В одну реку или Сам себе дедушка. (джен)

Дальше всё было более-менее просто. Конечно, если бы Дамблдор не был Верховным Чародеем Визенгамота... но он был, так что единственной неприятностью оказалось то, что на процессе всплыла и анимагия Сириуса. Что необыкновенно обрадовало судей — они теперь могли с чистой совестью сказать, что хотя бы часть срока Блэк сидел за дело. Не уточняя, какую именно часть.

Оправданный, Сириус снова вынужден был скрываться — теперь от журналистов и экзальтированных дамочек. Так что он засел дома, вплотную взявшись за уборку. К счастью, всё, не представляющее опасности — запомнившаяся мне мантия-душилка была далеко не самым неприятным предметом в доме — он на этот раз отправлял не на помойку, а в продажу. На волне поднятой вокруг него шумихи вещи с гербом Блэков разлетались быстрее бестселлеров Локхарта, а вся выручка вручалась мне — для Гарри.

Медальон обнаружил Ремус.

— Бродяга, глянь, это не твоё?

Сириус взглянул, поморщился:

— Нет, конечно. А с чего ты решил? Если бы уж мне такое сделали, так стояло бы SB, а не просто S.

Я забрал у Рема медальон и попробовал открыть — разумеется, безуспешно. Сириус заинтересовался и применил сперва Алахомору, а потом ещё пару заклинаний посерьёзнее. С тем же результатом. Он задумчиво повертел вещицу в руках:

— Не нравится мне эта штука. Чем-то от неё тянет нехорошим.

— Откуда она у вас? — поинтересовался я. Он пожал плечами:

— Мало ли у нас тут гадостей? Но что-то мне эта буква напоминает. Где-то я такую же видел и чуть ли не тоже на медальоне... Кричер! Иди-ка сюда. Откуда тут этот медальон?

Домовик затрясся и пробубнил, уставившись в пол:

— Кричер его сюда положил. Кричер заберёт...

— Ещё чего! — Сириус быстро отодвинул вещицу подальше от загребущих лапок. — Кто тебе его дал?

Эльф завыл, рухнул на пол и начал биться лбом об угол шкафа — наверное, чтобы было больнее. Сириус с Люпином растерянно смотрели на него, ничего не понимая, но я-то ждал такой реакции, поэтому сразу рявкнул:

— Немедленно прекрати! Замри и отвечай: ты не можешь рассказать?

Эльф поднял на меня свои тусклые глазищи:

— Да, да, Кричер не может, Кричеру запретили...

— Кто?

— Хозяин... хозяин запретил... пусть господин не спрашивает...

— Тебе запретили рассказывать всем? — гнул я свою линию. — Или только кому-то конкретному?

Кричер захныкал невнятно, так что мы с трудом разобрали «родичам» и «даже госпоже». Я хмыкнул:

— Загадочная история. Сириус, пойди-ка ты чайку поставь, а мы тут пока поговорим.

Мы с ним и с Ремусом давно называли друг друга по имени. Я как-то даже и не заметил, как это произошло.

Сириус кивнул и вышел. Когда за ним закрылась дверь, я велел:

— Ну-ка, выкладывай всё. И не врать!

Кричер затрясся ещё сильнее, но покорно начал говорить. Собственно, я ничего для себя нового не услышал, а вот Рем был просто ошеломлён. Кричеру я велел отправляться приводить в порядок гостевые спальни, а про медальон забыть: я его заберу и постараюсь уничтожить, это теперь моя забота. Кричер убрался, а я подошёл к двери и ни капли не удивился, обнаружив за ней Сириуса. Но вот вид у него был… Бледный, аж с прозеленью, и какой-то… закаменевший, что ли. Словно изо всех сил сдерживался. Как выяснилось — так оно и было.

— Генри, скажи этой твари… да нет, я сам. Кричер!

Домовик, кажется, почувствовал, что шутки кончились — появился молча.

