Больше собственной жизни (гет)

Северус продержал меня у себя в доме, сколько мог — лишь неделю, понадобившуюся на мое полное восстановление. О том поцелуе мы не упоминали, я прекрасно понимала то, что это была вынужденная мера, способная вывести меня из состояния истерики, но не отводить смущенно взгляд в первые дни у меня не получалось, да. Все воспоминания о Тине я попыталась загнать в дальний угол собственного сознания, но иногда все же, особенно по ночам, безмолвно орошала мягкую подушку слезами и проклинала себя. Я пыталась забыть её, честно пыталась, но тщетно и однажды, мне даже показалось, что я увидела её — такую чистую и светлую, на широком подоконнике. Она раскачивала почти спавшей туфелькой и заливисто смеялась, говоря, что я вновь подтверждаю звание «лучшей ученицы курса» — такая я, оказывается, бессовестная дура.

Я оттягивала появление в главном доме до последнего — хваталась, как утопающий за спасательный круг, за любое возможно недомогание. У меня кружилась голова, болел живот, даже зубы, в общем я всячески изображала из себя Рона Уизли перед важной контрольной. Но всему свойственно заканчиваться, и однажды я, наконец, пересекла порог собственного «дома».

Ха, я ожидала чего угодно от безмолвного осуждения до бесконтрольной ярости, но не абсолютного полного безразличия. Каждое утро они продолжали спускаться к завтраку, пили чай и обсуждали очередную лживую статью в «Пророке», будто ничего не произошло и почти пустой обеденный зал это всего лишь... недоразумение. Едва зайдя в дом, я погрузилась в знакомую пелену запахов , цветов и звуков, которые уже были настолько привычными ,что я посмела задать себе вопрос — скучала ли я по этому месту?

Если бы я сказала, что да — это была бы наглая ложь. Пройдет немало времени, утечет не одна река слез, прежде чем я смогу назвать это место домом и буду с нетерпением возвращаться в него. Но сейчас...

Сейчас дикая ярость вздумала свою гриву в моей душе, и мне хотелось разорвать их всех мило попивающих в столовой чай — за себя, за Тину, за свою разбитую и искалеченную убийством душу. Гортанный рык вырывался из груди, но я заставила себя успокоиться и хотя бы взглянуть в глаза тем... монстрам, которые, смеясь, калечат целые судьбы.

— О, наша блудная дочь вернулась, — с отеческой радость мне на встречу привстал Фенрир, — присаживайся, моя дорогая, мы тебя уже заждались, — он окинул взглядом почти пустой стол и, улыбнувшись , указал мне на место напротив него. Я ошалело моргнула и села на указанное мне место.

Обеденные приборы по желанию Грейбека опустились предо мной, и различные яства наполнили мою тарелку. Всю ту неделю, что я была в Тупике Прядильщиков, мне пришлось соблюдать строгую диету, и сейчас при виде сочного куска бифштекса рот непроизвольно наполнился слюнною. Я с глухим стуком положила обратно на стол непонятно откуда взявшуюся в моей руке вилку и зло воззрилась на вожака стаи.

— Что-то не так? Мне показалось, что сейчас ты меньше всего желаешь диетические салаты, — он мерзко ухмыльнулся.

— Я... — я побольше набрала в грудь воздуха, чтобы высказать в лицо все этому мерзавцу, но... смотря в его желтые глаза и перекатывающиеся под хлопковой футболкой мышцы мне стало страшно. Я сглотнула, — я... я не голодна, спасибо.

— Ну, как знаешь, — будто не было того яркого и жестокого огня в его глазах ,что полыхал секунду назад, — тогда, думаю, тебя можно познакомить со своими новыми друзьями, — он вновь улыбнулся. Почему он постоянно улыбается? Меня это раздражает до зубовного скрежета, — это Энн, — он указал на мою знакомую, которая ещё две недели назад рыдала у меня в объятиях. — А вот этого очаровательного юношу зовут Маркус...

Так продолжалось пару минут, он указывал мне на моих новых «друзей», я рассеяно кивала и даже говорила какие-то слова приветствия, а перед глазами все стояли жестокие глаза малышки-Энн, которая смотрела на меня исподлобья, как на врага. Горестный вздох вырвался из моей груди, когда я вспомнила то, как самозабвенно она рыдала у меня на плече и колючая злость ежиком перекатилась по моим внутренностям, когда я подумала о том, что всех нас изменила третья луна.

