Больше собственной жизни (гет)

Общий вздох вырвался у всех гостей, когда в проходе появились мсье Делакур и Флёр. Флёр словно плыла, мсье Делакур подпрыгивал на ходу и радостно улыбался. На Флёр было совсем простое белое платье, казалось, источавшее сильный серебристый свет. Как правило, рядом с её сияющей красотой люди словно тускнели, сегодня же этот свет делал более прекрасными всех, на кого он падал. Джинни и Габриэль, обе в золотистых платьях, выглядели красивее обычного, а когда Флёр приблизилась к Биллу, стало казаться, что он даже и не встречался никогда с Фенриром Сивым.

В эту свадьбу было вложено много сил и времени, надежд и огорчений, горьких слез и радостных улыбок, ведь для всех это торжество казалось не только банальным бракосочетанием, но и лучиком света в беспроглядной тьме, маленьким, но таким слепяще-белым окошком в кровавой войне, теплым клетчатым пледом, который заставлял надеяться, что, возможно, не все ещё потеряно.

— Леди и джентльмены, — произнёс певучий голос, и я с лёгким потрясением увидела того же маленького, с клочьями волос на голове волшебника, что распоряжался на похоронах Дамблдора, — он стоял теперь перед Биллом и Флёр, — мы собрались здесь ныне, чтобы отпраздновать союз двух верных сердец...

— Уильям Артур, берёте ли вы Флёр Изабелль?..

Сидевшие в первом ряду миссис Уизли и мадам Делакур негромко рыдали в кружевные тряпицы. Трубные звуки, донесшиеся из задних рядов, давали ясно понять, что и Хагрид извлёк из кармана скатёрку, заменявшую ему носовой платок. Да и у меня самой глаза были полны слёз, но как-то светло было на душе, и так певуче-легко в сердце, что хотелось воспарить над толпой и расправить свои белоснежные крылья, делясь собственной радостью с окружающими...

— В таком случае я объявляю вас соединёнными узами до скончания ваших дней.

Волшебник с клочкастой головой поднял над Биллом и Флёр палочку, и серебристые звёзды осыпали новобрачных словно дождём, спирально завиваясь вокруг их теперь приникших одно к другому тел. Фред и Джордж первыми захлопали в ладоши, золотистые шары над головами жениха и невесты лопнули, и из них вылетели и неспешно поплыли по воздуху райские птицы и золотые колокольца, вливая пение и перезвон в общий шум.

— Леди и джентльмены, — провозгласил клочковолосый маг, — прошу всех встать!

Все встали, клочковолосый взмахнул волшебной палочкой. Стулья, на которых сидели гости, грациозно взвились в воздух, матерчатые стены шатра исчезли — теперь все стояли под навесом, державшимся на золотистых столбах, и прекрасный, залитый солнечным светом сад обступил гостей со всех сторон вместе с лежащим за ним сельским пейзажем. А следом из центра шатра пролилось жидкое золото, образовав посверкивающий танцевальный настил, висевшие в воздухе стулья расставились вокруг маленьких, накрытых белыми скатертями столов, приплывших вместе со стульями на землю, а на сцену вышли музыканты в золотистых костюмах.

— Чистая работа, — одобрительно сказал Рон, когда повсюду вдруг засновали официанты с серебряными подносами, на которых стояли бокалы с тыквенным соком, сливочным пивом и огненным виски или лежали груды пирожков и бутербродов.

Заиграл оркестр. Билл и Флёр вышли на танцевальный настил первыми, сорвав громовые аплодисменты, спустя недолгое время за ними последовали мистер Уизли с мадам Делакур и миссис Уизли с отцом Флёр.

Рон аккуратно прикоснулся к моему локтю, как бы спрашивая разрешения, и я позволила ему увлечь меня в центр настила. Рядом кружились многочисленные парочки, где-то вдалеке слышался звонкий смех Джинни, цвета становились все приглушеннее, и появилась столь притягательная томная толика интима.

Окружающий мир вдруг перестал существовать, и не было мне дела до Волдеморта, Дамблдора, войны, Гарри или крестражий — все мое естество сосредоточилось на чуть дрожащих руках Рона, лежащих на моей талии. Странные, незнакомые мне до селе мурашки, плясали дикий танец по-моему телу и казалось мне, что не быль, не реальность это, а какая-то сказка.

Сказка настолько пьянящая, вскружившая голову, что на тот момент самой себе я казалась счастливейшим человеком на земле.

Но как и всем сказкам ей свойственно было закончиться — нечто большое и серебристое пробило навес над танцевальным настилом. Грациозная, поблёскивающая рысь мягко приземлилась прямо посреди толпы танцующих. Все лица обратились к ней, а люди, оказавшиеся к рыси ближе прочих, нелепо застыли, не завершив танцевальных па. А затем Патронус разинул пасть и громким, низким, тягучим голосом Кингсли Бруствера сообщил:

— Министерство пало. Скримджер убит. Они уже близко.

