Игра теней (гет)

Когда Лане позвонил Эдвард, она уже не спала, поскольку должна была помочь Мэтту и Патрику собрать кое-какие вещи в летнюю школу. Ребята проведут там месяц. Целый месяц. Осознание того, что она так надолго разлучиться с сыновьями, болью отзывалось в душе.

— Спасибо, — улыбнувшись, сказал Мэтт.

— За что? — удивилась она.

— За то, что нашла для нас время, — Лана ощутила на себе серьёзный взгляд мальчика.

Она не нашла что сказать, лишь нежно улыбнулась кудрявому мальчугану и продолжила аккуратно складывать рубашки в дорожную сумку.

— Было бы неплохо, если бы ты сама приготовила для нас завтрак, а не Лея… — вмешался в беседу Патрик.

— Не наглей, — пресёк его Мэтт.

— Но она же криворукая. Лана готовит вкуснее и…

Спор двух братьев прервал звонок мобильного.

— Да? — ответила женщина тихим голосом, по-прежнему глядя на двух своих сорванцов со снисходительной улыбкой.

— Лана, это Эдвард. У нас тут ЧП и внеплановые съёмки. Ты должна первым же рейсом лететь в Ванкувер. Джошуа уже там.

— Должна? Но у меня ведь отпуск… всего неделя… я даже не успела побыть толком с семьёй… и вообще, причём тут Джош?

Проигнорировав первую часть вопроса, сценарист сказал:

— В новом сезоне «Однажды» у вас будет много совместных сцен. Достаточно драматических сцен, сложных для актёрского восприятия.

— Когда начнутся съёмки? — голос не выражал никаких эмоций. — Через неделю?! Но что я там буду делать целую неделю?

— Репетировать, моя дорогая, и вживаться в образ, ведь иначе ты рискуешь лишиться работы, — просто сказал мужчина и положил трубку.

— Мальчики, я не смогу приготовить вам завтрак, и даже не успею попрощаться с вашим отцом.

— А что случилось? — спросил Патрик огорчённо.

— Я лечу первым же рейсом в Ванкувер, там начинаются съёмки. Произошло какое-то ЧП и…

— В прошлом году тоже было ЧП, — огрызнулся Мэтт, вспоминая то, как мачеха во время съёмок «Однажды» в прошлом году упала с лошади и сломала себе ногу, но мальчик прекрасно понимал, что могло быть и хуже.

— Обещаю, что в этом году я буду осторожнее, мои ангелочки, честное слово…

— Мама тоже обещала, что будет осторожнее, — горечь отразилась в тёмных глазах мальчика, и он выбежал из дома, не оглядываясь.

А Лана так и осталась стоять, не зная, как себя вести…

«Они так и не считают меня матерью…» — мелькнуло в мыслях, но вдруг она почувствовала, что её несмело обнимают руки Патрика.

Эти объятия были дороже всяких слов.

* * *

Джошуа позвонили и сказали, что начинаются внеплановые съёмки сериала. Он не мог понять, почему это случилось, но, собственно говоря, и не желал понимать, поскольку его эта новость безмерно обрадовала, даже несмотря на столь ранний звонок Адама Хоровица, который разбудил его.

Ему сказали, что он должен встретить Лану в аэропорту и обсудить какие-то детали сценария. Она прилетает из Санта-Моники уже через полчаса, за неделю до начала съёмок. Это слегка насторожило его, но он гнал от себя странные мысли, возникшие в его голове. Он лёгким поцелуем в висок разбудил по-прежнему крепко спящую рядом жену.

— Что-то случилось, Джош? — спросила она осторожно.

— Да. Внеплановые съёмки, но ты можешь ещё поспать, — он одарил женщину, которая стала родной за девять лет, самой очаровательной улыбкой.

— Как же я тебе сейчас завидую, — по её лицу скользнула тень печальной улыбки, — а вот у меня всего-навсего одна эпизодическая роль была в этом году, и то — мы сцену, связанную со мной, уже отсняли.

— Эпизодическая роль порою лучше главной. Тебе ли этого не знать, Лара? Иногда нужно держаться подальше от этого кипучего шоу-бизнеса… ты же сама мне это говорила.

— Нет. Это говорил мне ты, когда…

— Стоп, родная. Я не хочу ничего слушать. Для меня ты всегда будешь самой яркой звездой даже несмотря на роли второго плана в твоей фильмографии — в моей жизни ты всегда будешь самой яркой звездой, и твоя роль в моей судьбе всегда будет самой главной.

— Правда? — ямочки от улыбки заиграли на щеках Лары.

— Конечно, — Джош мягко притянул к себе супругу и, поцеловав её алеющие губы, добавил: — Я люблю тебя, Лара.

* * *

Джошуа Даллас ждал Лану уже больше получаса. Она задерживалась, что было странным для обычно пунктуальной актрисы.

Джош взволновано поглядывал на часы.

Спустя час он, наконец дождался свою коллегу. Она, как всегда, безупречно выглядела: лёгкая белая блузка и серая юбка в классическом стиле. Это совсем не сочеталось с выражением её лица. Весёлые искорки смеха в глазах и лёгкая усмешка на губах даже затмевали её усталость после перелёта.

— Какого чёрта ты опаздываешь?! — с наигранным возмущением спросил он.

— И тебе привет, сказочный.

— Нет, ну она ещё и смеётся.

— А что, нельзя? Я просто очень рада тебя видеть.

— Я тоже рад, — сказал он, наконец решившись обнять Лану.

Если бы он знал, что это всё игра с её стороны, то наверняка разочаровался бы в ней, как в человеке, но сейчас ей было на это плевать, она просто играла очередную роль беззаботной девочки, которая безгранично счастлива от всего, что дарует ей этот хрупкий мир.

