое ничтожество.

Силы Хагрида таяли на глазах. Казалось, еще мгновение — и стальные когти оборотня сомкнутся на его шее.

— Нет! Пожалуйста, нет! — закричал Гарри, но Гермиона лишь злобно зарычала.

Что делать, Поттер не знал. Ноги словно приросли к земле. Голова перестала думать.

Внезапно оборотень, пришпоренный невидимым кнутом, отскочил от корчащегося Хагрида.

«Что за?..»

Неестественно выпрямившись, почти как человек, зверь приподнял огромную морду вверх, понюхал воздух вокруг и, словно уловив в нем что-то, с шумом выдохнул, выпустив в воздух облачко пара.

— Ааарриии, — жалобно пробормотал Хагрид, стараясь приподняться.

В одно мгновение Гарри оказался рядом с другом.

— Все хорошо, Хагрид, — зашептал он. — Все будет хорошо.

Полы старого пальто и льняная рубашка великана были разорваны, но кожа, как показалось Гарри, сильно не пострадала.

— Обоооротень ушел?

— Да, ушел…

Поттер посмотрел вслед чудовищу, которое успело добежать до самой кромки Запретного Леса.

— Наконец-то ушел.

На мгновение ему показалось, что зверь, словно послушная домашняя собачка, присел на задние лапы перед человеком, закутанным в темную мантию, и тот в ответ запустил пятерню в густую рыжую шерсть питомца.

Гарри готов был поклясться, что еще мгновение назад никакого человека в этом месте не было.

Яростно помотав головой, он посмотрел в сторону леса еще раз, но не увидел ни странной фигуры, ни оборотня.

* * *

Гарри резко открывает глаза и оглядывается. Он вновь уснул, смотря любимые мультики по колдовизору. Но теперь мудреный аппарат не работает, и комната наполнена нежными переливами музыки, доносящимися из недр старого граммофона. Гарри прислушивается: песня, хоть и без слов, ему нравится. Он знает, что мама с папой тоже очень ее любят и часто ставят по вечерам. Жаль, в последнее время таких вечеров у них все меньше. Папа бывает дома не часто…

— Гарри…

Мальчик вздрагивает и, округляя глаза от страха, оглядывается по сторонам. В комнате больше никого нет. Но ведь он только что слышал чей-то шепот!

— Гарри… Иди сюда…

Звучит неприятно, с надрывом и Гарри пугается еще больше.

— Ты ведь хочешь увидеть, Гарри?..

Папа говорил ему, что надо быть смелым. Настоящие мужчины ничего не боятся.

— Хочу.

— Иди сюда…

Ноги сами ведут его к двери, ведущей в подвал. Гарри дергает за ручку, но та не поддается.

— Еще немного…

Гарри дергает сильнее, но вдруг замирает. Там, за дверью, голоса. Мама и папа разговаривают на повышенных тонах, а мгновение спустя в разговор вступает дядя Сириус.

Гарри не понимает что происходит: почему родители заперлись, и главное, почему к ним опять пришел противный Сириус.

Мама начинает громко и неприятно смеяться. Гарри страшно. Он закрывает уши ладонями и оседает на пол.

Поспать удалось только до рассвета. Первые робкие лучи солнца Гарри встретил уже в удобном кресле общей гостиной.

Он знал, что если не решится украсть рецепт сегодня — не решится никогда.

А сделать это стоило.

Вчерашнее «приключение» оставило в душе неприятный осадок: Гермиона не просто больна, она — опасна. И обычное зелье не поможет.

Прикинув все возможные минусы своего предприятия, Гарри решил пробраться в кабинет директора во время завтрака.

За полчаса до означенного срока, он поднялся в спальню и, накинув мантию-невидимку, вышел.

* * *

Добравшись до кабинета директора, Гарри затаился у огромной каменной горгульи, закрывающей вход от любопытных.

Все страхи на время улеглись. Он был на удивление собран, спокоен и готов ко всему: упади хоть небо на землю — не удивился бы.

— Только бы пронесло.

А ведь Гермиона — единственный человек, ради которого он готов пойти на такое. Кто-то близкий, теплый, надежный, по-настоящему важный. Кто-то, кто очень ему нужен.

«Друг».

Горгулья зашевелилась. Мгновение — и из проема показалась самая необычная и нелогичная пара, которую Гарри приходилось видеть: Блэк — высокий, резкий, еще не растерявший холодной, яркой красоты — и его хрупкая болезненная Гермиона.

К горлу Гарри подступил тошнотворный комок.

Подробностей этой встречи он не знал, но на обычный, пусть и неприятный, разговор между директором и ученицей это никак не походило.

Стараясь не издавать лишнего шума, даже не дышать громко, Поттер побрел вслед за странной парочкой.

— Ты все сделала правильно, — голос Блэка звучал без привычных резких ноток, почти нежно.

— Не хочу об этом говорить.

— От чего же?

— Мерзко…

Сириус хмыкнул и, схватив Гермиону чуть повыше локтя, заставил остановиться.

— Успокойся.

— А то что? — Грейнджер вызывающе вскинула подбородок. — Заставишь пожалеть? Скажешь маме?

Глаза Блэка загорелись недобрым огнем и он, словно обжегшись, отпустил руку студентки.

— Ей не понравится, что ты опять грубишь.

— Еще больше ей не понравится то, что ты прячешь от меня зелье.

Гарри вздрогнул. Такой Гермиону он не видел никогда. И Блэка тоже, разве что в раннем-раннем детстве, когда все было совсем по-другому…

Значит, она могла просто попросить зелье? Зачем тогда тягомотина с рецептом?

— Ты обещаешь, что не выгонишь Гарри?

— Обещаю, — Сириус примирительно коснулся плеча ученицы. — Паршивцу не повредит небольшая встряска… Но выгнать за это я его не смогу.

Больше слушать Гарри не смог. Развернувшись, он зашагал прочь.

* * *

Оказавшись в душной прохладе спальни, Гарри почувствовал, что измотан. Сбросив мантию-невидимку, он, не раздеваясь, забрался под одеяло.

Чтобы осознать всю степень предательства, ему, несомненно, потребуется время. Много времени.

— Гарри, — низкий напевный голос вернул его к реальности.

Перед кроватью в явном замешательстве стоял Рон. От волнения лицо у него пошло красными пятнами, а на лбу блестели прозрачные капельки пота.

— А, это ты… Привет.

Только этой проблемы ему не хватало. Очередной тяжелый разговор о том, что следует сообщить хоть кому-нибудь о том, что милая Гермиона на самом деле опасный и неуравновешенный оборотень.

Впрочем, теперь отговаривать или убеждать Рона Гарри не собирался. Это проблема Гермионы, а не его.

— Что хотел? — Гарри резко встал, смахивая с себя последние остатки сна.

— Ты… Спас мне жизнь.

Он задумался: спас ли? Наверное.

А Хагрид спас его. Все вполне честно.

— Забудь.

— Нет, — Рон протянул ему помятый листок.

— Что это?

— Я… В общем, вчера я увидел, как ты ведешь Гермиону куда-то… А ведь говорили, что она больна и все такое… Пошел за вами. Она, кажется, заметила, но вида не подала, — на мгновение он замолчал, внимательно наблюдая за реакцией собеседника. — Я слышал разговор про рецепт, видел как она потом обратилась… А дальше ты спас мне жизнь.

Гарри слушал его в пол-уха. Листок оказался рецептом. Неужели тем самым, что он должен был выкрасть?

— Я попросил Фреда и Джорджа… Знаешь, они давно все тайные лазы изучили.

— Это тот самый рецепт?

— Да, он. Понимаешь, они ведь все равно бы залезли туда… Забрать свою карту. А так… Ты ведь мне жизнь спас.

— Спасибо, Рон.

Куда деть злосчастный рецепт Гарри не знал. Первой мыслью было сжечь, прямо здесь и сейчас, не затягивая.

— Он же тебе нужен, да?

Нет, сжигать бумагу не стоило.

— Да, Рон, нужен.

Не попрощавшись, Гарри спустился в общую гостиную, надеясь, что найдет там Гермиону.

