Полет ворона (джен)

А после Бала начинаются странности. Гарри Поттер очень подозрительно косится на меня, следом так же косятся Гермиона и Рон Уизли. Дядя Игорь тоже словно чем-то озабочен. Одна я ничего не понимаю, и никто мне ничего не объясняет.

Ворона — она и в Англии ворона.

Через несколько дней я не выдерживаю.

— Гермиона, объясни, — останавливаю свою английскую подругу, когда она, отводя глаза, сует мне в руку старенький телефонный справочник с пожелтевшими страницами и собирается уже уйти. — Что случилось, почему вы так со мной? Чем я виновата?

Девочка мнется.

— Ну... Я обещала тебе справочник. Вот.

— Спасибо, — принимаю толстый том, — но объясни, пожалуйста. Что случилось на Балу, отчего вы так стали на меня смотреть, словно я враг какой-то или засланец?

— Понимаешь... — Гермиона смотрит на меня каким-то виноватым взглядом и аккуратно делает шаг в сторону. — Игорь Каркаров — твой крестный. А у наших ребят многие пострадали в войне. У Гарри родителей Тот-Кого-Нельзя-Называть убил собственноручно.

Причем здесь дядя Игорь и война?

Понимаю, что я понимаю еще меньше. Хлопаю глазами, смотрю вслед уходящей Гермионе, прижимая к себе справочник.

Хотя... Война, говорите...

У нас про нее слышали, но в учебниках почти не было подробностей. Некий особо увлекающийся Темными Искусствами маг, назвавший себя Лордом Волдемортом, устроил террор и практически геноцид местным магам.

Но сейчас мне нужны подробности.

Мадам Пинс, местная библиотекарша, с неудовольствием выкладывает передо мной подшивки местной газеты, «Ежедневного Пророка» за 1981 год. Решаю начать с конца войны.

И... практически сразу в одном из декабрьских номеров наталкиваюсь на список арестованных Пожирателей Смерти — так назывались те, с кем велась эта самая война. Сторонники того Лорда Волдеморта.

«...Рудольфус Лестрейндж. Рабастан Лестрейндж. Беллатриса Лестрейндж. Антонин Долохов... русский?.. Уолден Макнейр. Дункан Эйвери. Игорь Каркаров. Стефан Яксли...»

Так. Стоп. Возвращаюсь вверх по списку и... Дышать внезапно становится трудно.

Игорь Каркаров. Дядя Игорь.

На секунду мне кажется, что это случайность, просто его тезка, но размещенная тут же колдография молодого, но вполне узнаваемого крестного убивает мою отчаянную надежду. Холодеющими руками перебираю подшивку, пролистывая ее в начало, укладывая хронологию событий в голову. С конца — так проще.

Нападения. Убийства. Некрологи.

«...вчера Темная Метка взвилась над домом...»

«...убиты Адамсы. Выражаем соболезнование...»

«...удалось скрыться...»

Черт. Не верю. Дядя Игорь никогда бы не стал участвовать в этой всей гадости. Убивать магглов тем более бы не стал. Он к ним всегда нормально относился. С отцом дружил...

— Можно, я возьму несколько газет? — интересуюсь у мадам Пинс, которая следит за мной, поджав губы.

— Нет.

Стискиваю зубы, выдыхаю.

— Копии если только, — неожиданно смягчается библиотекарша. — Какие вам номера откопировать?

Называю номера, и на нескольких кусках пергамента начинают проявляться буквы и колдографии.

— Колдографии не двигаются, — предупреждает меня мадам Пинс. — И срок существования копий — двенадцать часов. Устроит?

— Да, — киваю. Мне хватит даже пары.

Сгребаю протянутые мне копии и шагаю из библиотеки, не ощущая ног.

* * *

Добредаю до корабля, заползаю в каюту и бессильно валюсь на кровать, краем сознания отмечая, что пора в очередной раз обновлять чары.

Вдох, выдох.

Разворачиваю газету с тем самым сообщением об аресте.

«...Дункан Эйвери. Игорь Каркаров. Стефан Яксли...»

Даже на простой фотографии взгляд крестного совершенно другой. Чужой. Пугающий.

От созерцания пергамента меня отвлекает дядин стук в дверь.