Сидя за столиком кафе «Фантазия», Джош и Лана пытались прийти в себя после прочтения сценария.

— Похоже, что сценаристы слишком полюбили драматическое искусство, которое ты способна подарить зрителю, — на губах его появилась полуулыбка, когда он заметил то, как старательно Лана подавляет своё смущение.

«Прямо как ребёнок, которому подарили подарок, о котором он так долго мечтал».

— Снова льстишь, Джош? — Лана широко улыбнулась. — У тебя это всегда хорошо получалось — делать комплименты.

«И почему она просто не скажет, что ей приятно, как сказали бы другие женщины? Почему подавляет смущение?»

Джош, конечно знал, что всё это — актёрские привычки, но почему-то именно с ним она всегда держалась особенно холодно.

«И почему она, собственно, думает, что я ей льщу, когда я сказал чистейшую правду?»

Джошуа ставила в тупик такая линия поведения коллеги, поэтому он тоже решил подыграть ей.

— Спасибо, — ответил он столь же холодно и отстранённо, с какой-то странной ухмылкой, воцарившейся на его губах.

— И, кстати, тебе самому-то нравится сценарий первых пяти серий? Я признаюсь тебе со всей искренностью и честностью, что рада проявить себя в уже знакомом мне ранее жанре, но когда я соглашалась на эту роль, то искренне надеялась, что отвлекусь от драматических ролей, что попробую себя в чём-то новом, но, увы…

— А я не разочаровался, и думаю, что тебе ещё представится возможность проявить себя вне драматических ролей и попробовать что-то новое, но я понимаю тебя, и в какой-то степени даже завидую.

— Завидуешь? Мне? Но почему? — Лана была безгранично удивлена.

— Мой персонаж достаточно примитивен, в отличие от твоего, и каждый его поступок, к сожалению, для меня очевиден.

— Неужели? А я бы так не сказала, — она всё так же улыбалась.

Окружив друг друга лестью, каждый по привычке принимал это за искренность. Поочерёдно примеряя разные образы, исполненные ложью и лестью, оба актёра за этой игрой не замечали свою тень. Тень истинного я. Тень правдоподобия.

Никто из них не замечал бег времени, но внезапно их игры в ложь были прерваны восторженным детским воплем:

— Да это же Прекрасный Принц и Злая Королева… — девочка от удивления приоткрыла рот.

— Милая, это не Принц и Королева, а актёры, — усмехаясь, сказал отец, беря свою дочь за хрупкое плечико.

— То есть Белоснежка не обидится, увидев их вместе? — не унималась девочка с белокурыми кудряшками и пухленьким личиком.

— Конечно, не обидится, — отец всё ещё улыбался, глядя на свою дочь, и извиняющимся взглядом посмотрел на сидящих за столиком актёров.

А затем решился спросить:

— А можем ли мы и моя Анжелика сфотографироваться с вами? Я пойму, если вы откажетесь, ведь моя дочь, кажется первая, кто заметил вас здесь: если вы не хотите шумихи, то я прекрасно всё пойму.

— Нет, конечно, мы не против фотографий, — сказала Лана, одарив мужчину лучезарной улыбкой.

— С вами и вашей прелестной дочуркой, — добавил Джош, с улыбкой подхватывая на руки белокурого ангелочка.

— Ты и правда очень добрый, Прекрасный. Правильно Снежка говорила, — с довольной улыбкой сказала малютка.

* * *

Когда Джош и Лана решили разъехаться кто по домам, а кто в отель, уже вечерело.

— Тебя подвезти? В каком отеле ты решила остановиться?

— «Terminal City Club», как и в прошлом году…

«Снова едва ли не самый скромный отель, несмотря на то, что в центре города», — мелькнуло в мыслях.

— Хорошо, — просто сказал он, заводя мотор своего Chevrolet Impala. — Только я хотел спросить… — несмело начал актёр, и его робость была первой искренней эмоцией за те часы, что он провёл с Ланой.

— Спрашивай, что угодно, — Лана сказала эту фразу, определённо зная, что Джош не спросит ничего лишнего, несмотря на его робость и нерешительность.

— Ты даже не заехала в отель, чтобы отдохнуть после перелёта сегодня, — ощутив на себе пристальный взгляд каре-зелёных глаз, он продолжил: — Я ни на что не намекаю, просто ты всегда была такой трудягой… в любой момент готова к работе…

— Помнишь, я говорила тебе сегодня, что ты умеешь делать комплименты? — спросила женщина, усмехнувшись.

— Да, — тихо сказал Джош.

— Так вот, я забираю свои слова обратно, — смеясь, сказала она.

Джошуа отметил про себя, что ему нравится, когда она смеётся, и почему-то сейчас он всей душой хотел верить в искренность её эмоций.

* * *

Когда они подъехали к отелю, Джош аккуратно помог ей выйти из машины, а затем просто сказал:

— Созвонимся завтра, хорошо?

— Конечно, Джош, — искорка нежности мелькнула в глазах Ланы, но она вновь решительно подавила её.

— Приятного вечера, — голос его звучал холодно, но это противоречило следующему его поступку:

он серьёзным взглядом посмотрел на актрису, и, взяв её хрупкую руку в свою, поцеловал.

«Его взгляд так непривычно колок… я, наверное, обидела его. Была так высокомерна, а ещё и посмеялась над его искренним смущением… как глупо вышло…» — мысли смешались в голове, и когда Лана хотела было извиниться, Джошуа лишь улыбнулся, на этот раз просто продолжая играть свою роль…

Человек действительно живёт только в том случае, если он понимает в полной мере значение этого слова. Жизнь ведь отличается от немого существования, которое вынужден влачить…

Жизнь — это то, что должно стимулировать нас каждый день, толкая на новые свершения…

Хотя, пожалуй, это и самое величайшее заблуждение в мире.