Перед глазами шлепнулось что-то глянцевое. Я вздрогнула и резко подняла голову, только сейчас заметив, что приветствие уже закончилось, все недоуменно на меня смотрят, а сама я понуро сижу, склонив голову. На мгновенье стало стыдно — но не из-за того, что все смотрят на меня, как на идиотку, а лишь потому, что показывать свою слабость я считала недостойным.

Взяв себя в руки, я презрительно, как мне тогда казалось, произнесла: — Что это?

— «Придира», — ответил мне все тот же Фенрир, — я подумал, что тебе будет интересно.

Я робко потянулась к журналу. В конце концов, это была первая весточка из внешнего мира, за который я уцепилась, как за соломинку. Руки дрожали, когда я бережно перелистывала страницы.

Резко втянув в себя воздух, я зажмурилась. На первой полосе красовалась изящно-белая заметка о помолвке Рональда Уизли и Лаванды Браун, несколько фотографий счастливых влюбленных и пафосный заголовок: «Даже на войне люди находят собственное счастье» [1].

-... возможно, я ошибаюсь, но это не твой ли молодой человек там на обложке?..

Кажется, в такие моменты в умных книжках пишут, что сердце главной героини обрывается и камнем летит вниз, сшибая на своем пути абсолютно все, и с грохотом бухается на дно, поднимая тучи кровавых брызг. Кажется, должны обрываться какие-то струны и плетьми опутывать мое сознание, душа все чувства к этому человеку и процесс этот настолько болезненен, что девушки, не выдерживая вскрывают себе вены, кидаются с Астрономический башни и впадают в депрессию. Кажется, сейчас я должна расплакаться и кидаться проклятьями в «счастливых влюбленных».

Я отложила журнал, пару раз моргнула и бросила долгий взгляд на тоненький ободок на безымянном пальце. Внутри что-то трепетало, и комок в горле застрял чудовищной величины, но я, тем не менее, сухим тоном произнесла: — Вы ошиблись. Надеюсь, вы меня простите, — уже всем остальным, поднимаясь из-за стола.

Внутри было пустынно и холодно. Тело покрылось мурашками, меня мелко потряхивало, пока я поднималась по лестнице в ту комнату, в которой жила раньше. Окинув взглядом спальню, которая ничуть не изменилась за время моего отсутствия я прошла в ванную. Там, оперившись на стальную раковину, и посмотрев на собственное отражение, я выдохнула.

Почему-то я была абсолютно спокойна.

— Ты ждала этого, — сообщила я собственному отражению, — Ты подсознательно ожидала этого, Гермиона.

Но легче почему-то не становилось.

Я... я недооценила то тёплое чувство, которое изнутри наполняло меня — светлые мысли что все это я сделала чтобы спасти своего... своего почти мужа, уберечь его от всего этого дерьма, не дать запятнать свою душу. Впервые я задалась вопросом — а что сделал бы Рон на моем месте? Он бы смог спокойно засыпать в том доме, где тебе могут попросту перерезать глотку, лишь из-за того, что ты косо посмотрела? Он бы смог утром беспечно улыбаться, а ночью разрывать подушку на мелкие кусочки, зная, что следующий восход солнца ты можешь попросту не увидеть? Он бы хватался за свою жизнь, как это делала я?..

Подбородок мелко подрагивал, и я, оттолкнувшись от раковины, сползла по гладкому кафелю на пол. До одури хотелось свернуться в клубочек и... нет, не расплакаться, проснуться. Очнуться от всего этого безумия, вновь оказаться тесной комнатке Норы, которую Джинни делила с тобой и беспечно улыбаться, говоря, «что ты, Джинни, все хорошо, это... это просто плохой сон».

— О, Мерлин... почему? Почему именно сейчас? — я задавала вопросы в потолок, а он молчал. — И я, и Тина, теперь ещё и Рон! — задушено всхлипнув и размазав по лицу слезы, я боролась с желанием побиться головой об пол.

Внутри было пустынно и холодно. Я не знала, сколько пролежала на этом ледяном полу, но, поежившись, я заставила себя сесть и, подтянувшись на руках, умыться. Из отражения на меня смотрела уже уставшая от жизни девушка, болезненно худая, с острыми скулами и мертвенно-бледным лицом. Кое-как расчесав пальцами спутавшиеся в клочки волосы, я провела кончиками пальцев по потрескавшимся тонким губам и тихо прошептала:

— Тебе всего девятнадцать, Гермиона. У тебя все ещё будет.