Душу больно саднило, но он изо всех сил старался вести себя как обычно, зная: скандал делу не поможет. Да и удовлетворения не принесет.

Нет, тут нужно действовать умнее…

Увидев, как его милая, измотанная ночными прогулками, Гермиона мирно дремлет в кресле, свернувшись калачиком, он почувствовал, как боль заполняет его целиком. Резкая, неукротимая, щемящая.

— Гермиона, — присев на корточки рядом с ней, Гарри провел ладонью по щеке подруги.

Холодная. Такая холодная.

— Гарри, — она ласково улыбнулась, но тут же помрачнела. — Прости… Мерлин, вчера…

— Вчера закончилось. Забудем об этом.

Каждое слово отзывалось болью в груди. Ему не хватало воздуха. Хотелось дышать громко, часто, жадно хватать кислород: так много и долго, как удастся.

— Ты чудо, — она приподнялась и порывисто обняла друга.

Он же, почувствовав, что не может удерживать гниющую черноту внутри дольше, протянул ей скомканный листок.

— Что это? — она замялась.

— Рецепт, — он облизал пересохшие в момент губы. — Ты же просила.

65daysofstatic "WhitePeak / Dark Peak"

— Даже не знаю что сказать, — в момент собравшись, Гермиона улыбнулась. Так искренне, что защемило сердце.

Когда она научилась так врать? Может, всегда умела. Просто он не хотел замечать.

— М-м-м… Спасибо?

Сам не зная почему, о подслушанном разговоре он умолчал. Просто не смог сказать это вслух: здесь и сейчас, не затягивая. Слова материализуются… Скажешь — и все, пути назад не будет. Придется жить с этим, принять предательство и, главное, вычеркнуть из жизни хрупкую маленькую Гермиону. Это больно. Все равно, что пройтись каленым железом по грудной клетке, навсегда выжечь что-то важное и теплое внутри… Нет, он не готов. Не сейчас.

— Гарри… — она преданно заглянула ему в глаза. — Теперь все будет по-другому.

— Это точно… — мрачно пробормотал он так, чтобы она не расслышала.

Их ждал на редкость тяжелый разговор.

* * *

Багряно-розовое небо, прорезанное редкими иссиня-черными облаками, истекало кровью: расплывалось узорными красноватыми подтеками, накрапывало мелким грибным дождиком на горизонте.

— Ну и погодка, — с шумом выдохнула профессор Лонгботтом, стягивая кислотно-зеленый дождевик. — А ведь еще утром снег шел.

Гарри, убаюканный тихим перестуком дождя и теплым дуновением ветерка из открытого настежь окна, резко открыл глаза.

— И не говорите.

От мягких пушистых сугробов остались лишь уродливые, почерневшие остовы. Теплый воздух, ветер и дождь выели их, как ванильное мороженое из брикета.

— Хотя так гораздо лучше, — признался Гарри, с наслаждением вдыхая свежий вечерний воздух.

Иногда самые незначительные, крошечные и малозаметные мелочи помогают чувствовать себя живым. Как сейчас. Когда сердце разворочено предательством, враньем и гневом, только и остается, что черпать радость в мелочах. Просто чтобы не сойти с ума, не выгореть как спичка.

— Начнем? — расположившись напротив Поттера, профессор стала потирать руки, совсем как в прошлый раз.

— Что ж… Начнем.

Он все еще не был уверен, что хочет этого: знать, видеть, чувствовать так, как будто все происходит не в глубинах его черепной коробки, за пеленой бесцветных дней, ночей, лет — а здесь, в его маленькой разорванной реальности, наполнившей просторную классную комнатку.

— Расслабься. Просто слушай мой голос, Гарри.

Очень скоро пол ушел у него из-под ног.

* * *

Вспышка на время ослепляет.

Однокурсник, кажется, Томас, делает нелепый групповой снимок. Больше хвастается новенькой камерой, конечно.

Гарри фотографироваться не хочет, но Гермиона в последний момент его уговаривает.

— Представь, как будет интересно посмотреть на себя маленьких, когда нам будет… Не знаю… Лет по двадцать!

Ему не особо интересно, но обижать нового, такого долгожданного, друга он не хочет. Поэтому стоит со всеми и даже силится улыбнуться.

Что может быть глупее, чем улыбаться по заказу?

— Чи-и-з-з-з-з, — хором тянут дети.

Гарри же чувствует, что скулы сводит. Лицо неестественно искривляется, делая улыбку похожей на оскал.

Не на это он хочет смотреть, когда ему будет двадцать.

Чувствуя себя немного разочарованным, он на мгновение отвлекается и теряет Гермиону из виду. Лишь на выходе, неуклюже растолкав соучеников и высоко задрав голову, наконец замечает знакомую макушку.

Его маленькая Гермиона внимательно смотрит на Блэка, в то время как он что-то с жаром ей говорит. Совсем недолго — полминуты, не больше — но Гарри хватает и этого, чтобы заметить и насторожиться.

Неужели Сириус взялся и за нее?

Стараясь проглотить комок, подступивший к горлу, Гарри быстро покидает класс Трансфигурации, слившись с пестрой щебечущей толпой.

На душе скребут кошки, но поделиться с этим не с кем. Отношения с отцом никогда не были доверительными. Сейчас же, в момент такой желанной, но тягостной первой разлуки — все становится только хуже. Письма раз в неделю-две, короткие переговоры по каминной сети из кабинета Блэка — вот и все, что их связывает.

Беспутно бредя по замку, Гарри просит Мерлина только о том, чтобы Гермиона не испугалась нападок директора так, как Уизли. Оставаться в ледяном одиночестве после того, как узнал, каково это — быть с кем-то — тяжело. Невыносимо. Он не готов.

Заметив краем глаза что-то, ярко выбивающееся из привычного окружения, Поттер по инерции делает несколько шагов вперед и лишь потом в изумлении оборачивается.

В молодом юноше, замершем посреди коридора, на первый взгляд, нет ничего необычного. Простой ученик-старшекурсник. Только вот Гарри тянет к нему магнитом.

— Привет, — зачарованный, Гарри подходит ближе. Внимательно рассматривает незнакомца, силясь понять, что же в нем не так.

— Привет, — губы собеседника не шевелятся, ответ звучит легким шепотом в голове.

Чувствовать подобное… странно. Не больно или страшно, а именно странно.

Поттера трясет. Он чувствует, что вновь ввязался во что-то плохое, страшное, но уйти не может: ноги будто прирастают к земле.

— Иди за мной.

Гарри кивает и, словно поломанная механическая игрушка, с трудом волоча ноги, идет вслед за бледным соучеником.

Страх постепенно отступает, сменяясь легким любопытством, тревожным ожиданием чего-то яркого, необычного.

Держа на невидимой веревочке — не слишком близко, но и не далеко — его ведут вниз по широким, меняющим направление, лестницам — вниз, в подземелья.

— Куда мы идем? — голос звучит глухо, издалека.

— В недра.

Они останавливаются около портрета молодой дамы болезненного вида. Нежданным гостям она рада, только вот недовольно морщится, с придыханием рассказывая о слишком узком корсете, мешающим дышать.

Спутник слушает ее внимательно, но недолго. Так и не дождавшись конца тирады, он шепчет что-то неразборчивое, и портрет покорно отъезжает в сторону, открывая уродливую глотку темного коридора впереди.

Дальше — провал.

Белое марево забвения обволакивает разум, лишает воли, памяти и чувств. Оставляет лишь крошечную толику понимания — и то лишь для того, чтобы несчастный не сошел с ума, резко оторвавшись от привычного живого мира.

— Ты как, в порядке? — громкий, немного резкий голос Блэка — первое, что он слышит, возвращаясь.

Происходит это резко — вспышкой. Немного болит голова и саднит запястья, но все это мелочи. Главное, он жив и снова чувствует, дышит, понимает.

Горячая рука Блэка, ненавязчиво подгоняющая в спину, становится самым осязаемым и реальным из всего, что было до сих пор.

— Держи.