Человек с профессией актёра находит смысл жить в каждом дне. Примеряя на себя совершенно разные образы, — именно образы, а не роли, — актёр рассматривает психологию человеческой души с разных точек зрения или ракурсов. Это позволяет более глубоко познавать людей, понимать причины тех или иных их действий — ты становишься своего рода пророком, как бы это глупо это не звучало, но это так, однако, сам актёр или же актриса, чаще всего, научившись понимать других, одновременно перестают понимать себя, заблуждаются в собственной душе, выдают желаемое за действительное…

Хотел ли Джошуа переступить черту, и встряхнуть коллегу за её неспособность быть искренней? Мог ли он упрекать её за это? Без сомнений — не мог, потому что сам был таким с людьми: со всеми, даже с Ларой, с человеком, которого он знал практически со школьной скамьи, ведь даже с ней он чувствовал себя словно бы пленником, пойманным в ядовитые тиски, и, не желая показывать своей слабости, он боролся, играя с ней. Он играл всю жизнь, играл со всеми, включая родных и близких, даже с родной матерью он вёл себя, как на сцене: настолько сильно ему хотелось посвятить актёрству жизнь, что он применял своё актёрское обаяние всюду, где только мог, и во лжи ему не было равных.

Стоило маленькому Джошу одарить улыбкой свою мать, как ему сразу же всё прощалось, даже то, что он отобрал у девочки игрушку в детском саду во время драки. Конечно, Джошуа был за это наказан, но лишь поучительными речами своего отца, где ему было приказано возвратить девочке игрушку — он, безусловно, её возвратил, ведя себя как маленький галантный джентльмен. За его улыбку в семье Даллас ему прощалось абсолютно всё, да и в жизни доставалось всё с удивительной лёгкостью — таких как он, порою называют «поцелованные богом дети», ибо он был неоспоримым везунчиком…

Даже когда он угнал мотоцикл своего отца в шестнадцать лет, чтобы прокатить на нём одну из своих подружек, а затем разбил его и сам чуть не погиб, мягкосердечная мама прикрыла его спину. Даже едва ли не утраченная жизнь не поставила этого баловня судьбы на место, и ничто не могло сделать его хоть на толику более ответственным, чем он был в свои шестнадцать. Он был столь эгоистичен и столь самолюбив, что его задевала холодность со стороны Ланы, если не сказать — настораживала, ведь они были в тёплых, приятельских отношениях, Лана даже присылала подарок на годовщину их свадьбы с Ларой…

Джошуа надеялся обрести друга в лице Ланы, ведь, несмотря на то, что всё в жизни доставалось ему легко, он чувствовал себя безгранично одиноким. Почему он захотел добиться именно дружбы Ланы, он не знал, а возможно, просто боялся себе признаться, но одно он знал точно — если он будет столь же холоден с ней, то рано или поздно она устанет вести борьбу за вершину на Олимпе. В конце концов, не за славу же они ведут бой, а всего-навсего за былое доверие… впрочем, а доверяла ли она ему когда-нибудь? Ответ пришёл в голову сам собой. Ответом было холодное и хрупкое — «нет», хрупкое, как звон бьющегося стекла. Но он очень хочет добиться её доверия, и он сделает это, даже если придётся быть честным и жестоким.

* * *

В то утро Лана была, как и обычно, невыспавшейся, и чувствовала себя разбитой. Репетиции с Джошем изнуряли её, ибо что-то в их тёплых и приятельских отношениях треснуло. После того разговора ночью и после того, как он поцеловал её руку, что-то определённо изменилось: оба они держали дистанцию, Джош больше не дарил ей цветов каждое утро, как в прошлом году дарил девушкам из всего актёрского состава. В смысле — другим девушкам он продолжает дарить цветы, но ей — нет. Она определённо обидела его своим высокомерием и теперь вынуждена пожинать плоды…

Но она не может упрекнуть себя за свою гордость… или всё-таки может?

Время показало, что может, и она решила поговорить с Джошуа, позвонив ему…

«Как трусиха… — подумала она. — Только я могу обсуждать взаимоотношения по телефону. Нет, нужно назначить встречу. Определённо».

Лана оказалась решительнее, чем думала — соответственно, как обычно, она в себе заблуждалась из-за своей неуверенности. Неуверенность — это качество, которое сопровождало её всю жизнь, однако на то она и актриса, чтобы суметь скрыть свои слабости…

Она назначила Джошуа встречу в том же кафе, где они обсуждали сценарий неделю назад.

И точно так же, как и неделю назад, сейчас двое людей сидели, молча изучая друг друга.

Джош заметил, как она нервно комкает салфетку, глядя в его небесно-синие глаза так внимательно, что это начинало настораживать мужчину — он не очень-то любил находиться в неизвестности, ведь неизвестность хуже всего...

— Что-то случилось? — нарушив немое напряжение, что витало между ними, спросил Джошуа.