Это известие не шокировало меня, нет. Все вокруг не казалось мне размытым или замедленным, в ушах не свистело и палочку я порвалась вытащить по собственной воле, а не по воле рефлекса. Было лишь горькое ощущение правильности происходящего, будто я знала, что все хрустальные замки распадутся на острые, жалящие осколки, и я рухну на холодную промозглую землю. Безмолвие холодными кругами расходилось от места, на котором приземлился Патронус. Потом кто-то закричал.

Я была в относительном спокойствии, пока не обнаружила, что резко нахлынувшая толпа утащила в свою огромную пасть Рональда Уизли. Паника начала опутывать своими склизкими щупальцами, но теплая, вложившаяся в мою руку, ладонь, давала крохотное ощущение спокойствия. Оборачиваюсь, и встречаюсь с изумрудными, такими тревожными глазами лучшего друга.

— Рон! — голос почему-то срывался. — Рон, где ты?

Над головами со свистом пронеслась вспышка света — было ли это защитное заклинание или что похуже, мы не знали... Я замечаю, как в толпе появляются фигуры в плащах и масках, потом вижу Люпина и Тонкс, поднявших над головой палочки, слышу, как оба крикнули: «Протего!» — и крик этот словно эхом отозвался отовсюду.

— Рон! Рон! —уже почти рыдая; охваченные ужасом гости толкали нас с Гарри со всех сторон.

И наконец, Рон возник прямо перед нами.

Облегчение затопило с головой, и я уже представляла, как он поймает мою свободную руку, и я крутнусь на месте, и зрение и слух изменят нам, тьма навалится удушающим пологом, но мы прорежем пространство и время, уносясь от «Норы», от слетающих с неба Пожирателей смерти, а может быть, и от самого Волан-де-Морта...

Но этого не происходит, и я вижу, как Рона уносит от нас все чуть дальше и дальше, а он кричит и вырывается, ломится через толпу и хрипит: «Гермиона! Гермиона...».

Совсем близко появляется тёмная фигура, закатанная в черный плащ, и я бы даже не обратила на неё внимания, все пробивалась бы и пробивалась через телесную массу, если бы эта фигура не начала мутировать... и выть.

Этот звериный вой пронесся эхом по всему шатру, и показалось всем, что все, все кончено. А может так показалось только мне, когда эта огромная черная туча резво кинулась туда, где предположительно находился Рон.

Гарри тоже это увидел, и я заметила, как искривилось его лицо, как он пытается увести меня, как хватается железной хваткой и как горячо шепчет: «Гермиона, все! Его не спасти...».

Дикая нечеловеческая ярость затопляет меня с головой и я резким движением вырываю руку и бегу. Бегу быстро, насколько мне позволяют неудобные туфли, насколько мне позволяют распростёртые на когда-то белоснежном настиле, тела. Огнно-рыжая шевелюра Рона служит мне сигнальным маяком и я понимаю, что, черт возьми, не успеваю.

До его, казавшихся красными на мертвенно-бледном лице, веснушек остаются пара каких-то метров, и я чувствую, как яростно рычит эта черная туча, и как поднимаются короткие волоски на шее. И как доходит осознание, что это — не черная туча, не обыкновенный мутировавший волк, а оборотень, чья радужка кроваво-алая не дает отвести взгляд.

И как в замедленной сьемке, падают подкошено тела, под мощными лапами волка; как Рон оборачивается и как медленно в глазах его угасает надежда; как трясутся у меня колени и я безмолвно шепчу: «Рон».

Пасть оборотня раскрывается, и я вижу, как медленно падают слюни, как еще больше наливаются кровью его глаза, как он предвкушающее рычит. Всего один мощный толчок лапами и его жертва будет конвульсивно биться в его острых клыках, и сладкая манящая кровь литрами польется на настил из рванной раны на шее. Терпеть сил уже нет и огромный черный волк одним размытым пятном кидается на приговоренного к мучительной смерти.

И кого же было его удивление, когда вместо манящей молочно-белой шеи зубы впиваются в острое, пока ещё по девичьи угловатое плечо, когда копна русых кудрей мягким пушистым палантином окутала его морду.

Я кинулась наперерез этой огромной черной туше, надеясь, что сумею оттолкнуть Рональда с линии огня. Рон-то упал, а вот я не успела.

Острые жалящие клыки сжимаются на моем плече, и я буквально слышу, как сминаются кости под таким напором, как кровь течет огненной лавой по венам, как раскаленные руки крошат все на своем пути. Дикая, всепоглощающая боль в одно мгновение распространяется по всему телу, круша и сминая все на своем пути. Я была словно в лихорадке, в бреду.

Разноцветные шары пляшут страшный танец перед глазами, изломанные тела сворачиваются в одну некрасивую гурьбу, алые разводы волнуются, и кажется мне, что нахожусь я в кровавом месиве, в бурой от крове реке, которая желает потопить меня.

Глаза закатываются, и каждое сокращение сердца толкает раскаленную лаву по венам, капилляры лопаются, по шее стекает что-то противное, склизкое, грязное. Нечеловеческий животный крик вырывается из сомкнутых губ с булькающим звуком, и я захлебываюсь в собственной грязной магловской крови.

На тот момент я ещё не осознавала, что сказка кончилась, детство будет втоптано в грязь вместе с моими принципами, идеалами и многим другим, что было характерно для Гермионы Грейнджер...