Незаметно они доходят до кабинета директора, где Сириус, эффектно взмахнув палочкой, наколдовывает большую кружку дымящегося напитка странного вида.

— Спасибо, не надо.

Принимать что-то от Блэка Гарри не намерен. Конечно, отравить его вот так, не стыдясь, он не посмеет, но и ничего хорошего тоже не сделает.

— Пей, поможет.

Поймав взгляд директора а-ля «не выпьешь сам — помогу», Поттер все же решается сделать первый глоток. Нежно-бирюзовая пенящаяся жидкость сладковатая, с едва различимой кислинкой.

— Что это?

— Восстанавливающий настой. Ты измотан.

— Там… — Гарри заминается, не зная, стоит ли продолжать. — Был парень.

— Не думай об этом. Не стоит, — рывком поднявшись с места, Сириус оказывается рядом с учеником и, направив палочку ему в грудь, тихо шепчет: — Обливиэйт!

В последний момент Гарри кажется, что в глазах Сириуса мелькает искорка сочувствия.

* * *

Второе путешествие далось Гарри тяжелее первого. Вернувшись, он почувствовал себя вывернутым наизнанку: дыхание сбилось, пошла носом кровь.

— Как ты, дорогой? — профессор Лонгботтом заботливо протянула ему бумажный носовой платок.

— Терпимо.

— Мы можем поговорить?

Поттер рассеянно кивнул. Ликующая улыбка, играющая на лице профессора, немного напугала его. Что такого занимательного в этом странном, рваном путешествие?

— Взгляни, — дрожа всем телом, Алиса протянула ему пожелтевшую от времени, затертую колдографию.

На ней, чуть склонив голову набок, стоял молодой парень. Ремус Джон Люпин, если верить подписи. Его давешний спутник-телепат.

— Это же?..

— Да, это он. Мы… были близки в школе. Но в шестнадцать он погиб.

Не зная, что сказать или сделать, чувствуя себя беспомощным и смущенным, Гарри опустил глаза в пол.

— Мне жаль.

Черная ниточка любопытства зашевелилась где-то внутри, требуя узнать, как именно это случилось, почему все это важно лично для него, Гарри, да и почему после смерти Люпин приобрел такую… нетипичную форму?

— Не хочешь узнать об этом подробнее?

— Хочу… Но не знаю, имею ли право.

— Он был очень дружен с твоим отцом, и, к сожалению, с Блэком. У последнего, знаешь ли, есть нехорошая страсть к жестоким, порой опасным шуткам…

Гарри затаил дыхание.

— Однажды они сыграли такую с Ремом. Все пошло совсем не так, как думалось, и он погиб. Упал с большой высоты и разбил голову. Твой отец пытался его спасти, но было поздно…

— Блэк и отец — убийцы?

Осознание злым пламенем полоснуло внутри: опалило мысли, ранило волю, кольнуло чувства.

— Джеймс — нет… Но Блэк — не знаю. Конечно, в итоге все списали на несчастный случай, но я в этом не верю.

Гарри передернуло.

— Зачем вы говорите это мне?

— Ты ведь видел его, да? Рема. До тебя он показывался только одному, Дориану, — от волнения она немного запиналась. — Я хочу понять, почему он здесь, почему не может успокоиться… Почему не говорит со мной… Это больно — знать, что он не там, в тепле, неге и покое, а все еще здесь.

Поттер невольно вжался в кресло. Подобные проявления — бурные, безумные — пугали его.

— Он… не приведение. Почему?

— Он был оборотнем. Тебе ведь это известно не понаслышке, да? Я давно догадывалась, что Гермиона тоже…

— Давайте не будем о ней.

Думать о Гермионе сейчас — непозволительная роскошь.

— Хорошо, как скажешь, — профессор немного удивилась. — Мы с ним искали лекарство — долго, тщательно, безуспешно. Вместо него нашли множество разномастных легенд об оборотнях. Среди них была одна, особенно запомнившаяся. О том, что оборотни, умирая, обретают покой не в привычном людском мире мертвых, а в особом охотничьем вместилище своего Бога.

Значит, Грейнджер ждет то же самое? Страдания и боль волчьего существования даже после смерти?

Во рту вдруг пересохло.

— Это мало объясняет его появления.

— Там была одна немаловажная приписка: каждый оборотень в качестве компенсации за свое уродство получает право на исполнение одного заветного желания. Кроме, разве что, нормальной жизни, в разумных пределах. Если он умирает раньше, чем успевает воплотить его, высшие силы дают дополнительное время. Как-то так.

— И вы хотите?..

— Я всего лишь хочу, чтобы ты выяснил, чего он хочет.

— Я попробую.

Он не понимал, зачем дал такое обещание. Выполнять его, рисковать, спускаясь в подземелья, он не собирался.

* * *

По пути к общей гостиной Гарри мечтал только об одном — поскорее оказаться в теплой кровати, с головой накрыться одеялом и поскорее забыть обо всем, что было.

Слишком много информации — будоражащей, неприятной, лишней. Он почти ребенок и думать о чужих проблемах, тем более таких, ему рано. Рано ведь?

— Гарри, — горячая рука коснулась его предплечья. Гермиона, кто же еще.

— Что? — грубо, глухо, отстраняясь.

— Ты ведь слышал наш разговор с Сириусом, да?

Сириусом!

— Слышал. И вот теперь вспомнил, что он уже не первый. Тогда, на первой курсе, в день, когда Томас всех фотографировал, вы тоже мило беседовали. Интересно, о чем?

— О тебе. Но… Все совсем не так! Он не такой плохой, Гарри, — она сокрушенно покачала головой. — И я тоже. Ты не понимаешь…

— Так объясни.

— Сейчас это сложно. Подожди немного. Мы не желаем тебе зла.

— Мы… Что тебя связывает с ним, а? Ты зависима.

Она медленно осела на пол, обхватила голову руками. Гарри почувствовал легкий укол совести. Не слишком ли?

— Он спит с моей матерью. Давно. Это выжигает меня изнутри. Зависимость, Гарри, в точку! И дело тут не только в зелье, помогающем сдерживать волчью дурь. Все сложнее, я сама не до конца понимаю… Он как отец, но, в то же время, больше…

Чувствуя себя еще более мерзко, чем до этого, Гарри сухо кивнул и, не прощаясь, поднялся в спальню. Он очень хотел спать.

Примечание: глава несколько выбивается из общей картины, но так и было изначально задумано, ага. Приятного чтения) И спасибо всем, кто ждал.

Apocalyptica “Hyperventilation”

В спальне мальчиков было темно и тихо. А еще непривычно, до одури холодно. Даже надев теплый свитер и закутавшись в одеяло Гарри чувствовал, что дрожит.

«Нет, так не пойдет», — стараясь взять себя в руки, гоня саму мысль о том, что, быть может, причина его дрожи совсем не в низкой температуре, а в потере очень близкого, ставшего таким родным, человека (который наверняка чудовищно расстроен, места не находит, до остервенения смотрит на закрытую дверь спальни и все ждет-ждет, что Поттер смилостивится и выйдет), он упрямо встряхнул головой и, перевернувшись на другой бок, строго-настрого приказал себе спать.

Через несколько тягучих минут забытье и правда сжалилось и накрыло его своей легкой, хрупкой, совсем невесомой дремотной пеленой. Перед глазами заплясала вереница разноцветных образов — совсем не мрачных, а напротив, радужных, искрящихся каких-то особым внутренним светом — и на душе стало почти что спокойно, почти что хорошо и даже немного, самую капельку, радостно.

Признаться, Гарри упустил момент, после которого все пошло по-другому, не так. Может, тревожным сигналом, сменившим незримые слайды внутри его головы, стал непривычно громкий, с присвистом, всхрап Рона, а может — невнятное, очень уж жалобное, бормотание Ли, он не был до конца уверен. Поначалу и думать о таком не думал, просто не уловил разницы, не почувствовал перемен. Лишь какое-то время спустя, когда краски его сна стали раздражающе резкими, психоделически контрастными, словно только-только сошли со страниц убого детского альбома для рисования, а герои — сотни незнакомых приветливых лиц — сменились на искаженные гримасами лица Гермионы и Блэка, Гарри понял, что кошмар, пусть на этот раз и несколько иной по содержанию, в который раз его настиг.