— Нет, — солгала Лана, а потом горько усмехнувшись, осознала, что половина маски её образа мгновенно обнажила её истинное лицо. Актриса сама не знала, почему это произошло…

— Я хотела попросить прощения — за то, что была так недружелюбна с тобой. Я ведь знаю, что это задело твоё самолюбие. Даже не сомневайся, — в каре-зелёных глазах блеснул огонёк, достаточно опасный огонёк. И тут Джош понял, почему мог быть искренен только с ней — просто мисс Паррия видела его насквозь. Он не мог сопротивляться её натиску, да и не хотел. Ему хотелось нормальной жизни, нормальной дружбы. Слово «нормально» само по себе было исключено из лексикона Джоша и заменено другим, даже менее правдоподобным «Хорошо» — Хорошие друзья, хороший актёр… всё бред… это равносильно тому, что сказать — почти живой или почти мёртвый…

— Ты не обязана быть дружелюбна со всеми, Лана, — голос его сошёл почти до шёпота. Он и сам не знал почему, но он словно боялся спугнуть и снова потерять ту нить, что потом может окрепнуть и сможет называться истиной дружбой.

Лёгкая улыбка коснулась губ женщины. Она видела ребёнка, а не мужчину перед собой, и сердце как-то невольно сжалось из-за желания защитить. Если бы она знала, к чему может привести это её желание, то определённо вырвала бы сейчас свою ладонь из его, и убежала бы, стремительно и не оглядываясь — но она не знала, да и не было бы этой истории, если бы знала…

За соседним столиком сидели палачи искренних людских эмоций.

* * *

— Адам, ты только посмотри, кого я вижу… — сказал Эдвард.

— Да они сами помогают нам осуществлять наш план… — боже мой! — это не может не радовать меня…

— Представляешь заголовки газет?! — Хоровиц был определённо доволен собой.

— Нет, я просто вижу высоту рейтингов нашего сериала… какая всё же прекрасная вещь пиар, — Эдвард осушил бокал с бурбоном.

Утренний сумрак ещё не рассеялся, когда Лана проснулась от сигнала будильника. Репетиции с Джошем становились почти традицией, и она, как всегда, должна была выглядеть безупречно, а поэтому вставала даже раньше, чем могла бы. Она находила в себе силы улыбнуться своему отражению в зеркале и убедить себя в том, что этот день будет лучше предыдущего, но самообман никогда не удавался ей. Ей было очень одиноко без Фреда и мальчиков, да и к тому же воспоминания, связанные с этим местом слегка удручали её — любые эмоции она могла подавить в себе, но не эмоции, связанные с мечтой из детства…

Приняв душ, Лана почувствовала себя лучше: вода всегда помогала взбодриться и заставляла почувствовать себя в своей тарелке.

«Нужно позвонить Фреду», — подумала она и улыбнулась, вспоминая его взгляд и усмешку.

Она знает, что он сейчас скажет ей: «Я совсем даже и не сержусь на тебя, милая. Это твоя работа…», но кого она обманывает? За эту неделю она ни разу не позвонила ему, и лишь односложно отвечала на смс-ки, полные нежности. Он до сих пор называл её своей звёздочкой, как какой-то школьник, а она отвечала, как строгий учитель: «Здравствуй, милый, я сейчас занята, позвоню позже…»

Позвонить позже не получалось, потому что, возвращаясь домой в четыре утра, актриса была слишком усталой, чтобы звонить ему, а недавно она вообще заснула в машине Джошуа. Её стыду не была предела, да и вообще — то, что он стал провожать её до дома, уже вошло в привычку. Она что, кажется настолько беспомощной или избалованной, что в его понимании неспособна позаботиться о себе? — спрашивала себя женщина, даже не сомневаясь в своей правоте на этот счёт. Она сегодня же скажет, что не стоит её провожать, и что она сама в состоянии о себе позаботиться, но ей льстила его галантность по отношению к ней.

«У тебя красивые руки…» — сказал он год назад, и Лана сама не понимала, почему эта фраза промелькнула в её памяти. Ей льстило то, что, несмотря на явные перемены в их отношении друг к другу, он относился к ней с уважением, — наверное, с уважением. Но цветов он не дарил ей до сих пор…

Что она себе возомнила? Она сама виновата в том, что произошло между ними, да и не стоит закрывать глаза на тот факт о том дне в Лас -Вегасе. Точнее, на ту ночь… холодок пробежал по спине от мысли о том, что могло бы быть… она не понимала чувства стыда, охватившего её и обжигавшего огнём сердце. Ей не должно быть за это стыдно…

Она снова подумала о Фреде и мальчиках, и несмело набрала телефонный номер возлюбленного.

— Привет, моя девочка. Я так скучал, — в его голосе не чувствовалось и толики осуждения за её холодность, в голосе не было ничего, кроме радости, и, пожалуй, усталости, причина которой не была ясна для женщины. Или всё-таки была?

— Я так виновата… Мэтти всё ещё сердится? — тихо спросила она, боясь услышать ответ, который может нарушить её счастливое неведение в этой тишине. Поэтому она и не звонила. Слишком боялась, что потеряла своих мальчиков навсегда.

— Вовсе нет. Джек поговорил с ним, и он даже с пониманием отнёсся к тебе… — серьёзно сказал мужчина.

— Правда? — Лана боялась поверить, что её день начинается настолько хорошо.

— Конечно, правда, — в голосе звучала безграничная нежность.

— Я тебя люблю, — улыбка озарила лицо.

— Я тебя тоже. Очень.

* * *

Сегодня Джошуа не желал просыпаться, несмотря на настойчивые звуки будильника. Ощущая тепло объятий жены, он чувствовал себя так уютно, словно бы на сцене театра. Театр…

В театре мужчине нравилось играть куда больше, театр был его домом — в театре было тепло, как в доме, — все относились к тебе с безграничным уважением, и даже если ты переигрывал, никто не забывал о том, что ты человек, в театре все действительно уважали друг друга, потому что в театре все были друг для друга как семья. Театр подарил Джошу возможность впервые увидеть и услышать ту, что перевернула всю его жизнь. Ему стыдно было себе признаться, что это была отнюдь не Лара, которая покорила его сердце своей способностью оставаться душою чистой, как дитя, но и умела противостоять суровому жизненному натиску. Ей слишком много пришлось пережить по вине Джошуа, но он решил для себя, что стоит повзрослеть и начать жить реальностью. Осознать её, не поддаваться риску, соблазнам, которыми жизнь безудержно ослепляет, и защитить уже свою жену от всех бед — бед, виной которым был лишь он, много лет подряд.

