Полет ворона (джен)

Тридцатое октября — дата нашего отъезда. У всех четырнадцати человек стандартная форма, стандартные сундуки, стандартное их содержимое. Ну, разве что раскраска у сундуков разная. Мой, например, украшен изображением летящего ворона на крышке. И защелка в виде клюва.

На борт дурмстранговского корабля вступаем ровным строем. Ланка машет мне с берега, и я даже отсюда вижу, как с ее ресниц срываются слезы. Руслана Алиева, моя лучшая подруга и почти сестра.

Мудреное ли это дело — подружиться двум сиротам?

Укутываюсь плотнее в волчью шубу.

— Дурмстранг! — рявкают с берега наши провожающие и поднимают посохи.

— Дурмстранг! — отвечаем слаженно, смотря, как медленно удаляется громада школы.

Холодный ветер кусает за нос.

— Так, по каютам! — говорит Каркаров, когда Дурмстранг становится невозможно разглядеть в тумане и брызгах. — Пора погружаться.

Принцип перемещения на нашем корабле черт знает какой. Дядя Игорь мне что-то объяснял, я так и не поняла. Знаний маловато. Но, в общем, единственный способ добраться до нашей школы, как и убраться из нее, это на нашем корабле. Корабль погружается в воду, там с ним происходит примерно то же, что и с любым магом при аппарировании, только с учетом масштабов самого судна, затем корабль выныривает в точке назначения. Без этого можно облететь всю поверхность земного шара, и не найти школы. Как, впрочем, и из школы можно сутками лететь в любую сторону, так и не найдя другого берега, кроме острова, на котором стоит Дурмстранг.

Вхожу в каюту, где уже сидят члены нашей команды, хмуро на меня косящиеся. Дядя Игорь где-то в районе рубки, задает курс. Этого я тоже не умею делать. Да и зачем это мне?

— Приготовиться к погружению! — рявкает магорупор над ухом. — Отсчет! Четыре, три...

Поспешно хватаюсь за поручни рядом с сиденьем.

— ...один! Погружение!

Уши закладывает, пока корабль опускается под толщу воды. Открываю рот, чтобы уравнять давление, и ощущаю ватную тишину, которая всегда сопровождает уход на глубину.

— Приготовиться к перемещению! — опять хрипит рупор. — Отсчет! Четыре...

Вцепляюсь в поручни, выдыхаю.

Ощущения при перемещении еще хуже, чем при обычной аппарации. Каждый год малыши, первый раз приезжающие в школу на конкурсный отбор, все, без исключений, заблевывают каюты. Хоть учителя и воспитатели предупреждают родителей: «Детей перед поездкой в школу НЕ КОРМИТЬ!» Но сердобольные матушки-нянюшки не могут отпустить дитяток, не впихнувши в них завтрак. И уделывают детишки каюты (и друг друга заодно) чем только можно — от каши и чая до тортов и шашлыков.

А рёву-то после этого...

Хорошо, что воспитатели у нас в школе к этому привыкли. Очищающие чары, командный голос, и вот уже тревожно оглядывающиеся дети семенят цепочкой по трапу...

И четверо из пяти вечером покинут школу навсегда. А остальные прибудут первого сентября...

А вот утром первого сентября наученные горьким опытом первоклассники, за редким исключением, приезжают с пустыми животами.

Ощущаю, как меня затягивает в воронку аппарации... Желудок делает кульбит, судорожно пытаясь найти выход наружу, но я его не пускаю.

Долгие пятнадцать секунд я не знаю, где верх, где низ. Есть только поручень и я. А через четверть минуты верх и низ возвращаются.

Сглатываю. Рот полон тягучей горьковатой слюны.

— Приготовиться к всплытию! Отсчет! Четыре, три, два, один! Всплытие!

Вот зачем всплытие почти сразу после перемещения? Нам бы отдышаться... А так я даже рот не открою, если не отплююсь...

В уши ударяет откуда-то изнутри, а потом начинается болтанка. Некоторых скидывает с сидений и возит по полу и даже стене. Слышу, как чертыхается Крам — его приложило о соседний поручень. Во рту становится еще больше слюны.

Когда болтанка утихает, парни аккуратно поднимаются на ноги. Я достаю из кармана платок и сплевываю туда.

— С прибытием, ...ять, — говорит Андреев.

— Угу, — отзываются остальные.

* * *

Ух, а Хогвартс побольше нашего Дурмстранга будет! Восемь этажей, четыре... или пять?.. или?.. короче, несколько башен, лес вокруг, озеро... из которого, собственно, мы и выплыли.

А тепло-то!

— Плюсовая температура, — определяет Ринат Керимов, стоящий рядом со мной. — Плюс десять или даже пятнадцать.