Усилием воли он заставил себя вырваться, прорвать цепкую паутина сна и вернуться назад в холодную спальню. В реальность.

Сам не зная, почему, он поднялся, почти на автомате оделся, натянул мантию невидимку и, никем не замеченный, торопливо покинул спальню.

Нет, он совсем не собирался встречаться с Гермионой, не собирался мириться и прощать. Разве что совсем чуть-чуть надеялся, что она все еще его ждет, не спит, как зверь мечется по гостиной и все смотрит-смотрит.

Она не ждала.

Осознание тонкой затупившейся иглой кольнуло душу, сердце, но гораздо больше — самолюбие. В какой-то момент Гарри почувствовал, что земля буквально уходит из-под ног, и он, брошенный и как никогда несчастный, вот-вот сорвется, да что там — уже срывается — в бездну. Бездну, в которой можно только тонуть: так медленно, чтобы каждая клеточка успела не то что осознать, что именно с ней происходит, но и как следует прочувствовала, вошла во вкус этой странной агонии. Бездну, из которой не выбраться, не сбежать.

— Черт бы тебя побрал, Гермиона, — шепотом, сквозь стиснутые зубы, процедил он.

Хотелось плюхнуться в кресло и забыть обо всем, просто смотреть на полыхающие в камине поленья, не видя ничего вокруг, даже самого себя не видя, не моргая, пока глаза не начнет саднить, а сознание не растворится в едкой кислоте забвения, пока он наконец не сможет вновь закрыть глаза и хотя бы попытаться уснуть.

Хотелось, но, как любил повторять отец, «не моглось». Стоило расположиться в кресле — достаточно мягком и комфортном — как по телу, под самой кожей, заскользили горячие и колкие искорки нетерпения. Поднимаясь от кончиков пальцев на ногах — блеклые и слабые, едва ощутимые — они постепенно набирали силу, трансформировались в нечто иное — недовольное и даже злое — поднимаясь выше и выше к сердцу, мозгу, исконным центрам, методично, порциями впрыскивали в кровь ярость такой силы, что становилось страшно.

Не в силах бороться с собой Гарри, взбудораженный донельзя, вскочил на ноги и, только теперь осознав, зачем взял мантию-невидимку, рванул к дверному проему и дальше вниз, по пустынным, обезлюдевшим коридорам, не слыша, не желая слышать, громкого, полного раздраженного удивления, ворчания Полной Дамы, что неслось вслед.

Гарри не помнил дорогу к месту, в которое хотел попасть. В первое и единственное свое посещение он шел туда не один, а в сопровождении опытного, уверенного (к тому же, как оказалось, давно уже мертвого) проводника, а это — совсем не то, что петлять, то и дело спотыкаясь о полы мантии, в темноте, почти на ощупь, полагаясь только на жалкие обрывки памяти к тому же не до конца восстановленные после Обливиэйта дорогого директора Блэка.

Он почти не надеялся на успех, но в какой-то момент ноги сами понесли его куда нужно. Поттер не знал наверняка, но чувствовал, что на правильном пути.

Правда, когда прямо перед ним внезапно, после очередного крутого поворота, возник полузнакомый портрет дамы в туго затянутом корсете, он, на долю секунды обрадовавшись, буквально задохнувшись в своей радости (нашел ведь, нашел!), едва опрометью не бросился назад.

Все его дурацкое приключение, с самого своего начала, явно попахивало наваждением. Ведь еще прошлым вечером, сидя в кабинете профессора Лонгботтом, он клялся и божился, что никогда не станет рисковать своей шкурой и выручать этого, как его, Люпина?

Нет, бежать, бежать без оглядки!

— Кто здесь? — дама на портрете близоруко огляделась. — Извольте показаться!

Резкий окрик буквально пригвоздил Гарри к полу. Он вполне мог остаться незамеченным, но не стал, напротив, не дожидаясь повторной просьбы, покорно стянул мантию с головы.

— Добрый вечер.

— Чудно, — глаза ее удивленно распахнулись. — Голова есть, а тела нет. Право, чудно!

— Ох, простите, — чувствуя себя последним идиотом, Гарри показался полностью. — Так лучше?

— Так не чудно, — она меланхолично покачала головой. — Что ты хочешь, дитя?

— Пройти… Туда.

— Туда это куда? Говори яснее.

— Ну, в коридор, что за вами.

— А пароль-то ты знаешь?

— Нет. А без него никак нельзя?

— Без него — нельзя.

Молчание затянулось, и Гарри, признаться, перестал бояться влипнуть в очередную, на этот раз куда более опасную, неприятность. Что-то внутри него, возникшее (он был почти уверен) благодаря странному, с ощутимой горчинкой, чаю, которым поила его сердобольная профессор Лонгботтом, все никак не унималось, билось внутри, требуя прорваться в проход за портретом во что бы то ни стало, но теперь, зная, что оно вообще есть и что оно достаточно сильно, Поттер мог его контролировать.

— А может все-таки пропустите? — внутри все похолодело. Гарри готов был поклясться, что не хотел говорить этого. Более того, он и не говорил.

Вот тебе и «контролировать».

Внезапно повеяло холодом — вязким, тяжелым — словно кто-то незримый распахнул настежь окно, впустив порыв ночного ветра. Поначалу Гарри так и подумал. Ровно до того момент, пока не понял, что в этом холоде нет ни капли осенней свежести или прохлады. Напротив. Холод был смрадным, почти осязаемо противным.

— Что за запах? — не осознавая, как сильно грубит в присутствии дамы, пробормотал он.

— О чем ты, дитя?

— Это… запах сырой земли, гнилья…

Самый мерзкий, худший его кошмар начал потихоньку сбываться. Нет, это был не просто порыв ветра, не просто холод. Это был он, Люпин. Он пришел за Гарри.

Словно в замедленной, искаженной съемке Поттер наблюдал, как выражение лица капризной дамы на портрете меняется: ее глаза — маленькие и хищные — округлились, а затем буквально полезли из орбит, красивые, алые шнуры, поддерживающие корсет, с неприятным шорохом затягивались все сильнее, она задыхалась.

Гарри все смотрел и смотрел, не в силах отвести взгляд. Зрелище было пугающем, отталкивающим, очень неправильным, но он был как будто заворожен. Даже когда позади портрета раскрылась чернильная глотка коридора, он продолжал глазеть, стыдясь сам себя.

«Входи же», — робкий, нетерпеливый шепот в голове, под самой коркой, немного привел его в чувство.

Набрав полные легкие воздуха, Гарри шагнул в темноту.

* * *

— Кошачья мята!

Знакомый пароль Гермиона прошептала еще на дальних подходах к большой, из полированного серого камня, горгулье. Признаться, ей и в голову не могло прийти, что сегодня — именно сегодня, вот уж ирония — проход в кабинет директора окажется закрыт.

Сегодня, когда ей как никогда нужно общество Блэка. Даже не самого Блэка как такового, а кого-нибудь, обладающего достаточно развитым интеллектом и чувством такта, чтобы адекватно воспринять и, главное, понять то, что она так хотела сказать.

Слова бурлили в ней, грозя вот-вот прорваться наружу, даже не обрушится на чью-нибудь грешную голову, а просто прорваться, вылиться в безобразный поток из нечленораздельных звуков, всхлипов и обрывков путанных фраз.

А ведь Гарри наверняка уже перебесился и покорно, сложив лапки, ждал ее с гостиной, готовый благодушно пойти на примирение…

Гермиона искренне — всей не огрубевшей, не зарубцевавшейся еще частью своего человеческого сердца — хотела бы бросить все и побежать туда, к нему. Извиниться, объяснить все. Хотела, но не могла, не сейчас.

Во рту все еще чувствовался привкус крови — уже легкий, едва уловимый, но все такой же маняще притягательный и мерзкий одновременно.

