В одну реку или Сам себе дедушка. (джен)

Сириус появился буквально на несколько дней и снова уехал — на этот раз в Албанию. А я уверился, что Дамблдор не меньше моего стремится ограничить их с Гарри контакты. Оно и к лучшему: до определённого момента мы с ним были в этом союзниками, а возможностей у него имелось куда как больше. Сейчас он попросил Сириуса проехаться по тем местам, где Квиррелл встретился с призрачным Волдемортом, и проконтролировать по возможности, не осталось ли там следов их совместной деятельности. Волдеморт вполне мог кого-то там завербовать — так, на всякий случай.

Я знал, что никаких следов там нет — пока нет, — но, естественно, не возражал. Хотя и обрадовался, когда Рем, месяц назад снова потерявший работу, вызвался составить другу компанию. Вдвоём им там будет и веселее, и безопаснее, а заодно и очередное полнолуние проведут с удовольствием. В горной глухомани риск наткнуться на человека был минимален.

Для Гарри, боюсь, начало каникул получилось скучнейшим. Я был занят по самые уши: в строительстве лето — всегда горячая пора, магический мир тут ничем не отличается от магловского. А у меня и кроме работы было чем заняться. Наши с Августой дела сдвинулись с мёртвой точки: точную сумму компенсации наконец-то утвердили, и гоблины, ещё немного покочевряжившись для порядка, согласились предоставить полный список находящихся в сейфах Лестрангов вещей с указанием оценочной стоимости. Правда, допустили к списку только саму Августу и на жёстких условиях: однократно, в помещении банка, в присутствии служащего, любое копирование запрещено, избранные позиции немедленно вносятся в протокол и коррекции не подлежат. Так что мне пришлось описать ей чашу как можно подробнее, кто его знает, как она обозначена в гоблинском каталоге. Услышав про изображение барсука, Августа недоумённо подняла брови. Разумеется, она была достаточно умна, чтобы сложить два и два и понять, что речь уж никак не о фамильном артефакте семейства Блэков. Но требовать разъяснений не стала. А я не стал спрашивать, почему.

К счастью, историческая значимость доверенных на сохранение предметов гоблинов не интересовала. В своих оценках они исходили только из материала, веса и художественной ценности. Уж не знаю, каким методом определялась последняя и почему в большинстве случаев не учитывались магические свойства предмета, но нам это было исключительно на руку. Итоговая сумма компенсации, рассчитанная из аврорского оклада с учётом стандартных надбавок, была не так уж велика, и истинная цена вещи, принадлежавшей кому-то из Основателей, вполне могла эту сумму превысить. А так Августа даже смогла добавить к интересующей нас Чаше ещё несколько, замаскировав таким образом свой интерес к этой конкретной вещи. Впрочем, гоблины если и заинтересовались её выбором, то ничем это не выдали, а журналисты до конкретного списка не добрались, здесь секретность оказалась очень кстати. Само же стремление взять именно вещи, а не деньги, Августа почти честно объяснила надеждой выставить «добычу» на аукцион и получить в результате больше изначально назначенной суммы. Надежда, кстати, не только оправданная, но и оправдавшаяся.

Чашу Хельги Августа отдала нам сразу же, как получила, категорически отказавшись взять хоть кнат сверх гоблинской оценки. Было очень любопытно, что она думает о нашем интересе к этому предмету, но спрашивать я, естественно, не стал. Дабы не нарваться на встречные вопросы.

К этому времени мы уже раздобыли дополнительную информацию о хоркруксах и имели возможность убедиться, что не ошиблись в предположениях. То есть я-то и так был уверен, но одно дело «уверен», а другое — «знаю». Теперь вот знал точно.

Чашу, как и медальон, забрал Дамблдор. Я ждал, что Сириус станет настаивать на немедленном её уничтожении, но он не стал. И даже объяснил, почему: коли уж теперь ясно, что хоркруксов больше одного, стоит сперва поискать остальные. Пока остаётся хоть один, уничтожение всех прочих не имеет особого смысла, зато есть ненулевой риск, что Волдеморт способен это почувствовать.

Думаю, что Дамблдор исходил из тех же соображений. Плюс ещё одно, о котором Сириус знать не мог. Пока, во всяком случае, не мог. Или всё же...

Что-то ведь заставляло его в прошлой реальности вести себя так... так послушно? Это ведь только тогда, да и то с подачи Молли, его поведение казалось мне чуть ли не бунтарским. Много позже, вспоминая события того рокового года, я постепенно осознал, что Сириус вёл себя совсем не так, как вроде бы должен был. Сейчас, гораздо лучше узнав крёстного, я уверился в этом окончательно. И находил только одно объяснение.

Сириус знал.

Может быть, не всё, может быть, без подробностей и деталей, но главное — знал. И узнал, скорее всего, как раз перед моим появлением на Гриммо.