— Врана? — появляется он на пороге.

А я не могу ничего сказать. Ощущения примерно те же, как если бы я узнала, что мой крестный — фашист. Гитлеровец.

— Врана? — с опаской повторяет дядя Игорь. — Что случилось?

— Здесь война была тринадцать лет назад, да? — говорю, чувствуя, как по щекам начинают течь слезы.

— Ты узнала что-то о родителях? — обеспокоено вглядывается в мое лицо крестный.

— Не о них, — медленно качаю головой. — Дядя Игорь... расскажите мне о войне.

— Так вы же проходили по истории... — начинает крестный и осекается, прочитав в моих глазах невысказанные вопросы. Он обводит взглядом каюту и замечает тот самый номер «Ежедневного пророка» со своей фотографией.

— Коллопортус! — машет он рукой на дверь, которая тут же захлопывается со стуком, и накладывает на каюту Полог Тишины: — Вело Силентии!

— На первый твой вопрос ответ — «Да». И на второй — тоже, — смотрит мне в глаза дядя Игорь. — Да, я участвовал в войне. И да, я был на той стороне.

Зажмуриваюсь. Одно дело — прочитать в газете. И совершенно другое — услышать это лично.

Дядя Игорь. Родной и любимый человек. Которому я обязана своей жизнью. Человек, который... Который действительно стал мне вторым отцом.

«...Вокруг темно и мокро. Стенки скользкие. Под ногами нет опоры. Хлопаю ладошками по ледяной воде, безуспешно пытаясь удержаться на поверхности, сделать вдох... А сверху — квадратик солнечного неба...»

«...реву, прижавшись к широкой груди незнакомого человека, который что-то мне говорит...»

«...маленькая глиняная птичка в руках дяди Игоря оживает, поворачивает голову и смешно чирикает. Смеюсь, хлопаю в ладоши.

— Joш! Joш!..»

«... — Это называется «волшебная палочка», — показывает мне дядя Игорь длинную деревянную указку. — Ею волшебники колдуют. Magic wand.

— Чарован штапиħ, — переводит отец.

— Штапиħ, — повторяю. — А када ħу имати чарован штапиħ?..»

И этот человек... мой крестный — убийца?!

— То ниjе истина... — шепчу. — Ви лажете... Немогуће jе...

— Правда, Вранка, — наклоняет голову мой крестный и садится на одно из сидений, оставшихся непреобразованными. — Прости.

— Да како ви сте могли?! — ощущаю, как внутри закручивается тугой комок злости и обиды. — Да како...

Дядя Игорь молчит, только еще сильнее горбится.

— Боље ви бисте остали у Азкабану! — выкрикиваю. — Боље убили би вас!

Каждое мое слово словно бьет по сидящему передо мной мужчине. От последней фразы он резко дергается и вскидывает голову. И мне внезапно становится страшно. Такого затравленного и обреченного выражения на лице у крестного я никогда не видела.

— Ты права, Врана... — одними губами произносит он. — Я сволочь и убийца... Да... это было бы лучше. Прости, родная.

С этими словами крестный снимает заклинание с двери и выходит наружу. А я швыряю в дверь все, что под руку подворачивается.

И плачу.

* * *

На завтрак не иду. Не иду и на обед, и на ужин. Лопоухие домовики притаскивают мне еды с кухни.

Я просто не могу сейчас оказаться там, среди английских учеников. Среди тех, чьих родителей, возможно, убивал мой крестный. А еще я не смогу смотреть на него. Не смогу смотреть на то, как он будет есть. Как будет улыбаться, идти... Вообще не смогу его видеть.

Пергаменты, на которые копировала мне газету библиотекарь, уже давно очистились, но я все равно вижу черные буквы: «...Дункан Эйвери. Игорь Каркаров. Стефан Яксли...»

И в этот момент мне хочется, как никогда, прижаться к его груди, поделиться своей болью. Тем, что рвет меня на части, что терзает хуже Круциатуса. Пожаловаться ему. На него...

Это больно. Больно осознавать, что это невозможно сделать...

За сутки, проведенные в одиночестве, я, однако, немного успокаиваюсь. И понимаю, что должна узнать и понять, почему и зачем дядя Игорь там оказался.