— Сириус, ну где же тебя носит? — Гермиона сокрушенно покачала головой и присела на самый краешек нижней ступени винтовой лестницы.

Горгулья, словно извиняясь, что не может пропустить, как-то странно гаркнула, почти нежно, но Грейнджер не пробрало.

— Да молчи ты уже.

Одно воспоминание о чужой крови всколыхнуло и перевернуло все внутри нее. Там и так-то давно уже было разворочено, а теперь и подавно.

Говорят, что попробовав человеческой крови (а строго говоря — не совсем крови, а скорее ошметки плоти), оборотень уже не может остановиться.

А что, если бы Гарри заметил порванную полу мантии Рона? Что, если она не прикусила этого Уизли, там, не опушке, а … больше? Что, если бы она его убила?

Само это слово — гадкое, запретное — буквально свело ее с ума: голова закружилась (если бы она стояла, то наверняка осела бы на пол или упала навзничь), кости — словно в предвкушении — неприятно заломило, а зубы застучали так, будто у нее лихорадка. Плохой признак.

Чувствуя, что вот-вот сорвется, вновь обратится прямо посреди злосчастного коридора, разворотит тут все к чертовой матери, перевернет вверх дном, испортит жизнь себе, матери и Сириусу, которые за нее поручились, она подскочила и направилась в лес, подальше от уютного до тошноты замка, людей и самой себя, человеческой своей части.

По дороге, чтобы хоть немного успокоиться, она все повторяла одно имя, как мантру — волшебно, необъяснимо успокаивающую ее из раза в раз — «Гарри, Гарри, Гарри», — пока не замутит, и в глазах не потемнеет. Полночи напролет.

Уже под утро, до полусмерти измотав себя прогулкой по опушке Запретного леса (туда-сюда, туда-сюда — назло живности, давно почуявшей в ней куда более опасного хищника и переступавшего ее пугать) она сама того не осознавая набрела на хижину Хагрида. В крохотном окне, незанавешенном даже привычной убогой тряпкой, едва-едва брезжил свет.

Для Гермионы он стал маяком в вязкой тьме, путеводной звездой, тлеющей во мраке.

Совсем по-кошачьи, бесшумно и осторожно, словно воровка, вершащая свои мерзости прямо под носом у хозяев, она подкралась совсем-совсем близко и прильнула к окну, жадно вглядываясь в наполненную мягким светом большую, заваленную самым разным хламом, комнату.

К искалеченному великану, в отличие от Поттера, она не питала особенно добрых чувств. Да, ему не повезло, но судьба вообще штука странная. Свою долю брезгливой жалости великан с лихвой получил от других. Она же могла позволить себе быть чуть более искренней, чуть более равнодушной.

К своему удивлению Гермиона вскоре поняла, что косолапая фигура Хагрида вовсе не одна в хижине. С ним был покусанный мальчишка Уизли. Рон Уизли.

Выглядел он, честно сказать, паршиво: темные круги под глазами, одутловатое бледно-желтое лицо, рассеянный взгляд и явная хромота. Нога, видимо, болела не на шутку.

Проклиная все на свете, но больше всего себя саму, Гермиона прошла к двери и робко, едва касаясь костяшками пальцев гладко отполированной поверхности, неумело окрашенной в грязно-сиреневый цвет, постучала.

Дверь открыл, конечно, Хагрид. Уизли, как она и ожидала, притаился за печкой — неумело, скрывшись только наполовину. Такая кроха, как она, еще могла бы вместиться в то малое пространство, что оставалось между плитой и стеной, но Рон для своего возраста был настоящим громилой. Неужели он на самом деле думал, что сумеет?

— Надо поговорить, — вместо приветствия, чувствуя раздражение и стыд одновременно, Гермиона терпеливо дожидалась, пока великан прореагирует.

Морально она была вполне готова к очередному взрыву негодования. Была готова, что ее выставят за дверь без лишних разговоров. Даже придумала примерный план действий на этот случай (найти Блэка, заставить его принять меры, пока в его любимой школе вместо одного оборотня не стало два. Рана, конечно, пустяковая, но если запустить до заражения — все может быть). Однако ее опасения не подтвердились.

— Ра-а-а-д! Ге-е-еримона! Проходи.

Несколько шокированная, она какое-то время отчаянно пыталась прийти в себя. Признаться, даже не заметила, как перед ней возникла огромная «чашка» (а скорее что-то большое и деревянное, по размеру больше напоминающее хорошее ведро) с ароматным настоем из трав.

— О чем го… го-о-оворить?

— Да не с тобой, — Гермиона кивнула в сторону печки. — С ним. Уизли, выходи уже.

Тот, словно китайский болванчик, послушно кивнул и заковылял к столу. Он был явно напуган и зол, Грейнджер видела это по его бегающим глазкам, по красноватым гневным пятнам на лице.

— Сдашь меня? — он встряхнул головой, словно гоня от себя такую ужасную мысль. — Что брожу по окрестностям раньше положенного?

— И рассказать им, кто тебя покусал заодно? Нет, я, конечно, могу, если ты очень хочешь…

— А о чем тогда поговорить хотела?

Гермиона почти что слышала неровное, все ускоряющееся, биение его сердца. Чувствовала кожей, как кровь — алая, чуть солоноватая — циркулирует по венам.

— О ноге. Болит?

Он нервно хохотнул и ненадолго отвернулся, прежде чем продолжить. Наверное, хотел скрыть гримасу наполовину презрения-наполовину ужаса, что скользнула по его лицу, на долю секунды уродливо, до неузнаваемости, исказив черты.

— Еще как болит!

Бух-бух-бух. Теплое, мягкое сердце, совершенный механизм жизни, билось совсем рядом. Так, что в глазах темнело и казалось, что еще чуть-чуть — и уже не удержаться.

Уизли выпрямился и невольно отпрянул. Гермиона была уверена, что паршивец каким-то неведомым природе способом сумел если не прочитать, то краем уха уловить ее мысли.

— Не бойся, не съем, — она грустно улыбнулась. — Давай посмотрю, надо обработать.

— Спасибо, обойдусь.

— Хочешь без ноги остаться? Или отправиться в медпункт и там объяснить, почему это у тебя на лапе укус оборотня?

В конце концов, он согласился. Гермиона с особой тщательностью, стараясь не причинить боли (хотя бы еще большей…), приподняла край его мантии и осмотрела рану.

— Слушай… Я, это, таким… ну, оборотнем, не стану? Ведь не стану?

— Для полного обращения необходим, как бы правильнее выразиться, обоюдный обмен. Если ты не успел прихватить от меня кусочек…

Рана загноилась. Не очень приятно, но не смертельно. И уж точно оборотнем ему не быть.

— Я, гм, не знаю. Я же не… Я не мог…

— Да расслабься ты, я просто пошутила. Для того чтобы сделать тебя таким, как я, нужно было отхватить кусочек побольше. А Гарри, как помнишь, помешал нашему милому рандеву. Если не допустить заражения, все будет в порядке, еще побегаешь.

Гарри. Нужно, обязательно нужно рассказать ему о том, что произошло на самом деле. Прямо сегодня, не выжидая удобного момента, который может просто не наступить.

— Спасибо, — дрожа всем телом, Рон судорожно расправил край мантии и очень уж вымученно улыбнулся. — Правда, спасибо.

— Ну, если ты никому не скажешь, о том, кто оставил тебе это — считай, мы в расчете.

— Я никому не скажу.

— Тогда — спасибо.

— Не из-за тебя, а из-за Поттера. Он спас мне жизнь и очень не хотел, чтобы кто-нибудь еще знал о тебе.

Кажется, Гермиона ответила что-то на редкость язвительное. Она не уверена. Память не сохранила то, что было после, просто затерла. Ворвавшийся в хижину Блэк (а она, наивная, уж было подумала, что он прознал про то, что его ненаглядная подопечная все-таки покалечила студента) — злой и испуганный — смел ее мир в клочья.

— Поттер пропал. Там внизу, в подвале его кровь, много крови, а самого нет. Как сквозь землю провалился.