Он дал себе обещание, что теперь Лара будет счастлива, он оправдает себя и докажет, что заслуживает такую женщину, как она. Так уж сложилось, что Джошуа Далласу по жизни всегда приходилось что-то доказывать — и в первую очередь себе. Так уж он привык: ставить цели и достигать их, ибо он просто не может жить мгновениями. И сейчас, любуясь своей женой, пока она варила кофе, Джош понимал, что кроме неё, у него никого нет. Попытки восстановить дружбу с Ланой были тщетны, и в этом только лишь его вина. Не имеет смысла оправдывать себя.

И почему же даже сейчас, любуясь свей женой, он думает о Лане? Почему она существует в его мыслях уже полтора года? Он не знал ответа на эти вопросы, и боялся опасности, которую влекла за собой правда, которая прожигала каждую клеточку тела — а ещё он боялся не восстановить хотя бы приятельских отношений с этой женщиной, ибо стены между ними и так уже были безгранично высоки. Стены, которые становились всё выше с каждым днём, пугали, и даже искренность улыбок по отношению друг к другу, что шла от сердца, делала эти стены всё выше, и Джош, и Лана боялись… боялись быть до конца честными даже с самими собой, а поэтому их попытки быть искренними, конечно же, были успешны, но, самообман уже вошёл в привычку, и от лжи эти стены не могли исчезнуть. От напускного идеализма их сугубо деловых отношений рябило в глазах. «Боже, и о чём я только думаю? — мелькнуло в мыслях у актёра. — Моё смятение не должно мешать моей работе, и вообще, у моей жены сегодня день рождения, я обязан порадовать её».

— Эй, милая…

— Да? — она обернулась, убирая каштановую прядку с лица и протягивая супругу чашку кофе со сливками.

— Сегодня такой день… я виноват, что должен спешить на съёмки, но… он достал два билета и протянул их жене.

— Билеты в театр оперетты? Шутишь, да? — счастливая улыбка озарила лицо, и ямочки заиграли на её щеках.

— Вовсе нет. Через пару дней мы закончим съёмки пятого эпизода, и я могу быть ненадолго свободен.

— Но через пару дней у меня съёмки… ты забыл? — от былой радости не осталось и следа.

— Вот чёрт… прости, я такой идиот…

— Не идиот. Просто ты никогда не умел слушать.

Женщина вышла из кухни, лишь на мгновение оставляя его наедине со своими мыслями, и это мгновение, возможно, могло бы изменить всё однажды, но так и не изменило…

* * *

-Свет! Камера, мотор! — властный голос режиссёра заставил всех почувствовать себя напряжёнными, как гитарные струны и в полной мере погрузиться в работу.

* * *

— Дверь долго не протянет. Можешь наложить заклятие, чтобы унять его?

— Я не буду применять против него волшебство.

«Нужно, как можно быстрее достать пистолет, но при этом не задеть Лану, а то и так опасаюсь, что слишком сильно оттолкнул её…» — подумал Джош, заметив, что она слегка ударилась о дверной косяк.

— Что ты делаешь?! — Джош слышит возмущение в голосе Ланы, и, внимательно вглядевшись в её лицо, он наконец понимает, что она уже в образе, и перед ним сейчас не она, а Регина.

— Он чудовище, Регина! Если ты его не прикончишь, это сделаю я! — взгляд, полный ненависти.

«Надеюсь, получилось», — мелькнула привычная мысль.

— Дэвид, пожалуйста… дай мне поговорить с ним… — почти шепчет она.

— Слишком рискованно. Кто знает, на что он способен? — безжалостный и холодный тон.

— Ты должен хотя бы дать мне шанс! — мольба в её голосе становится всё сильнее.

— С дороги, Регина, прочь! — Джош снова должен оттолкнуть её от себя и он отталкивает, перед этим нежно взяв её за руку, словно бы извиняясь.

— Нет! Я не дам тебе его убить! — Лана бьёт хрупкими кулачками его тело — сердце невольно сжимается от жалости и от немого восхищения. — Меня он послушает, умоляю! — из глаз струятся слёзы и Джош знает, что ей не нужен слёзный карандаш, чтобы вызвать их.

— Дай мне поговорить с моим женихом… — произносит она, и мурашки бегут по его спине, ибо даже Лара не была способна вызвать в нём такую бурю эмоций и чувств, когда он наблюдал за её актёрской игрой.

* * *

Чуть позже Лана не могла остановить свои слёзы — столь сильно она вжилась в свой образ и отдавала всё своё сердце и душу в это мгновение, что ничто, кроме данного образа, было сейчас неважно. Ничто не отвлекало, да и к тому же, во взгляде Джоша чувствовалась просто неземная поддержка. Его потаённое восхищение успокаивало её, потому что, несмотря на всё то, что между ними произошло за всё то время, что они знают друг друга, Джошуа Даллас оставался для Ланы самым главным судьёй и критиком. И самым авторитетным, ибо редко она встречала столь трудолюбивых и скрупулёзно работающих над своим образом актёров.

Слёзы всё ещё струились по щекам, когда Джош вошёл в гримёрку.

— Эй, ты в порядке? — он легко коснулся её плеча, в очередной раз вызвав у женщины мурашки.

