Сказание о волках и людях (гет)

— Сереж, ты уверен? Она ведь наша дочь…

— Женя, неужели ты не понимаешь — это не наша дочь! Она даже не человек!

Родители позвали меня завтракать. Горячий, сладкий, крепкий кофе с молоком — как же я люблю этот напиток! На блюдечке лежали блинчики. Нежные, тонкие, золотистые. Блины мама умеет делать…

Обжигающий кофе не взбодрил меня, а наоборот, расслабил. Я потянулась, зевнула. Пойти ещё поспать, что ли? Глаза слипаются.

В себя я пришла нескоро. Проснулась. И откровенно офигела.

Горели свечи, мелькали тревожные огоньки. С икон смотрели строгие и кроткие святые. Я почувствовала смятение, попыталась пошевелиться…

Меня стягивали веревки — руки крепко привязаны к телу, лодыжки сжимает мой собственный проклепанный ремень. Хороший ремень, с металлическими бляшками. Сама покупала.

— И как это понимать? — возмутилась я, увидев, наконец, родителей. Они стояли чуть в стороне. И молчали…

У мамы были заплаканные глаза, у отца решительное лицо.

— Развяжите меня!!!

В ответ — тишина. Страшная, звенящая… многообещающая. Зловещая.

Когда появился священник, я уже пыталась порвать путы. Но широкие кожаные ремни рваться отказывались.

Поп начал читать молитву. Я не вслушивалась в слова, но машинально отметила, что псалом 90.

Бесогон.

«Бог мой и уповаю на него», «на аспида и василиска наступивши»… «долготой дней исполню его, и явлю ему спасение мое»…

«Они знают!» — вспыхнула в голове отчаянная мысль. Изгнание бесов.

— Идиоты! — рявкнула я, одновременно пытаясь перегрызть веревки на груди. В результате вышло что-то вроде «иэиоуы». Я выплюнула веревку толщиной в палец и гаркнула во всю мощь.

— Валенки сибирские! Если вы изгоните из меня Его, я умру!!!

— Почему? — батюшка оторвался от своей книжонки. Во дает, неужели не знает, что во время молитвы нельзя отвлекаться?

— Да потому что Он стал частью меня! Он слился с моей душой! Он есть моя суть!

Кто-то сдавленно охнул, кажется, мама. Но служитель бога продолжил читать молитву.

— Да, я не совсем человек. И что? Неужели кому-то от этого было плохо?!

Я поняла, что никакие доводы их не переубедят. Ладно, ещё поп, его понять можно. А родители? Снотворное в кофе подсыпали… как теперь людям верить?

Что же, я принимаю вызов.

Я расслабилась и закрыла глаза. Горячая дрожь возбуждения. Огонь и боль.

Перед моим внутренним взором стоял зимний лес — ели, сосны и березы, припорошенные снегом. Скрип замерзших деревьев. Иней на ветках.

И кровь.

Но голос священника не давал сосредоточиться, срывал мою концентрацию.

Боль.

Я, запрокинув голову, коротко и зло взвыла. Из глаз хлынули слезы, все тело скрутило мучительной судорогой.

Из моего рта вырвалось рычание.

Голос священника больше не доносился до моего сознания. Я не могла уловить даже одного слова. Словно он заговорил вдруг на другом языке.

И тут на меня нахлынул холод. По лицу потекло что-то обжигающее.

Вскрикнула мама.

А на полу в церкви стоял волк. Чистого серебряного цвета. Животное молча оглядело окружающую обстановку. Несколько секунд ледяные желтые глаза изучали попа.

Красавец, настоящий дерзкий лесной хищник, высокий на лапах, подтянутый, стройный. Только полупрозрачный, словно бы туманный…

— Не уходи! — простонала я. Если он покинет меня — это конец. Не смерть, но намного хуже.

Волк коротко взглянул на меня. И пропал.

Боль отступила. Мое сердце перестало биться. Там, где когда-то была душа, зияла ледяная дыра.

— Что это было? — прошептал отец.

— Моя душа, — мой голос был тихим и хриплым, словно бы сорванным.

— Это был бес, — категорично отрезал священник.

Нахлынула тьма.

Дни тянулись медленно. Меня ничего не интересовало. Музыка, фильмы, книги, Интернет — все потеряло свой смысл. Я больше не могла бегать волком ночами. Я не ощущала прекрасный вкус крови. Я не вдыхала полной грудь морозный воздух. Я умерла. Все чувства притупились — слух, нюх, зрение, осязание.

Я изменилась и внешне. Глаза из карих стали серыми, выцветшего пепельного оттенка. И волосы. Они почти полностью поседели. Серебристо-белые пряди гармонично переплетались с черными. Это смотрелось красиво, словно ночь и снег. Но меня это не волновало.

Я забыла, как улыбаться.