AUDIO BULLYS “I’m in Love”

— Человек же не может просто так взять и пропасть, верно? — на мгновение прекратив расчесывать спутанные волосы, Гермиона с негодованием уставилась на свое отражение, словно ожидая, что то действительно сподобится на ответ, да еще такой, на какой она сама не способна. — На пустом месте?

Гермиона в зеркале лишь презрительно и беззвучно хмыкнула, показала язык и заливисто рассмеялась.

— Бесполезная стекляшка.

Тяжело и как-то слишком уж театрально, с надрывом, выдохнув, Гермиона на ватных ногах добралась до кровати и, не раздеваясь, легла прямо на покрывало.

Усталость, тщательно вдавливаемая в самые дальние уголки существа целых двое суток — почти бесконечных, полных беспутных поисков и саднящего отчаяния вперемешку с колкой надеждой — дала о себе знать. Тело, и без того причинявшее ей немало неудобств с самого злосчастного укуса оборотня, стало совсем уж чужим — слабым, безвольным, вымотанным до самой последней капли.

Пожалуй, стоило прислушаться к совету Блэка и поспать хотя бы пару часов, позволить другим искать Гарри, дать своему беснующемуся внутри черепной коробки мозгу немного осмыслить произошедшее, обдумать план действий наконец.

«Ну-ну, — гадливо шепнуло подсознание. — Неужто ты позволила бы чужим людям искать своего ненаглядного Гарри? Позволила бы? Да что ты говоришь, детка. Еще скажи, что спала бы спокойно в своей теплой кроватке, пока эти олухи отмывали его кровь со стен подвала».

Не спала бы, конечно.

Даже сейчас, много тягучих часов спустя, под гнетом усталости и отчаяния, она не могла сомкнуть глаз.

На пару с Блэком они обыскали, пожалуй, каждый закоулок, но не нашли ни следа. Гарри не было. Не было вообще.

Ростки страха, поначалу совсем уж хлипкие, теперь — в тишине и относительном покое, в самой что ни на есть питательной среде — разрослись в ней буйным цветом.

Вена на лбу запульсировала, и внутренний зверь, которого Гермиона по глупости или наивности уже успела зачислить в разряд домашних котят, тихонько и угрожающе зашевелился, словно предупреждая, что еще одна оплошность — и контроль возьмет он.

«Может, оно и хорошо».

Уж то чудовище, что живет в ней, точно знает, что делать в таких случаях. Знает, как справляться с болью, выжигая себя дотла. Знает, как перестать бояться самого страшного.

Гермиона до сих пор, несмотря на все испытания, оставалось слабой. Она боялась, до жути и дрожи в руках, боялась за него — своего странного, слишком уж вспыльчивого друга.

— Взбодрись уже, дура, — Гермиона закрыла лицо руками и, стараясь хоть как-то сдержаться и не заплакать, задышала быстро-быстро, словно задыхаясь.

Страх — штука гадкая: дай слабину, на одно короткое мгновение, даже тень мгновения — и от него уже никак не избавиться. Оглянуться не успеешь, а эта дрянь уже неотъемлемая часть тебя самой.

— Эй, пришибленная, — приторно сладкий голосок Лаванды Браун резанул ухо. — Там внизу тебя чудик Уизли ждет.

Вся мерзость последних дней — ссора с соседками по спальне, едва не закончившаяся дракой, грязной потасовкой — вдруг потеряла прежний смысл. Гермиону почти что не кольнуло это едкое «пришибленная», разве что совсем чуть-чуть.

— Скажи ему, чтоб шел…

— Я тебе не девочка на побегушках! — глаза Лаванды вспыхнули недобрым огоньком, а руки сами собой сжались в кулаки. — Сама ему это передавай!

Почувствовав, как горькое раздражение с примесью обиды сочится по венам, Гермиона вскочила на ноги и, стараясь не задерживаться в компании этой идиотичной дуры, спустилась вниз в общую гостиную.

«Чудиком Уизли» оказался Рон, в чем она, собственно, и не сомневалась.

— Поговорить надо, — он нервно огляделся и, бросив на нее опасливый взгляд, шепнул: — Это о Гарри. О Гарри Поттере, я имею в виду.

В глубине его глаз светилось знание и, что куда более удивительно, желание им поделиться.

— Пошли прогуляемся.

Гермиона кивнула и, словно безвольная кукла, зашагала вслед за Роном, до определенного момента даже не задумываясь, куда именно они идут. Лишь оказавшись у личных комнат профессора Прорицаний, она, вспорхнув из глубины мрачных мыслей, окинула Рона полным непонимания взглядом.

Она-то думала, что лучшее место говорить — улица. Лишних ушей там на порядок меньше, чем в замке, да и атмосфера более располагающая к всякого рода откровениям.

Если Уизли так уж хотел поговорить, тем более о Гарри, он должен был вывести ее на лужайку, но никак не вглубь замка.

— Что мы тут делаем?

Рон приложил палец к губам, жестом призывая Гермиона молчать, затем, набрав полные легкие воздуха, настойчиво и подчеркнуто громко постучал.

С минуту ничего интересного не происходило, ровным счетом ничего.

Гермиона даже успела подумать о том, что Уизли, быть может, просто спятил, заманил ее сюда и теперь со всеми потрохами сдаст профессора Лонгботтом как искусавшего его оборотня… Подумала, но сразу же отсекла такую мысль. Для проворачивания подобного у ее милейшего однокурсника не хватило бы ни хитрости, ни продуманности, ни наглости.

— Заходим быстро, поняла?

— Что?

Секунду спустя на пороге появилась профессор Лонгботтом, чуть более взъерошенная и недовольная, чем всегда.

Впрочем, учитывая их неожиданный визит, это и неудивительно.

— Добрый день, профессор, — Рон вперил в Алису внимательный, жесткий взгляд. — Как насчет поговорить о Гарри Поттере? О его пропаже?

Ужас, вспыхнувший в расширившихся зрачках профессора, был сравним разве что с ее собственным, Гермионы, удивлением. В одно короткое мгновение они обе, словно по мановению палочки, перестали понимать, что вообще происходит.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, мистер Уизли. Не имею ни малейшего понятия, — голос Лонгботтом вдруг дрогнул и почти сорвался на визг.

Она попыталась было захлопнуть дверь перед самым носом у нежданной парочки, но Рон, предвидев такой поворот событий, успел перехватить дверь. Затем, не давая опомниться, резко рванул ее на себя и, не спрашивая разрешения, проскользнул в комнату.

В голове у Гермионы билась одна единственная мысль: «Заходим быстрее, поняла?».

Она поняла.

Опасливо оглядевшись по сторонам и так и не обнаружив ничего подозрительного, Гермиона прошла в комнату профессора и плотно прикрыла за собой дверь.

— Слушай, я не силен в Заклинаниях… Сможешь наложить изолирующее звук заклятье на комнату?

— В теории… Честно говоря, на практике еще ни разу пробовать не приходилось. По программе это совсем не на третьем курсе…

— Давай, пробуй.

Гермиона достала палочку и, чувствуя, как лоб от страха, злости и непонимания покрывается испариной, прошептала заклинание. Вышло достаточно сносно, и на какую-то долю мгновения Грейнджер даже затопило чувство гордости.

— И что теперь? — хмуро оглядев обоих, спросила профессор Лонгботтом.

Все время до этого она наблюдала за ними молча, даже не пытаясь помешать, только хмурясь.

— Мы хотим знать, что на самом деле случилось с Гарри Поттером.

— Откуда мне знать, молодой человек?

— Кому знать, как не вам? Это ведь с вами он общался в вечер накануне исчезновения, не так ли? Что вы ему сказали?

— С ней он общался позже, между прочим, — профессор небрежно махнула в сторону Гермионы. — Но ее ты почему-то не подозреваешь.

— Мы с вами оба знаем, что Гермиона скорее сама себя пожрет, чем причинит ему вред.

«Пожрет» — как мило.

Гермиона вздрогнула и невольно сделала шаг в сторону двери.