— Да, конечно, –она улыбнулась сквозь слёзы, а Джош просто обнял её.

— Такое бывает. Со мной такое было, — признался он.

— Правда? А вот со мной такое впервые. Я впервые так глубоко вжилась в образ.

— А со мной это было в шестнадцать, но я… я не хотел бы это обсуждать. Я тогда играл в театре, — усмехнулся он, крепче прижимая к себе женщину, — и мне сказали, что я переигрываю.

— Наверняка из-за интонаций, верно?

— Верно. А как ты догадалась? — улыбнулся он.

— Я работаю над голосом уже давно. Серьёзно занимаюсь актёрским мастерством с семи лет… — она затихла.

— Могу научить тебя некоторым упражнениям и тайным приёмчикам, если хочешь, — улыбка засветилась на её лице, когда она увидела в глазах Джоша детский восторг.

Он стёр дорожки слёз с её лица.

— Ты шутишь?! Конечно же, я хочу.

И сейчас в этой тишине, они, наверное, были бы способны расслышать стук собственных сердец.

Каждый из них подавлял в себе сейчас две эмоции — нежность и страх, зная, что это не новое чувство поселилось в их сердцах столь прочно, что не даёт обоим дышать. И из-за этих эмоций никто не заметил вспышки фотокамер поблизости.

— Вот и отлично, — сказала Лана, улыбнувшись, теперь уже не ощущая осадка образа.

Лана мягко отстранилась от Джоша.

— Я сама доеду домой.

— Хорошо, только позвони, ладно? Чтобы я не волновался.

— Нет проблем, сказочный.

— Кстати, через два дня в театре оперетты новый мюзикл… я буду рад, если ты пойдёшь со мной, потому что у Лары съёмки, и ещё потому, что я жуткий засранец, — он виновато усмехнулся.

Лана заливисто рассмеялась.

— Ну и как я могу тебе отказать? Ты же знаешь, что я обожаю мюзиклы.

«Да и сам Ванкуверский театр оперетты был для меня домом когда-то».

— Тогда договорились?

— Спрашиваешь. Кстати, а что за постановка?

— «Привидение».

— Правда?! — теперь и в глазах Ланы мелькнул восторг. — Это же мой любимый мюзикл! Я даже в Лондон ездила на его премьеру!

— Нет, ты ошибаешься — это мой любимый мюзикл. Я смотрел его уже три раза, — засмеялся Джош, и Лана осознала, насколько дорожит этой самой минутой счастья. Она и сама не знала, почему была счастлива, когда видела его улыбку.

* * *

Когда Лана вернулась в отель, администратор отдала ей букет ирисов.

«Как же я люблю ирисы… это мои самые любимые цветы — интересно, от кого они? Неужели Джош позаботился об этом?» — Лана улыбнулась своим мыслям.

— Мисс Паррия, цветы были доставлены из Санта-Моники. Говорят, что внутри есть записка.

— Спасибо, — сказала она, и, зайдя в свой номер, она прочла записку на розоватой открытке.

«Дорогая Лана, я и папа летим к тебе в Ванкувер, мне поступило предложение сняться в рекламе, представляешь? Нужен твой совет. Надеюсь, ты скучаешь?

С любовью, Джек».

Радости Ланы не было предела. Скучала ли она? В этом она не сомневалась. Она очень хотела увидеть своих мальчиков, и обнять наконец-таки Джека, ибо она давно не видела его.

Учёба в Бостоне отнимала много времени и сил у её приёмного сына, но он помнил о ней, и по этой причине в её сердце и душе звучала самая прелестная соната на всём белом свете. Соната, сотканная из счастья.

Сегодня был невероятно солнечный день — небо казалось необычайно чистым, таким же чистым, как вода в альпийских озёрах. Солнце приятно согревало, даруя жителям Ванкувера чуть больше тепла, награждая каждого своими хрупкими лучами, и пробуждая людей от их чёрно-белых снов.

Когда Лара вернулась домой, Джош все еще ловил отголоски сладостных снов. Он выглядел беззащитным, маленьким мальчиком, с этой лёгкой улыбкой, изгибающей его совершенную линию губ.

Лара с нежностью смотрела на любимого, и, наблюдая за его спокойным выражением лица, именно в эту секунду она была счастлива. Сейчас, во сне, он не играл никаких ролей, он был тем, кого она полюбила. Полюбила с первой встречи. Тогда, встретив его в коридорах театральной академии, она увидела его ничем незапятнанную, чистую и искреннюю улыбку, и поняла, что навеки стала пленницей своих чувств. Быть может, влюблённая девушка заблуждалась тогда, ибо Джош никогда и ни с кем не был настоящим, кроме одной-единственной женщины, хотя он действительно пытался открыться Ларе, и любил её сильно и глубоко, но у него совершенно не получалось быть искренним. Такое ощущение, что он был одним из тех людей, кто был рождён актёром, и не проходил через перелом своей истиной личности. Им всегда легко овладевала ложь, и сам он достаточно хорошо умел лгать. Его хитрость и проворность помогали ему всю жизнь, а Ларе оставалось лишь верить его сладкой лжи и видеть в нём тень, сохранившую его, как ей казалось, настоящего. Она любовалась им сейчас, как никогда раньше не любовалась, и восхищалась так, как никогда раньше не восхищалась. Сейчас он был беззащитным и… невероятно волшебным, благодаря столь любимой улыбке. Она наклонилась и лёгким поцелуем коснулась его щеки.

«Наконец-то он сможет нормально выспаться, после двух недель напряжённой работы…»

Её, конечно, печалило, что она редко видит своего мужа, но ради того счастья, которое Джош испытывал, примеряя на себя чужие жизни, она была готова терпеть всё что угодно, даже чувство ледяной обиды, охватывающее каждую клеточку тела.