Дядя Игорь приходит на корабль, как и всегда, после ужина. Слышу его шаги за дверью. Какое-то время сижу, затем решаюсь.

Выхожу наружу, шагаю к каюте, в которой обосновался мой крестный...

А постучать оказывается трудно. Я минуты три переминаюсь с ноги на ногу, понимая, что не хочу ничего узнавать, а хочу отмотать все назад, во время до Бала, а еще лучше до отъезда в эту гребаную Англию.

Поднимаю руку и стучу условным стуком ученицы, испрашивающей разрешения войти в кабинет к мужчине-преподавателю.

Дверь распахивается так резко, что я вздрагиваю.

— Врана? — ошалелыми глазами смотрит на меня мой крестный. — За... Заходи...

Перешагиваю высокий порог, закрываю за собой дверь. Выщелкиваю из кобуры палочку и накладываю связку из Запирающего и Заглушающего. Я, увы, в беспалочковой магии не так хороша, как... как тот же крестный.

— Рассказывайте, дядя Игорь, — холодно говорю стоящему передо мной крестному. — Все. С самого начала.

Крестный выглядит жутко. Он словно постарел лет на десять. Взгляд затравленный, в бороде вьются серебряные пряди, которых раньше не было.

Будет тяжело. Надо бы чего-нибудь выпить. Крестный, конечно, не одобрит... Ай, а не плевать ли?

Стучу по деревянной плашке, которой обшита каюта, и тут же рядом появляется сразу аж три домовика.

— Если возможно, принесите чего-нибудь выпить. Покрепче, — говорю лопоухим малышам извиняющимся тоном. — Не сердитесь, просто... сейчас такой момент, когда надо. Ладно?

— Конечно-конечно-конечно-мисс! — тарахтят они и тут же исчезают. Спустя несколько секунд перед нами запыленная бутылка огневиски и огромное блюдо с закусками... затем появляется бутылка коньяка, затем еще какого-то напитка...

— Хватит, — киваю. — Спасибо, друзья.

— Всегда-всегда-рады-мисс-сэр, — отзываются невидимые домовичата.

И даже рюмки нам наполняют.

Закидываю в себя жгучий напиток, который всегда действовал на меня лучше любого Успокоительного. Рядом фыркает крестный, нюхает рукав.

— Мне шестнадцать было, — напряженно говорит он. Я в десятом классе учился. Шестьдесят шестой год. Со мной в классе учился Андрей Долохов. Его отец жил в Англии и служил Темному Лорду. И Андрей рассказывал нам о идеях Лорда. Идеи поначалу казались хорошими. Чистота крови, усиление магических способностей. Затем Лорд приехал в Восточную Европу, и мне, как и некоторым из моих одноклассников, удалось попасть на встречу с ним. Лорд высказывал теорию, что чем чище кровь, тем сильнее магия. Говорил о том, что только достойные имеют право на нее. Что быть магом — это свидетельство избранности. И что у каждого, кто сидел тогда перед ним на той встрече, есть шанс стать одним из этих избранных... Я поверил. А мудрено ли не поверить в шестнадцать... Когда кажется, что мир тебя не понимает. Когда хочется всего и сразу. Когда уверен в собственном величии.

— Дядя Слава тоже поверил? — смотрю на крестного.

— Славка не знал ничего, — хмурится дядя Игорь. — Я... Я боялся, чтобы он не рассказал родителям. Они бы... Ну, в общем, в мои шестнадцать я меньше всего хотел, чтобы родители были в курсе моих дел. Мне, как и любому подростку, казалось, что они обязательно запретят...

Не выдерживаю и фыркаю.

— Это точно. Запретили бы.

Дядя Игорь жует губами и кивает.

— Да, и... Знаешь, были бы правы. Я уехал в Англию сразу после школы. Я ожидал, что теперь-то я буду среди людей, которые по достоинству оценят мои силу, ум и способности, но все оказалось не так. Я очутился в самом низу организации. Банальный рядовой. И я начал разочаровываться. А потом... Потом Лорд стал сходить с ума.

Хмыкаю, разливаю огневиски.

— По-моему, он всегда был психом. Гитлер недоделанный...

— Это да... Но тогда... Он перешел от слов к практике. Он начал убивать. Он начал требовать, чтобы и мы убивали...