Вся эта сценка напоминала тщательно продуманный, грамотно режиссированный спектакль. Ладно, предположим, профессор Лонгботтом, как достаточно сильный ясновидец, могла видеть то, что они с Гарри разговаривали. Но Рон-то что несет?

— Ты смешной, мальчик. Но, прости, это ничего не меняет, я ничем не могу помочь — ни тебе, ни Гермионе, ни тем более Гарри.

— Я видел алтарь.

Гермиона увидела, как Алиса, уже почти что взявшая себя в руки, напряглась и побледнела. Рон попал в самую точку — что-то очень и очень ее волнующее.

— Что, прости?

— Я видел алтарь, да. Огромная плита, похожа на могильную, сверху какая-то убогая книжонка, россыпь подгнивших лепестков, оккультные символы, остатки какого-то животного… Кого вы прирезали, чтобы вызывать своего дружка-оборотня? Кролика или, может быть, летучую мышь?

Гермиона вся превратилась в слух: что-то внутри, быть может пресловутое шестое чувство, подсказывало, что ересь, сыплющаяся с губ Рона, при всей своей внешней абсурдности, — чистейшая правда.

— Убирайтесь из моей комнаты сейчас же! Вы оба, вон!

— Я хотел по-хорошему, — резкий взмах палочки, выкрик заклинания и профессор, обездвиженная, рухнула на пол.

— Какого дракла ты делаешь?!

Выскользнув из-под мягкого купола забвения и бездействия, Гермиона кинулась к профессору.

— Надо привести ее в чувство и быстро… Я даже не представляю, что скажет Блэк… Что он скажет мне, про тебя я вообще молчу… Пакуй вещи, Уизли.

— Ты уже не хочешь знать, что случилось с Поттером?

Рука Гермионы замерла в воздухе, так и не коснувшись лица профессора.

Она хотела знать, хотела этого больше всего на свете!

— На, вылей это ей в рот, — хмурясь, Рон передал ей крохотный пузырек, до краев заполненный бесцветной жидкостью.

Повертев ее в руках, Гермиона невольно ахнула, глаза ее широко распахнулись, а с губ само собой слетело:

— Сыворотка правды. Откуда ты?..

— Купил, честно. У Сьюзен Боунс.

Гермиона неодобрительно покачала головой. Да, конечно, она и раньше слышала, что Сьюзен Боунс, лучшая и любимая ученица профессора Слизнорта, пользуясь старческой немощью наставника, приторговывает простенькими зельями среди учеников (что-то сродни ее распространению домашней работы), но чтоб Сыворотка правды? Чем она вообще думала? Что, если бы зелье попало не в те руки?

Она осеклась, словно посмотрев на ситуацию со стороны: она, с пузырьком в руках, нависшая над обездвиженным профессором…

Более «не те» руки найти сложно.

Но все равно Гермиона влила зелье до последней капли.

— Ты все сделала правильно, — Рон положил ладонь ей на плечо.

Гермиона нервно дернулась, но вырываться не стала. Ее напряженный взгляд был прикован к постепенно приходящей в себя Алисе Лонгботтом.

— Сними заклинание, кажется, сыворотка уже достаточно подействовала.

Рон как будто нехотя убрал руку и подчинился, приводя профессора в чувства.

— Вы готовы говорить, профессор? — Гермиона села напротив немного ошалевшей Алисы, так, что их лица оказались примерно на одном уровне друг напротив друга.

— Да, — заунывный, далекий голос в духе цирковых гадалок, желающих нагнать благоговейный страх на слушателей.

— Что вы знаете о пропаже Гарри Поттера?

— Все.

— Он жив?

Ключевой вопрос, саднящий душу все последние дни, сам собой выплыл наружу. Конечно, начинать следовало не с него, но Гермиона не сдержалась.

— Не знаю.

От сердца отлегло. Все-таки не «мертв».

— Но он не вернется.

Гермиона почувствовала, что ее очень коротко состриженные ногти сами собой удлинились. Самообладание дрогнуло, а зверь внутри тихонько заурчал — домашний кот, которого не покормили, не такой уж опасный, но уже изготовившийся к прыжку.

— Что вы с ним сделали?

— Обманула. Так было нужно.

— Кому нужно?

— Мне. Это целиком и полностью моя затея.

— Что произошло? С самого начала и подробно, — Гермиона чуть наклонилась к Алисе, — пожалуйста.

Последнее слово — как плевок.

— Он хотел узнать, что произошло с его матерью, избавиться от кошмаров. Я помогла ему увидеть кое-что из воспоминаний. Упомянула о том, что мой старый друг-оборотень не может упокоиться, пока не исполнится его заветное желание. Видимо, он решил помочь его исполнить. Он спустился вниз, к Ремусу, и уже не вернется. Никто не возвращается.

— А сколько людей вы уже туда отправили?

— Я — ни одного, точнее, уже одного, да. Поттера. Мой муж Френк отправил одного паренька по имени Дориан несколько лет назад. Давно. Я долго не могла забеременеть, а Френк очень хотел сына.

— Бессмыслица какая-то, — вздохнула Гермиона.

— Нет, подожди, давай-ка я попробую, — Рон придвинулся ближе. — Вы ведь не наврали насчет заветного желания?

— Нет, просто я не сказала о том, что заветное желание Ремуса — живая плоть и кровь. При жизни ему нередко крепко доставалось от сверстников, знаете ли, и он был достаточно… кровожадным. Вот я и подумала, что сын одного из его, пусть и невольных, убийц будет прекрасной закуской.

Гермиона тихонько рыкнула, совсем уж по-звериному, и, чувствуя, как остатки самообладания покидают ее, отскочила в противоположную сторону комнаты.

— Все они такие, — флегматично заметила профессор Лонгботтом, — агрессивные, бездушные твари. Даже если кажется, что ведут себя как люди. Этакие домашние котятки, при первой возможности пытающееся оттяпать руку, которая их кормит.

— Мы не об этом, — Рон сжал руки в кулаки. — Оборотни не становятся призраками. Такого не бывает. Вы ведь вызвали его дух, да? Вы построили идиотский ведьмовский алтарь в подвале и вызвали Ремуса?

— Да, это было просто. Я вызвала его и предложила жертву за исполнение желания.

Злость пульсировала внутри Гермионы. Толчок, еще толчок, болезненная, тошнотворная пульсация в висках. Пустая голова, без единого жалкого обрывка мысли. Пустота и злость. Сама она, Гермиона, — злость. Злость часть нее — такая же неотъемлемая, какой еще недавно был страх.

Теперь от страха не осталось ничего — одни жалкие кровавые ошметки.

Гнев взорвал ее изнутри.

— Почему именно он? Только потому, что его отец недотепа сто лет назад сделал какую-то гадость? — голос прозвучал пугающе глухо, с нескрываемой угрозой.

— Не только. Парнишка оказался таким же, как его отец. Покопавшись у него в голове, взобравшись в такие дебри воспоминаний, о которых ты, девочка, и малейшего представления не имеешь, я обнаружила нечто такое, за что ему стоило поплатиться жизнью.

— Что же это?

— Он стал причиной смерти своей матери.

— Что за чушь? Он любил свою мать. Может быть больше, чем себя самого.

Алиса опустила глаза, а по лицу ее скользнуло виноватое выражение.

— Я видела этого мальчика ее глазами. Лили его боялась. Он все пялился-пялился, как не нормальный. Пугал ее. По-настоящему пугал. И вот запугал, видимо.

Гермиона почувствовала, что дрожит.

— Что именно происходило?

— Нет, не отвечайте, — быстро вставил Рон. — Правда, не надо. Она сама не понимает, что несет.

— Но это ведь Сыворотка правды. Она же не может лгать?

Гермиона, словно любопытный маленький ребенок, почувствовала нарастающее любопытство. Конечно, тратить время на подобные расспросы было непозволительной роскошью, но прикоснуться к той сфере жизни Гарри, доступ в которую всегда был для нее закрыт, было слишком соблазнительным. Она не могла устоять.

— Она по-прежнему может трактовать события по-своему. Все слишком субъективно.

— Да откуда ты можешь это знать?