* * *

Лана так и не уснула той ночью. То, что Джош пригласил её на любимый спектакль, бесконечно радовало её трепещущее в ожидании сердце. А ещё она ждала скорого прилёта Фреда, и её душа порхала, словно бы птичка, только что выпущенная из золотой клетки, у которой были отнюдь не шаткие прутья. Будучи в Ванкувере, Лана запрещала себе быть собой, потому что слишком много боли ей пришлось пережить в юности, когда она была в этом городе — да и накалённые отношения с Джошем резали по сердцу ножом. Ей хотелось открыться ему, но она отдала ключ от сердца другому, и быть собой с кем-то другим, не бывая при этом честной с любимым мужчиной — просто нелепо.

«Я не должна…» — убеждала она себя, пытаясь оправдаться перед той частицей, что осталась от неё настоящей.

Быть актрисой крайне сложно. Само по себе это всё напоминает сражение с юной душой и мудрым, стареющим сердцем. Мудрое, стареющие сердце, как правило побеждает… и стареет оно не оттого, что ты сам стареешь, а от того, что актёры отличаются от обычных людей. Во всех обычных людях юная душа вечна, а в актёрах от множества масок, которые примеряют они за всю свою жизнь на своё тело и духовную оболочку живёт уже кто-то состарившийся, порою готовый умереть; и всё это происходит оттого, что человек теряется в себе, перестаёт понимать, где он играет, а где ощущает искренность по отношению к тому или иному человеку. Сия сложность пугала Лану, и она отказывалась осознавать правду и смотреть ей в глаза, в очередной раз проигрывая сражение с чистой душой, уступая место липкой и вязкой лжи…

* * *

Если есть на свете ангелы, то перед глазами Джошуа Далласа сейчас стоял земной ангел.

Платье из синего шёлка выгодно подчёркивало фигуру, чёрные кудрявые локоны рассыпались по плечам. Она шла к месту встречи ровно в назначенный час, а он пришёл на час раньше, чтобы привести все свои мысли в порядок, ибо, проснувшись днём, он нашёл лишь записку от супруги, умчавшейся на съёмки, а ещё он постоянно думал о совершенно иной вещи.

«Сказать ли Лане?» — эта мысль не покидала его до завершения мюзикла.

— О чём ты думаешь? — спросила она его, когда мюзикл уже закончился.

— Я думаю о том, что ты прекрасна, как никогда, сегодня, — сказал он, заглянув в глаза цвета тёмной вишни.

— Спасибо, — сейчас женщина не скрывала своего смущения. Лёгкая улыбка мелькнула на губах.

— За правду не благодарят, — он улыбнулся, и сердце Ланы будто замерло. Что-то леденящее промелькнуло глубоко внутри, когда Джошуа взял её руку в свою.

— А почему ты переехал в Ванкувер? — перевести тему показалось уместным решением.

Джошуа Даллас заметно побледнел.

— Давай сейчас не об этом, ладно? — что-то погасло в его глазах цвета нежного июньского неба.

— Хорошо… я чем-то обидела тебя?

— Вовсе нет… просто… всё снова не так из-за меня, да?

Она хотела было убежать, на всё наплевав, но Джош лишь крепче сжал её руку. Взгляд Ланы упал на часы с серебряным корпусом — сердце невольно сжалось от щемящей тоски, и в то же время от странного, приятного ощущения, что Джош носит их.

— Часы моего отца… ты… ты… носишь их? — их взгляды снова пересеклись.

— Ну, конечно, — он несмело убрал кудрявый локон с её лица. — Знаешь, я всегда задавался вопросом, почему ты подарила их мне, а не Фреду…

Он видел, что Лане неудобно говорить об этом, и решил ослабить натиск, переведя тему.

— Я видел тебя здесь, и, знаешь, твой взгляд за десять лет совершенно не изменился, а талант и актёрское мастерство закрепились за твоими хрупкими плечами очень глубоко.

Лана обернулась, взглянув на здание, сконструированное в готическом стиле. Ностальгия овладела бы ею, если бы не тот фейерверк эмоций, который помешал ей в этом.

— Ты видел меня в этом театре?

— О, да. Твой голос был особенным. И в роли Эви ты была очаровательна. Эти твои кудряшки, задорные искорки в глазах… — он говорил с нескрываемым восхищением.

Теперь всё становилось на свои места. Не только она видела юного студента среди толпы, не только она запомнила его взгляд, вызывающий мурашки на каждом сантиметре кожи, и, значит, возможно, не одна она изучала каждый сантиметр его лица, совершенную линию губ, длинные и светлые, как у ангела, ресницы. Маленький шрам над левой бровью. Всё это она заметила уже тогда, увидев его среди толпы, и всё же разум её опроверг все мысли о любви с первого взгляда после первой их встречи на съёмочной площадке. Их отношения не задались с первой же секунды, и каждый из них знал, почему.

* * *

— И что ты только о себе возомнила?

— Я?!

— Да-да, дорогая, именно ты. Ты специально переигрываешь на последней реплике.

— Совсем даже и нет, — она снова подавила смущение.

— Очень даже да.

— И зачем же мне это нужно?

Тогда Джош не нашёл, что ответить, и сейчас, вспоминая этот момент своей жизни и смотря в глаза Лане, он горько усмехнулся.

— Прости… — голос его звучал глухо.

— За что? — Лана была удивлена. — Ведь спектакль был замечательным!