— Никогда, — это был не человеческий голос, а рычание взбешённого пса, — никогда больше не попадайся мне на глаза! Чтобы я голоса твоего больше не слышал, тварь! Им вон, — он мотнул головой в нашу с Ремом сторону, — подчиняйся! Пшёл вон!

Кричер исчез, кажется, втрое быстрее обыкновенного. Я ошеломлённо хлопал глазами, не понимая, что это было. Рем осторожно спросил:

— Бродяга, ты чего?

Сириус прислонился к притолоке, прикрыл глаза. Проговорил хрипло:

— Эта тварь распинается в любви к моему братцу. А сам стоял там и смотрел, как этого идиота инфери уволакивают. Дрянь, раб, ненавижу!

— Сириус, остынь! — вмешался я. — У него же был приказ…

— Приказ?! — вызверился он уже на меня. — У него не было приказа ничего не делать! Обездвижил этого дурака, пока тот в озеро не полез, сбегал к маман, попросил приказать не выполнять распоряжение Рега — ничему не противоречит! Или попросил приказать привести его к ней…

— Так она бы стала расспрашивать…

— Не стала бы, — фыркнул он. — Маман кем-кем, но дурой никогда не была.

— Послушай, — осторожно начал я, — Регулус же… он сам хотел смерти, разве ты не понял?

— Понял. — Сириус поднял глаза, и от их выражения мне стало нехорошо. — Но если я вот сейчас пойду и в окно прыгну — ты станешь на это спокойно смотреть?

— Ошалел?! — Я автоматически шагнул к нему, загораживая путь, и только тогда сообразил, что он имеет в виду. Видимо, физиономия у меня была выразительная, потому что он усмехнулся и почти спокойно поговорил:

— Ладно, проехали. Сами виноваты — вывели рабов себе на потребу.

— Вывели? — удивился Ремус. Я тоже заинтересовался — никогда на эту тему не задумывался, но априори всегда считал домовиков обычной волшебной расой, вроде кентавров или гоблинов.

— Вывели, вывели. Магически. Не знаю только, из кого — очень надеюсь, что хотя бы не из людей. — Сириус поморщился. — Ладно, чёрт с ними. Интересно, что это за штука такая неуничтожимая и знал ли братец, какой геморрой на свою зверюшку драгоценную вешает?

— Может, Кричер просто выйти из дома не мог? — предположил я. — Адское пламя в помещении разжигать не станешь, даже если он это умеет.

— Адское пламя?

— Хоркруксы уничтожаются Адским пламенем, — пояснил я. Прикусил язык, но поздно. Пришлось выкручиваться. — Читал я про такую пакость трудноуничтожимую. А ты сказал, что от медальона нехорошим тянет. Ну и навеяло…

Люпин явно слышал словечко впервые, а вот Сириус задумчиво нахмурился:

— Хоркруксы, говоришь? А не лишено. Уничтожаться не хочет, открываться тоже, Волдеморт им дорожил — вон какую систему охранную нагородил, злобой от него тянет… Не знаешь, проверить это дело можно?

Этого я не знал и мысленно отругал себя — мог бы поискать информацию, время было. Люпин потребовал объяснений, получил их, поморщился и согласился, что да, похоже. И реакция Регулуса в такую гипотезу ложится — коли он Лорда едва не обожествлял, а тут понял, что это божество человеческих жертв требует, и не «во имя идеи», а во имя себя, любимого. При упоминании брата Сириус опять помрачнел, но развивать тему не стал, а сказал, что надо поговорить с Дамблдором. Я, честно сказать, ждал этого предложения от Люпина, ну да какая разница. Разговора всё равно не избежать.