И ко мне всё чаще закрадывалась мысль: а может, сказать ему? Он умён и если ещё не понял, что я веду какую-то свою игру, то очень скоро поймёт. А подыгрывать «втёмную»... не тот он человек.

В конце концов я решил: если сам спросит — скажу. И будь что будет. В конце концов, нарваться на его недоверие и, как следствие, противодействие, будет много хуже.

Но пока что он молчал.

Дамблдор тоже молчал, хотя не мог чего-то не почувствовать. Скорее всего, мои действия, как и бездействия, его пока устраивали, так что затевать выяснения просто не было надобности. Ну и хорошо.

Тем временем приближался день рождения младшего, и передо мной в полный рост встал вопрос «повторения». Устраивать праздник или нет? А если попытаться сымитировать то, что происходило со мной — то под каким предлогом? Я не знал, что там происходит в Малфой-мэноре и будет ли Добби на это раз «спасать Великого Гарри Поттера», но ясно было, что в Блэк-холл он точно не сунется. А вот письма, похоже, как-то перехватывал, судя по тому, что младший мрачнел с каждым днём и никаких новостей о приятелях не рассказывал. Если бы он пожаловался — я бы решил проблему за пять минут, хотя вообще-то он и сам мог догадаться воспользоваться каминной связью. Но, кажется, мои методы воспитания возымели нужное действие, потому что парень молчал. А я не спрашивал. Да и виделись мы мало: я нередко оставался ночевать на месте строительства, а если и возвращался домой, то поздно.

Вопрос решился сам собой. В Блэк-холл Добби действительно не сунулся, он подкараулил Гарри на улице. Счастье ещё, что в тот день я вернулся домой раньше обычного — и как раз вовремя, чтобы, выглянув в окно, увидеть растерянного младшего, которого тащил за руку полицейский. Я поторопился выскользнуть из дома, прикрывшись отводящим глаза заклинанием, перебрался к соседнему подъезду и «вышел» из него, громко хлопнув дверью. Гарри, чуть не со слезами что-то втолковывающий полицейскому, обернулся на звук и радостно кинулся ко мне. Точнее, попытался — страж порядка держал крепко. Узнав, что я прихожусь мальчику дедом и опекуном, он разразился гневной тирадой в адрес моего бессовестного внука, который не только разбил витрину и усугубил свой проступок враньём, а ещё и назвал несуществующий номер дома. Пришлось выкручиваться — мы, мол, недавно сюда переехали, и мальчик просто назвал не ту цифру... Далее я был отведён к владельцу пострадавшего магазина, который, к счастью, удовлетворился чеком — несколько месяцев назад я очень кстати решил, что неплохо бы на всякий случай и в магловском банке счёт завести. Так что удалось обойтись без формальностей.

А дома, естественно, ждало письмо из Комитета по незаконному применению магии.

Младший хлюпал носом и клялся, что не бил эту проклятую витрину — ни магией, ни по-другому. И что это всё проделки какого-то незнакомого домовика, который отловил его на пустынной аллее парка и потребовал клятвы, что он не вернётся в Хогвартс. Я сурово сказал, что, как бы то ни было, а неприятности приключились по его вине, отправил беднягу на три дня «под арест» в его комнату и стал ждать результата.

Долго ждать не пришлось. Поставленная мною «сигналка» сработала на вторую ночь. В комнате младшего я появился как раз вовремя, чтобы избавить его от сложного морального выбора: сбежать из несправедливого заточения или гордо нести свой крест? Я полюбовался висящим за окном автомобилем, выслушал историю про пропавшие письма и с умным видом заявил, что это всё неспроста. А потом неожиданно для всей компании разрешил младшему прямо сейчас отправиться с братцами, «только побыстрее, а то к утру не успеете — будет нам всем по первое число, а также по второе и третье». Повторять дважды мне не потребовалось.

Так что свой двенадцатый день рождения младший встретил в полёте.

Молли они всё-таки попались. О том, что я присутствовал при их отлёте, компания — не иначе как в благодарность — умолчала, иначе ещё и мне бы досталось. А так в полученном на следующий день письме была только просьба разрешить Гарри пожить у них остаток каникул. Я, естественно, согласился. Послал с Кричером необходимые вещи, а заодно и не вручённые по причине отсутствия новорожденного подарки — от меня и от Сириуса с Ремом. Они собирались вернуться ещё тридцатого, но задержались на две недели, до полнолуния. И отнюдь не из-за Рема.

Жившая в одной из горных деревень волшебница попросила их о помощи: в округе уже около полугода разбойничал оборотень, убивший за это время четверых человек. Женщина призналась, что сама просто боится что-то предпринимать, а местные магические власти отмахиваются, списывая жертвы на обычных волков, которые в тех диких местах ещё водились. В местных деревнях в живности разбирались и оборотней «просто сказкой» не считали, но вычислить и отловить тварь тоже пока не смогли.