— Да не, — отзываюсь. — Плюс пять максимум.

— Это потому, что мы на воде, — говорит Ринат. — На берегу теплее.

Теплее на берегу не оказывается. Спускаемся по трапу, ощущая холодный ветер.

Парни поправляют шубы и шапки, а я во все глаза таращусь на делегацию из Шармбатона.

Я умолчу про их директрису — полувеликаншу ростом чуть ли не под три метра, но девчоночки? Именно «девчоночки» — другого слова подобрать к этим тощим созданиям в сереньких шелковых «пеньюарах» невозможно. А трясутся-то как!

И это — чемпионы?! Наши соперники?!

Парни же реагируют на них иначе, чем я. Расправляют плечи, стараясь казаться мужественными. Ну, это понятно. Я ж все-таки девчонка, как ни крути. У меня эти дрожащие «мамзели» никакой симпатии не вызывают.

— Igor! — говорит длиннобородый старикашка, и я догадываюсь, что это директор Хогвартса, Альбус Дамблдор.

— Albus, — отзывается Игорь Александрович.

Слышать имена с английским акцентом уху неудобно. Но придется привыкать. И мое раскатистое имя «Врррррана!», напоминающее карканье гордой птицы Перуна, превратится в что-то мягко-переливчатое, типа «Vrana», похожее на кряканье утки.

Ненавижу уток. Они хороши только с яблоками.

После церемонии приветствия наших директоров нас отзывает в сторону строгая худая женщина с водянисто-голубыми глазами. На вид ей лет семьдесят, хотя может быть и сто семьдесят — по магам не понять. Кто-то медленнее стареет, кто-то быстрее. Была бы магглой, я бы сказала, что ей семьдесят, как-то так.

— Меня зовут профессор МакГонагалл, — медленно говорит она по-английски, давая нам понять ее речь и странный акцент. — Я провожу вас в замок.

Мы косимся на директора, который нам кивает, и дружно шагаем вслед за «профессором МакГонагалл».

Интересно, что это за такая школа, где аж целые профессора преподают?!

Хотя у меня был шанс в ней учиться. Когда мне было одиннадцать, уставшая и взъерошенная коричневая сова принесла мне письмо, где на желтом пергаменте было написано, что я, Гаврана Милко Перунович, зачислена в школу магии и волшебства «Хогвартс». Как пояснил дядя Игорь, это было потому, что я родилась на территории Англии. По-хорошему, они должны были прислать еще и преподавателя, который должен был поговорить с моим отцом-магглом, но, видимо, тащиться аж в Югославию никто из них не пожелал.

К тому времени я уже закончила четвертый класс Дурмстранга и, разумеется, тоже не пожелала тащиться аж в Англию. Особенно после того, как я проглядела список учебников.

— А остальные учебники выдают, да? — наивно поинтересовалась я, не найдя в перечне ни математики, ни биологии, ни иностранного языка.

— А остальное не учат, — признался дядя Игорь.

— К Кощею Хогвартс, — решила я.

И сова на следующий день улетела с ответным письмом: так, мол, и так, но нашей девочке хорошо в Дурмстранге.

Больше из Хогвартса меня никто не беспокоил.

А сейчас я шагаю по брусчатке и думаю, может, зря я так? Хотя, поживем — увидим.

Нас заводят в замок, ведут по длинным коридорам. Затем профессор останавливает нас перед большими дверями.

— Стойте тут. Ждите вашего директора, — командует она. — Поняли?

— Да, мадам, — отвечает Руслан Меркушев, которого Каркаров назначил старостой группы.

Стоим, осматриваем высокие своды. Через несколько минут появляются шармбатонки, которых сопровождает...

Мать моя женщина, гоблин!

Хлопаю глазами. У нас гоблины только в «Гринготтсе» работают, а чтобы в школе преподавали...

Гоблин что-то чирикает посиневшим девчушкам на французском, затем тоже уходит.

Стоим дальше, но на этот раз таращимся друг на друга. Девушки расправляют плечики, переглядываются, улыбаются. Мои соученики тоже распрямляют спины, подмигивают.

Одна я хмуро пялюсь в угол. Синие от холода полуголые тощие француженки, похожие на лягушек, меня не прельщают.

Флирт прекращает появление наших директоров. На фоне шармбатонской великанши дядя Игорь смотрится, как карлик.

— Первыми пойдут девушки... в смысле шармбатонки, — говорит он, когда подходит к нам, а великанша уходит к своим ученицам. — Следом — мы. Как вы только не спеклись в шубах-то...

Расстегиваем пуговицы.

Шармбатонки прыгают, пытаются согреться. Их директриса накладывает на них связки согревающих чар, лица девчушек постепенно приобретают человеческий цвет.