— И что вам мешало вернуться обратно в Восточную Европу, послав этого самопровозглашенного Лорда Волдеморта нах...? — интересуюсь скептически.

Дядя Игорь внезапно скрючивается, прижимая к себе левую руку, словно от боли.

— Врана... прошу, не называй его по этому имени.

— А что так? Скучаете по нему?

Крестный смотрит на меня взглядом, в котором читается укор, но потом отводит глаза.

— Каждому из своих последователей он ставил клеймо, Метку. Если Лорда упоминали по имени, то он всегда знал, где это произошло, и кто это произнес. А чтобы его имя не упоминали всуе, сделал так, чтобы эта Метка при этом болела.

— Значит, если я говорю «Волдеморт» при ком-то, у кого эта... Метка... — не договариваю, видя, как перекашивается лицо дяди Игоря.

— ...и у вас она тоже есть?.. — полуутвердительно-полувопросительно произношу, глядя в карие глаза крестного.

Вместо ответа он закатывает левый рукав и обнажает знакомую мне с детства татуировку — череп с выползающей изо рта змеей. Я не раз видела ее у дяди Игоря, но значения не придавала. Рисунок и рисунок.

Только сейчас вместо привычной мне серой бледности татуировка яркого черного цвета.

— Это его клеймо.

Так вот как выглядит эта... Темная Метка. Никогда бы не подумала...

— Раньше вы так не реагировали на это имя, — склоняю голову набок. — Я помню, вы на уроках его сами произносили спокойно. Что изменилось?

Дядя отхлебывает огневиски прямо из бутылки, затем вытирает лицо ладонями.

— Я не знаю, Врана. Что-то... происходит. Никто не знает. Альбус молчит, отделываясь какими-то намеками, которые я не понимаю. Северус тоже пляшет под его дудку и делает вид, что все в порядке.

— Северус? Это который Снейп? Здешний учитель Зелий? — заинтересованно склоняю голову.

— Да.

— Он что, тоже из «ваших»?

— Да, — кивает крестный. — И его, как и меня, из Азкабана вытащил Дамблдор.

— И с какой это радости?

— Про Северуса он сказал, что тот был его человеком в организации Лорда и шпионил в пользу «светлой стороны». А я... А мне он предложил выдать имена сторонников Лорда. Я согласился. Тогда Дамблдор организовал повторный суд надо мной, и меня помиловали, как согласившегося на сотрудничество. Если бы не он, то я и дальше бы в Азкабане сидел. Меня вначале приговорили к пожизненному заключению.

— И вы «пошли на сотрудничество», не желая сидеть в тюрьме?

— Да.

— То есть, вы считали, что в Азкабане вам было не место? Что вы не должны нести никакого наказания за то, что убивали людей?!

Чувствую, что еще немного, и сорвусь на крик.

— Врана... девочка моя... — в глазах крестного что-то подозрительно блестит. — Я никогда так не считал. И не считаю до сих пор. Мне нет оправдания. Нет оправдания собственной трусости. Все эти десять лет...

Крестный отворачивается, замолкает.

— Продолжайте, — хмуро говорю.

— Лорд не просто убивал. Он так же убивал и своих последователей. Сперва это были казни предателей. Затем тех, кто просто пытался уйти. Затем тех, кто выражал свое с ним несогласие. Потом... Потом он стал убивать просто за косой взгляд. За то, что человек не вовремя подвернулся ему под руку... Из тех, кто стоял рядом со мной в день, когда я принимал Метку, в живых остались всего два человека. А остальные... почти все умерли именно от руки этого безумца. От прежнего восхищения этим человеком не осталось ничего — только страх. Каждое собрание — это подступающий к горлу комок страха и ожидания, что вот, он посмотрит в глаза и скажет: «Жаль, мой юный друг, я ожидал от тебя большего...», а потом выпустит Аваду. Или же будет пытать. Или скормит своей мерзкой змее. Фантазия у него была... И каждый раз, когда этого не происходило, наступало облегчение... И опять начиналось это тягучее ожидание нового собрания... Новой лотереи... Ты не представляешь, как я был счастлив, когда этот урод наконец-то сдох!