Договорились, что Сириус напишет Дамблдору, а мы с Ремом поищем упоминаний о медальоне. Сириус внезапно вспомнил, где он такой видел: на груди у Салазара Слизерина на старой гравюре. Так что мне не пришлось снова проявлять чудеса дедукции, а вот упоминания я нашёл быстро, благо знал, где искать. Одна из газет, писавших о смерти Хепзибы Смит, упоминала, что та являлась владелицей уникальных артефактов, в том числе принадлежавших двоим из четырёх Основателей: медальона Слизерина и чаши Хельги Хаффлпафф. Правда, про похищение в статье не говорилось, но...

Впрочем, для Дамблдора эта новость оказалась не нова — я мог бы и раньше сообразить, что воспоминания домовихи он взял достаточно давно. Как и воспоминания Морфина. Такие в Азкабане долго не живут.

А вот про пещеру он, похоже, ещё не знал.

В его присутствии я быть излишне догадливым не рисковал, но нужную мысль внезапно подал Ремус:

— Как вы полагаете, узнал ли Волдеморт о пропаже? И если да — не сделал ли ещё один хоркрукс на всякий случай?

— Из той самой чаши, — усмехнулся Сириус. Вообще-то он шутил, но Дамблдор шутки не принял:

— Вполне возможно. К сожалению, спросить не у кого.

— У моей драгоценной кузиночки, — фыркнул Сириус. — Она, помнится, намекала на особые отношения с «величайшим». Так ведь не скажет!

— Ты имеешь в виду Беллатрикс? — уточнил Дамблдор. — Вообще-то мысль интересная. Лист, как известно, проще всего спрятать в лесу, а в сейфе у Лестрангов, по слухам, скопилось немало старинных артефактов и просто золотых безделушек. Вот только попасть туда вряд ли удастся.

— А обыск по решению суда? — спросил я на всякий случай. Дамблдор покачал головой:

— В домах — пожалуйста, а вот чтобы гоблины допустили кого-то рыться в своём хозяйстве... если бы ещё были точные и подтверждённые сведения, что там хранится нечто опасное или краденое, да и то не уверен. А то, что есть у нас, даже догадками назвать сложновато.

На этом, собственно, обсуждение прекратилось. Конструктивных идей ни у кого не было — не грабить же банк, в самом-то деле! Если это получилось — да и то чудом, не иначе — в обстановке государственного переворота, то в спокойные времена... Медальон Дамблдор забрал с собой (Сириус, похоже, был против, но промолчал). В уборке дома я ещё некоторое время поучаствовал — для конспирации, но потом навалилась работа, и я с чистой совестью переложил это дело на хозяина.

Впрочем, бывать в Блэк-холле я не перестал. И не всегда в присутствии владельца.

Приказ Сириуса Кричеру «не попадаться на глаза» оказался мне очень на руку, исключая возможность случайных нежелательных вопросов. А приказ «слушаться, как хозяина» дал уверенность, что при должной формулировке распоряжения оно не будет нарушено.

Я поручил Кричеру заботу о крысе. Велев прятать её — точнее, его — в Блэк-холле, никому, кроме меня, ни слова об этом не говорить и крысу без моего приказа не показывать. У меня — пока не очень ясно — начал зреть план. Впрочем, до его осуществления оставалось ещё три года.

А вот с чашей хотелось бы что-то решить уже сейчас. Конечно, из сейфа она никуда не денется, но наличие второго хоркрукса послужит поводом поискать ещё. Или придётся ждать до окончания второго курса... если всё пойдёт так, как должно. А если нет?

Путь к решению наметился неожиданно.

Я довольно часто общался с Августой Лонгботтом. Она оказалась интересной собеседницей, несколько резковатой и ироничной, но неожиданно остроумной. К тому же мы с ней практиковали почти одинаковые методы в воспитании внуков, хотя и по разным причинам. Так что я охотно принимал приглашения на чай, а ей, кажется, требовался собеседник, который не станет на каждом слове поминать «бедного Фрэнка» или проходиться по поводу бесталанного Невилла — вот уж что я точно не делал, помня, каким тот вырастет.