Иногда я задаю себе вопрос — когда же появилась та холодная и бесчувственная женщина, хладнокровно убившая бывшего лучшего друга за собственного мужа, когда появилось жадное до чужой крови чудовище алчно раздиравшая на кусочки однокурсников — и я не получаю ответа. Возможно, что-то появилось именно в тот момент , у зеркала, а возможно и нет.

Я, пошатываясь, вышла из комнаты, медленно, старческими движениями стянула с себя пропахшую уже неизвестно чем одежду и даже не вздрогнула, когда услышала за спиной сдавленное покашливание.

— Я, конечно, понимаю, что в волчьей стае можно полностью забыть о личной жизни и сокровенных секретах, но что бы так откровенно трясти передо мной своими «прелестями»... — я обернулась. В кресле сидела... как же её? Хелен, кажется, — хотя... тебя явно матушка-природа обделила ими.

— Что тебе здесь нужно? Если ты желаешь узреть драматическую сцену, то ты явно вошла не в ту дверь — театр абсурда этажом ниже, — глухо произнесла я.

Она промолчала. Я, хмыкнув, продолжила натягивать на себя ночную рубашку, расправлять постель, наконец, расчесаться и заплести косу. Когда я с чистой совестью улеглась в кровать и накрылась одеялом, из кресла, наконец, раздался тихий шепот.

— Ты хочешь его убить?

— Что? — я даже села на кровати от удивления, — Ты... ты совсем с ума сошла?!

— Жаль, это, хотя бы можно было бы устроить... — я все же услышала этот свистящий ответ.

Мы вновь замолчали. Я дрожащими пальцами стянула скромное колечко и рассеяно крутила его меж них. Золото странно поблескивало в заходящих лучах солнца, и крохотный алый рубинчик отбрасывал красивые блики на теплый деревянный пол. Мои мысли вновь вернулись к Рональду, хотя, вероятно, я от них и не отходила. Действительно — могла бы я его убить?..

Мне ни понадобилось и минуты на то, чтобы дать ответ — конечно нет. Да, Рон ушел от меня, но я не виню его, правда. Он был прекрасным преданным другом, хорошим любовником и просто сейчас мы оказались по разные стороны баррикад, и даже если бы он... предложил продолжать наши отношения, я бы не приняла такой жертвы с его стороны. Наши пути разошлись, и я... нет, пока я не готова пожелать ему счастья, но вот понять и простить, пожалуй, смогла бы.

— Ему, наверное, даже не сказали о том, что ты вообще пришла в себя, — мне могло показаться, но её голос, кажется, звучал как-то... сочувствующе?, — мол, умерла во время первой трансформации. Он, конечно, неутешно порыдал около твоей могилки пару месяцев и попал в утешающие объятия той мадам, Лаванды, кажется. А там уж... дело техники.

Я хмыкнула. Но потом до меня дошел смысл вскользь брошенных слов: — П...пару месяцев?

Она серьезно взглянула на меня из объемного мягкого кресла и произнесла: — Сейчас октябрь, Грейнджер. Октябрь.

— Уже? — проскрипела я.

— Для оборотней время летит по-другому. Ты живешь... от полнолуния до полнолуния, — горько прошептала она, — Знаешь, ты бы поговорила с Фенриром, он бы многое тебе объяснил.

— Что? С чего это я буду с ним разговаривать?! — грозно прошептала я.

— Ну, как знаешь, — вновь на месте сопереживающей девушки появилась холеная королева, — Мое дело предложить. Спи, — кинула она мне, — завтра у вас трудный день.

Она притворила за собой дверь и только сейчас я заметила, что комната уже погрузилась в полумрак. Устало откинувшись на подушки, я попыталась понять, что сейчас произошло — и не пришла абсолютно не к каким выводам. Хелен, наверное, хотела меня отвлечь, и у неё это, стоит заметить, почти получилось. Я покачала головой и, кинув последний взгляд на тонкий ободок, который я продолжала машинально крутить пальцами, резко смяла его и выкинула куда-то в сторону окна.

— Прощай, Рональд Уизли, — тихо прошептала я в пустоту, перевернувшись на бок.

Внутри было пустынно и холодно.

__________________________________________

[1] — Если автору не изменяет память, «Придира» демонстрировала свою лояльность к светлой стороне примерно по февраль и спокойно, на мой взгляд, могла публиковать подобные заметки. Якобы, обсыпанного лешаем Рона автор не учитывает.