— Я знаю, поверь. Только давай потом об этом, ладно?

Загадки, недомолвки, умалчивания. Она начинала по-настоящему понимать, что чувствовал Гарри в последние дни.

Гарри.

О, Мерлин, Гарри…

— Зачем вы это сделали? Какое желание должно было исполниться?

— Мой сын утонул в детстве. Я хотела его вернуть.

Тишина вдруг стало липкой, вязкой, чуть отдающей тленом. Гермиона почувствовала горячий комок, подступивший к горлу.

Ребенок. Отчаявшаяся мать.

Ненавидеть такую гораздо сложнее.

— Если мы разрушим драклов алтарь, Поттер вернется?

— Если он еще жив…

Повторять дважды надобности не было. Оставив профессора тихонько отходить от действия Сыворотки, не до конца уверенные, что придя в себя, она не побежит жаловаться Блэку, они не сговариваясь бросились в подвал, где произошло исчезновение.

* * *

Алтаря не было. То есть его не было вообще.

Все было именно так, до последнего камешка, как заполнила Гермиона.

— Она наврала? Где алтарь, о котором ты говорил?

Рон выглядел растерянным.

— Понимаешь, я видел его во сне. Он точно где-то здесь. Должен быть здесь…

Звериное раздражение вспыхнуло в Гермионе с новой силой.

— Во сне?

— Да нет, ты не подумай… Просто я сновидец, — он выдавил из себя улыбку — совсем чуть-чуть приподнял уголки губ, — то есть вижу во сне вещи, обычно скрытые от других. Иногда — будущее, но чаще что-то из настоящего или прошлого…

— Я сама виновата, — Гермиона сокрушенно покачала головой и осела на пол, — дура.

— Да какая же ты дура? Просто поверь мне еще разок.

Гермиона закрыла глаза и постаралась отрешиться от всего. Ее надежда, вспыхнувшая ярким пламенем, тихонько гасла, оставляя в воздухе легкий дымок и запах горелого воска.

— Ты любишь его, то есть по-настоящему, как парня любишь, это я тоже видел… Я знаю, как он тебе важен. Он меня спас, поэтому только хорошего хочу, честно. Я бы никогда…

«Хватит рыться в моей голове!»

Стоп.

— Ты чувствуешь? — нетерпеливо прервала она. — Запах свечей? Откуда тут свечи?

Рон принюхался. Его лицо словно озарило светом изнутри. Он тоже учуял.

— Алтарь?

— Да, спрятан.

— Он точно где-то здесь!

Словно два слепца, потерявшие выход, они ощупали буквально каждый дюйм стены. Кнопка, открывающая проход в потайную комнату, никак не выделялась на фоне стены, неудивительно, что при осмотре с Блэком они ничего не обнаружили.

— Кажется, нашел.

Алтарь оказался в точности таким, каким описал его Рон, разве что еще чуть более мерзким. Очень уж отталкивающе выглядело это медленно гниющее нечто.

— И что будем делать? Как его уничтожить?

— Разгромить к дракловой матери и дело с концом.

Гермиона помедлила.

Нет, это было слишком просто.

— А если на нем проклятие? Как думаешь, через сколько нас тут найдут?

Рон улыбнулся и, чуть помедлив, кивнул.

— Тогда громить буду я.

— Но…

— Ты ведь более сильна в заклинаниях. Если что случится — поможешь.

Спорить с этим было глупо. Гермиона видела как-то Рона на Трансфигурации. Ох, это было нечто невообразимое. Доверять их жизни ему было очень неразумно.

Ничего страшного, впрочем, не произошло: алтарь был разгромлен, а Рон остался жив-здоров.

Лишь много часов спустя, когда взбудораженный и обеспокоенный донельзя Блэк нашел их мирно болтающими на мраморной лестнице, Рон вдруг упал без чувств.

— Он жив? Он ведь жив, да?

В первый момент Гермиона подумала, что Рон упал замертво, и это было по-настоящему страшно.

— Жив, — Блэк наколдовал носилки, которые, повинуясь незримому приказу господина, тотчас рванули в сторону Больничного Крыла. — И да, хотел сообщить, что Поттера нашли живым. Так ведь и знал, что ничего этому засранцу не будет…

Несмотря на легкое волнение за Рона, без помощи которого ничего бы просто не было, Гермиона улыбалась — самой открытой улыбкой, на которую была способна.

— Да признайся ты уже, что волнуешься за него. Не зря же крестный…

— Молчи. Девочка, просто молчи, хорошо?

Гермиона кивнула. Сейчас она была готова даже на это.

* * *

Гарри с трудом открыл глаза. Что-то, он не мог сказать что именно, незримо изменилось. Сам воздух как будто стал чуть тяжелее, чем обычно.

— Где я?

— Дома, Гарри, — голос Гермионы, полный заботы и неподдельной, искренней радости, прозвучал совсем рядом, но сама она оставалась лишь размытым силуэтом — тенью за кромкой запотевшего окна. — Все хорошо, ты снова дома.

Слова, как отдельные кусочки разрозненного паззла, никак не хотели складываться в общую, цельную, полноцветную картину.

Что значит «снова дома»? Он уже был дома. До этого.

— Где Рон?

— Рон? Почему ты вспомнил про Рона?

Искорка подозрения обожгла Гарри изнутри. Он изо всех сил постарался сфокусироваться на лице Гермионы — таком знакомом, родном и далеком одновременно.

— Все хорошо? Может, позвать Мадам Помфри?

Перед ним, во всей своей красе, была Гермиона-оборотень. Гермиона, которую он уже не надеялся увидеть, а по правде говоря, как на духу, не очень-то и хотел…

— Что? Как я здесь очутился? Почему? Нет…

— Что? Что такое, Гарри? Я сейчас позову Мадам Помфри, она даст тебе успокоительное…

— Нет, не надо, погоди, — он сделал глубокий вдох. — Я… Был в другом месте. Это звучит странно, но это как будто другой мир. Там ты — не оборотень, Рон Уизли наш лучший друг, а Блэк сбежал из Азкабана, в котором просидел больше десятка лет…

— Это… действительно странно. Но это все иллюзия, Гарри, понимаешь? Что-то случилось в том подвале, что-то нехорошее. Но твой мир здесь, мы с Роном вернули тебя в него.

— Вы с Роном… что?

Сердце пропустило удар, а затем забилось быстро-быстро.

Его Гермиона — то чудовище, что выдернуло его из чудесного, раскрашенного в светлые тона мира, его идеального мира?

Нет-нет, этого не может быть! Он ведь помнил, как очнулся в Больничном Крыле, упав с метлы (и, к слову, превратив ее в щепки), как долго не мог понять, почему его мир такой, но потом Мадам Помфри объяснила, что все его предыдущие воспоминания — не более чем злая иллюзия, последствия падения и стресса… Что все это пройдет.

Он так привык к тому миру, где есть добрый директор, друзья и уважение окружающих, где он не изгой на грани исключения, что возвращаться было особенно тяжело.

— Мы разрушили алтарь и вернули тебя.

— А кто вас, собственно, просил? Кто ты такая, чтобы выбирать, какой будет моя жизнь? Ты, что годами якшалась с тем, кто ненавидит меня…

Ярость заполнила все его существо. Конечно, какой-то краешек сознания понимал, что все вернулось на круги своя, что иллюзией был как раз тот удивительный мир, только вот признать это было все равно, что смириться. А смиряться Гарри никак не хотел.

Гермиону стоило как следует поблагодарить и успокоить, он чувствовал это, только вот делать почему-то не спешил, упиваясь своей личной трагедией, жалея и злясь.

— Нет, этого не может быть.

— Гарри, я… Мы хотели как лучше.

Впервые за все время Гермиона разрыдалась. От обиды и горечи. Она ведь сделала все, чтобы спасти этого идиота, а он… Чертов паршивец. Блэк был прав насчет него, с самого начала — прав.

— Я же люблю тебя.

Она что, только что сказала это вслух?

— Мне нужен Дамблдор, — куда более миролюбиво заявил Гарри. — Человек по имени Дамблдор. Он все исправит.