В первых числах августа мы с Гарри зашли поздравить Невилла с прошедшим днём рождения. Приглашение на празднование я вежливо отклонил под предлогом работы, что, в общем-то, не было предлогом. Но, если честно, мне просто не особо хотелось общаться с многочисленной роднёй Августы. В отличие от общения с ней самой — но для этого семейный праздник как раз подходил меньше всего.

Пока мальчики хвастались друг другу подарками — мне с трудом удалось уговорить Сириуса ограничиться одним и не слишком шикарным, — мы с Августой обсуждали подготовку к школе. В детстве я не задумывался над материальным положением Лонгботтомов. А теперь знал, что последние два года, после смерти мужа Августы, они живут на крошечную ренту плюс почти условное пособие за Фрэнка и Алису. Плюс нерегулярные подачки от родственников, сопровождаемые теми самыми разговорами про несчастного сироту при живых родителях. Конечно, впрямую Августа не жаловалась, но в доверительной беседе за чашкой чая многие вещи всплывают как-то сами собой.

Мы обсуждали цены на учебники — Августа подозревала, что Невилл будет стесняться подержанных, я приводил в пример Уизли, хотя Рон, помнится, тоже стеснялся. Заваривая новую порцию чая, Августа проворчала — себе под нос, но я услышал — нечто вроде «лучше бы этих тварей не в Азкабан нары протирать отправили, а работать на тех, кто из-за них пострадал». Я задумался. Сначала о том, почему, действительно, пострадавшим не выплатили компенсацию за счёт преступников, которые в большинстве своём были людьми небедными. А когда до меня дошло, с кого именно в данном конкретном случае следовало бы требовать компенсацию — о том, как использовать это в наших целях.

Визенгамот, видимо, мог бы принять постановление о компенсации — но нам это ничего не давало. Нельзя было и настаивать на изъятии чаши в качестве похищенного имущества, даже если бы удалось добиться обыска в сейфе Лестрангов: её бы в этом случае вернули наследникам Хепзибы, а те вряд ли согласились продать. С другой стороны, я точно помнил, хотя и не мог рассказать соратникам, громкую историю двухтысячного, кажется, года. Тогда некий мистер Кортни, покалеченный в результате проводимых соседом экспериментов с зельями, потребовал в качестве компенсации принадлежащий виновному старинный артефакт — и это требование удовлетворили. Так что вполне вероятно, что где-то в старых сводах и имелся подходящий прецедент. Но...

Я понял, что мне остро не хватает Гермионы.

Впрочем, у нас имелась замена — Ремус охотно согласился в свободное от работы время покопаться в библиотеках. Сириус обещал посмотреть, не найдётся ли чего в Блэк-холле, старинных фолиантов там хватало. За это время он успел практически привести дом в жилой вид и уже несколько раз высказывался в том смысле, что нам с Гарри совершенно не обязательно платить за квартиру, когда имеется прекрасный большой особняк. В принципе, я был не против, но хотел подождать, когда младший пойдёт в Хогвартс. Всё же допускать их длительного близкого общения пока не следовало.

Я предполагал — хотя мы это, естественно, не обсуждали — что Дамблдор того же мнения. Поэтому для меня не стало слишком уж неожиданным, когда он предложил Сириусу работу за границей. А вот то, что это оказалось преподавание трансфигурации в испанской школе... На недоумение самого Сириуса он безмятежно пояснил:

— Язык ты теперь знаешь, трансфигурацию в своё время сдал на отлично, а для освоения анимагии вы уж точно что-то сверх курса изучали...

— У них что, своего специалиста не нашлось? — недоумевал Сириус. Но, подумав, всё же согласился — Дамблдор умел сделать предложение так, словно, соглашаясь, ты окажешь ему личное одолжение. А вот наш с Ремусом переезд в Блэк-холл Сириус обставил уже как личное одолжение ему самому, утверждая, что «иначе этот мелкий пакостник тут опять всё в хлев превратит».

Мы, впрочем, не особо и спорили.