Блэк и Люпин смогли, хотя вести расследование пришлось очень осторожно — оборотнем мог оказаться любой из сельчан. И оказался-таки. С помощью аккуратных расспросов они примерно прикинули, где его искать, а в полнолуние просто выследили — в анимаформе. Сириус потом признался, что некий риск в этом мероприятии был, хотя и сведённый к минимуму приёмом аконитового зелья. Но оборотень в полнолуние воспринимает «сородича» в основном как соперника, так что Рем охотно слушался друга. Вдвоём они загнали противника в какой-то сарай на отшибе и не давали ему выбраться до утра, пока не произошла обратная трансформация. Потом связали и побыстрее сдали властям — магическим, разумеется. Пока местные самосуд не учинили.

История, кстати, оказалась трагическая. Оборотнем мужик стал лет десять назад и успешно это скрывал, уходя в полнолуние подальше в горы. Первой его жертвой стала ревнивая подружка, которая заподозрила дружка в неверности и решила его выследить. Ну и выследила. После чего у того просто снесло крышу, и следующие жертвы — двух молодых девушек и беременную женщину — он подкараулил уже намеренно. И, по собственному признанию, вовсе не собирался останавливаться на достигнутом.

В общем, хотя мужика и можно было пожалеть, но никаких угрызений совести ни Рем, ни, тем более, Сириус не испытывали. Хотя Рем временами становился мрачен и предпочитал эту историю лишний раз не вспоминать. И я его понимал.

К их возвращению «эпическая битва в хранилище знаний», как высокопарно выразился кто-то из близнецов, а проще — драка в книжном магазине, уже произошла (Сириус вслух пожалел, что не присутствовал и, паче того — что не поучаствовал), а для меня наступил самый, наверное, паршивый год в моей жизни. Если в прошлом году настоящая опасность ребятам грозила, пожалуй, только во время отработки в Запретном лесу, то на этот раз всё было гораздо серьёзнее. Да, до сих пор все события, которые я имел основания считать «осевой линией», происходили как по писаному и в свой срок. И всё же расхождения имели место — мелкие, незначительные, но теперь самая мелкая случайность, пустяшный сдвиг относительно «прошлой реальности», мог закончиться детскими трупами.

Я не знал, имею ли право не вмешиваться. Я не знал, что случится, если вмешаюсь.

До сих пор я рисковал, фактически, только собой. Или?

Прежде я не задумывался, что моё появление здесь и мои действия могут отражаться на событиях, со мной вроде бы не связанных. Зациклился на «осевой линии» и не думал о других. Вот, скажем, Дурсли — изменилась ли их жизнь от того, что в ней больше не было «ненормального» племянника? Например, заключил ли дядя Вернон тот контракт — на перфораторы, кажется, — который в прошлый раз сорвался по милости Добби? Или и на этот раз ему что-то помешало?

Что-то мешало мне просто пойти и спросить. Хотя, может быть, стоило бы. Просто чтобы понять... что? Не знаю. Но спросить я так и не решился.

Может, зря?

Мне остро не хватало кого-то, с кем можно... не посоветоваться даже, а просто поговорить обо всём этом. Но рассказать кому-то из друзей правду? Заставить любого из них вот так же терзаться? Этого я не хотел. Вопреки поговорке, беспокоиться вдвоём далеко не всегда проще. Скорее наоборот.

Была и ещё одна — сугубо личная — причина, по которой я не хотел без крайней необходимости рассказывать Блэку и Люпину правду о себе. Я боялся потерять... нет, не их доброе отношение, конечно, оно бы никуда не делось, я думаю. Просто стало бы... другим.

А мне этого не хотелось.

Вначале они для меня были, если можно так выразиться, памятью о прошлом. Воскресшим воспоминанием о тепле, которого мне так не хватало когда-то. Но за эти два года я увидел и узнал их совсем по-другому, и теперь они были моими друзьями — друзьями меня-сегодняшнего, не Гарри Поттера, а Генри Эванса. И именно друзьями. Хотя по возрасту они и годились мне в сыновья, но вовсе их не заменяли — точно так же, как в детстве не заменяли отца. Они были — они. Точнее, каждый из них был — он. Единственный и неповторимый. И это меня более чем устраивало.

Хотя иногда ужасно хотелось рассказать им что-то — из будущего. Или хотя бы сварить Рему усовершенствованного аконитового зелья, на которое его сын — в память об отце — потратил несколько лет и добился-таки устранения большей части побочных эффектов, сокращения числа приёмов и стабильности состава, позволяющей заготавливать зелье впрок и продавать в аптеках.

Но вот уж этого делать точно не стоило.