Отхлебываю огневиски по примеру крестного, наплевав на рюмки. В голове — тугой клубок из сказанного, прочитанного и непонятого.

— Я никогда не поддерживал мысль, что магглов нужно убивать, — качает головой дядя Игорь. — У меня бабушка была — чистый маггл. И я на всю жизнь запомнил ее, как самое доброе существо. У нее дом был... как у настоящей, доброй волшебницы. Она вышивала, пекла, пряла, вязала... Да если бы я поддерживал такую мысль, Врана, разве смог бы я дружить с твоим отцом?

Черт... похоже на правду.

— Сколько человек вы убили, служа Волдеморту? — интересуюсь, с каким-то затаенным садистским удовольствием глядя, как со свистом втягивает в себя воздух дядя Игорь, когда я произношу ненавистное имя.

— Девяносто четыре, — без запинки говорит крестный. — Из них — шестьдесят один маггл, девять магглорожденных, пятнадцать авроров и девять... коллег.

— Считали? — иронически хмыкаю.

— Нет... — тихо говорит дядя Игорь. — Никогда не считал. Просто... просто забыть не могу. Каждого помню.

Достаю из кармана носовой платок. Блин, как я его еще нигде не потеряла... Вытираю слезы со щек, сморкаюсь и очищаю платок Экскуро.

Кощеевы яйца. Мой крестный — убийца.

«Твой крестный — человек, который спас тебе жизнь и стал вторым отцом», — вылезает наружу червяк из подсознания.

— Ми je потребно размислити, — прячу платок. — Мне надо подумать.

С этими словами отпираю дверь и выхожу.

Мне действительно предстоит очень много обдумать.

* * *

Золотое Трио меня избегает. Разумеется, они и на занятия не приходят. По идее, нужно в этот момент воспользоваться пословицей «Баба с возу, кобыле легче», но я все равно чувствую какое-то беспокойство за детей. Особенно за Гарри. От того, что мой крестный Пожиратель Смерти, шансы этого вихрастика на выживание зависеть не должны.

Третьего января меня вызывает к себе Дамблдор.

— Я слышал, у вас возник с Гарри Поттером какой-то конфликт, — говорит он мне. — И с Игорем... в смысле, с директором Каркаровым...

— Просто Гарри Поттер каким-то образом узнал, что мой крестный поддерживал Волдеморта в прошедшей войне, — честно говорю старику. Не думаю, что что-то скрывать в данный момент — хорошая идея.

— А вы, похоже, об этом не знали, — Дамблдор протирает очки, цепляет их на нос.

— Откуда? — фыркаю. — У нас своя война была. И, знаете, как-то она беспокоила меня больше.

Дамблдор понимающе кивает, подвигает мне блюдо с засахаренными лимонами. Благодарно киваю, беру кусочек.

— Вы должны понимать, мисс Перунович, что люди часто совершают поступки, которым нет оправдания, — говорит он через некоторое время. — Но... но иногда они заслуживают второго шанса.

Молчу.

— Вашему крестному было меньше лет, чем вам сейчас, мисс Перунович. То, что он повелся на ложь Волдеморта, сломало ему жизнь. Игорь на самом деле очень хороший человек...

Хмыкаю, поджимаю губы.

— Он хороший человек, — с нажимом говорит Дамблдор. — Если бы он был действительно плохим человеком, который наслаждался всем, что ему приходилось делать, как Пожирателю Смерти, то он бы никогда не стал дружить с вашим отцом. И я никогда бы не стал помогать такому человеку.

Директор Хогвартса встает из-за стола, подходит к клетке со странной птицей, которая словно светится изнутри.

— Знаете, кто это, мисс Перунович? — интересуется он у меня. — Это феникс.

Феникс?! Они еще существуют?!

— Фениксы не любят плохих людей, — продолжает старик. — А еще они никогда не ошибаются. Он сказал мне об Игоре. Сказал тогда, в восемьдесят первом. Поэтому я и пришел за ним.

Недоверчиво склоняю голову.

— В общем, подумайте... Я не буду вас торопить. Просто подумайте. Только, пожалуйста, не делайте поспешных выводов. А я, в свою очередь, поговорю с Гарри. Думаю, после каникул вы сможете продолжить с ним занятия.

— Хорошо, господин директор, — киваю.