Повинуясь неслышимому сигналу, француженки вдруг резко вздрагивают, дружно строятся и удаляются в зал.

Переминаемся с ноги на ногу.

— А вот теперь... — напрягается Игорь Александрович и спустя пару секунд командует: — Пошли!

Шагаем, выбивая посохом искры. Я, как и планировалось, в массовке. Незаметная, малоотличимая от парней. Ни первая, ни последняя. А на фоне длинных шуб моя форменная женская мантия не заметна. Хотя я без шапки, и мои волосы, собранные в хвост, резко контрастируют с коротко стрижеными макушками парней.

— Igor! — опять говорит директор Хогвартса и опять обнимается с Игорем Александровичем.

— Albus! — отзывается дядя Игорь, обнимая старикашку.

Стою, пытаюсь понять, нравится ли мне Альбус Дамблдор. Обычно первое мнение о человеке оказывается самым верным. Решить не получается, и я принимаюсь оглядывать зал, куда мы все вошли. Зал большой. Четыре длинных стола, за которым сидят куча учеников. На мой взгляд, человек триста здесь будет. И разные цвета.

Дядя Игорь рассказывал о факультетах. Ага, вон тот зеленый — Слизерин, кажется. Тот красный — Гриффиндор. Этот синий... Ра...вен... клоу... «Коготь ворона», что ли? Хм, мне нравится. А тот желтый... Блин, не выговоришь. Хупльбуф... Хуфлпув... Хувлбуф... Тьфу. И землеройка какая-то на гербе. Ну нафиг.

Мне, увы, не везет. Нас усаживают за стол «зеленых», а за стол «воронов» отправляют француженок. Вокруг Крама тут же собирается кружок почитателей. Виктор улыбается, любезничает. Видно, что ему это нравится.

Разумеется. Кто ж не любит славу?

Хех, а ребята из Слизерина челюсти уронили, когда разглядели, что на моей мантии пуговицы на другую сторону пришиты. Что, не ожидали? Думали, у нас одни парни? Выкусите!

Мысленно скручиваю фигу, которую предъявляю всем обалдевшим индивидуумам. Жаль, предъявляю тоже мысленно.

— Меня зовут Деррен Уоррингтон, — говорит мне сидящий напротив меня парень.

Понимаю, что это я не выговорю.

— Я Врана Перунович, — тщательно выделяя звук «р» в имени, представляюсь.

Слизеринец хлопает глазами, затем внезапно смеется.

— Напиши, — он достает из кармана палочку и, взмахнув, преобразовывает салфетку в клочок пергамента.

Палочка? В кармане? Интересно, а как часто он ее ломает?

Выщелкиваю свою из кобуры и преобразовываю вилку в карандаш. Тщательно вывожу «Vrana Perunovich» и протягиваю парню.

— И ты напиши свое.

Парень хмыкает, преобразовывает в пергамент еще салфетку и выводит свое имя.

Вот, теперь я прочитаю. И даже выговорить смогу.

— Ты русская? — интересуется он.

— Сербка, — отвечаю.

— А какая разница? — изумляется мой новый знакомый.

Он что, не знает?

— У нас другой язык и другая страна, — поясняю.

— Но ты же в Дурмстранге учишься!

— Ну и что, — пожимаю плечами. — У нас со всей Восточной Европы учатся.

— И из Франции?!

Он что, Западную Европу от Восточной не отличает?!

— Есть пара человек, — киваю, вспомнив Альберта Моро из шестого класса.

— А вы проходите Темные Искусства?

— Да, — киваю. — А вы?

— А мы только Защиту от них, — грустнеет англичанин. — Директор не разрешает.

— Ну, мы тоже учимся в основном от них защищаться, — превращаю карандаш обратно в вилку, замечая, как слегка стерлись у нее зубцы.

Дамблдор вещает что-то о Кубке, но мы его не слушаем. Все, что было надо, рассказал Игорь Александрович перед отплытием. Я знаю, что в Кубок нужно будет бросить свое имя, написанное на пергаменте, знаю, что он будет ограничен возрастной чертой, за которую можно будет переступить только тому, кому уже есть семнадцать...

Мне есть даже восемнадцать. Девятого октября исполнилось. Так что для меня эта черта ничего не значит.

Но значит слово, которое я дала дяде Игорю. В Кубке моего имени не будет.

— А кто твои родители? — интересуется Деррен.

— Я сирота, — коротко отвечаю.

— О, прости, — он понимающе склоняет голову. — Это из-за войны?

Молча киваю, удивляясь, откуда он знает про войну в Югославии, если не отличает серба от русского, а затем понимаю, что он имеет ввиду войну у них, в Англии, которая закончилась тринадцать лет назад.

М-да. Их крохотный островок для них — центр мира.