«Или он снова говорит о том дне в Вегасе? Боже, да он просто не смеет корить себя за это…»

— Вот за это…

Он притягивает её хрупкую фигурку к себе. Целует страстно и напористо, Лана не стремится вырваться из его крепких и согревающих объятий. Только сейчас она заметила, что без него её сердце обращается в лёд…

Знакомые и давно забытые, словно из прошлой жизни, ощущения обрушились на неё. Тот вечер в Вегасе год назад. Его дыхание приятно щекочет ухо, а запах мёда от его кожи дурманит.

Как давно это происходит, она не знала — быть может, с момента их первой встречи, но каждый из них даже в объятьях друг друга отказывался это признавать…

Ослепляющие вспышки фотокамер словно бы обратили их в камень, заставив замереть на мгновение, точно изваяния Медузы Горгоны.

Удивление сменилось стыдом, уступившим место липкому страху, который сковал своими цепями, казалось бы, навеки: даже ветер казался ледяным, и этот холод тут же без остатка растворил истому и тепло, овладевших телами этих двоих.

— Добрый вечер, мисс Паррия. Как Вы могли бы прокомментировать сложившуюся ситуацию и слухи о том, что у вас — связь с женатым мужчиной?

Лана молчала. Всё внутри неё замерло, и остался только этот ужасный, ледяной ветер, который усиливался с каждой секундой, с каждым ударом их сердец, бившихся в унисон с этим летним, но до безумия холодным ветром.

— Мисс Паррия никак не может это прокомментировать, — он взял её за руку, давая понять, что рядом — как когда-то, то же самое ему, заблудившемуся в жизни мальчику, дала понять и сама Лана.

Толпа репортёров все росла, и простые прохожие тоже останавливались, бросая заинтересованные взгляды — взгляды, которые, по мнению державших сейчас друг друга за руки людей, не выражали ничего, кроме осуждения за их грех.

Когда толпа увеличилась просто до сумасшедших размеров, Джошуа попытался прорваться к своему Chevrolet Impala, — но люди шумели всё громче, вопросы тонули в гуле возмущения и свисте ветра. Джош обнял Лану за талию, прижав к себе настолько крепко, насколько смог, словно стремясь укрыть её от дождя, но дождь — ничто по сравнению с тем, что сейчас произошло. И он прекрасно понимал это, остро ощущая напряжение, наполнившее летний июньский воздух. Почувствовав на себе взгляд любимых глаз, он почувствовал, что ему стало не по себе. Лишь потом он понял, что это было чувство вины…

* * *

Лана внимательно смотрела в эти ярко-синие глаза. Что она ожидала в них увидеть? Ответ был прост: укор, ненависть, боль… что угодно, но она не увидела в них ничего — только пустоту, безнадежную и бесполезную. Ничто не может быть хуже этого, и Лана, как никто, знала это, каждый день наполняя себя изнутри чужими эмоциями, словно опуская цветы в хрустальную вазу. Это было легко: примерить на себя чужую улыбку, чужой взгляд, судьбу, наконец — ей было куда проще, чем выиграть сражение с самой собой, сражение с чувствами, нахлынувшими на неё, как цунами. Мощная волна, которая не позволяла дышать, жить и улыбаться по-настоящему — но рядом с Джошем сегодня она почувствовала, что наконец-то может сделать вдох.

Это пугало, но ещё больше не нравилось другое. Несмотря на то, что ей было с ним так легко, она продолжала играть со своей судьбой, сопротивляться которой совершенно не было смысла и сил. Лана знала, что если существуют какие-то высшие силы, то они определённо жаждут, чтобы она и Джош открыли друг другу свои души. Это было странно, очень странно: судьба давала им шанс дважды, и в третий раз они не выдержали оба.

Оба проиграли эту сладостную битву, у которой совершенно не было смысла.

— Что мы наделали? — её шёпот был сухим и тоскливым, как шорох осенних листьев.

Его взгляд не выражал никаких эмоций — так показалось Лане. Это приводило её в ужас.

Джош всё крепче сжимал её в своих объятьях, пытаясь унять дрожь, которая усиливалась с каждым мгновением.

— Мы уладим это, — еле слышно произнёс он, когда они уже мчались к отелю на безумной скорости.

Но горький смешок, сорвавшиййся с губ Ланы, заставил Джошуа прийти в себя.

— Ты думаешь, что что-то ещё можно уладить?

Сил плакать у нее просто не было. Опустошённость завладела душою и разумом.

— Нет ничего, что нельзя было бы исправить, слышишь меня? — он легонько взял её за подбородок, попытавшись вывести из отчуждённого состояния и вернуть живость любимым глазам.

«Как же я люблю тебя… пожалуйста, прости меня…» — молил он, но мысли о том, что она никогда не простит его, душили с каждым мгновением всё сильнее — постепенно приходило осознание того, что он разрушил одним поцелуем всю её жизнь.

— Мы поговорим завтра с Хоровицем и Китсисом, хорошо?

— Хорошо, — Без эмоций произнесла она.

— Я сделаю всё, чтобы Фред не узнал об этом… обещаю.

* * *

— Эй, Лара! — окликнул её Блейд, отвлекая актрису от чтения сценария.

— Если ты ещё раз отвлечёшь меня, то сам будешь играть эту истеричную барышню, понял? — шутливо пригрозила она. — Что случилось?

— Ты видела новые фотоснимки Джоша в "TV guide"?*

— Нет, а что? Там пишут что-то интересное? — усмехнулась Лара, подумав, что весь этот ажиотаж вокруг сериала, в котором снимался её муж, ей порядком надоел. И дело здесь было далеко не в простой зависти, но и кое в чем другом — однако мысли об этом были под запретом.

Бросив мимолётный взгляд на первую полосу, она увидела кричащий заголовок:

«Служебный роман или дружба?»

Лара почувствовала лёгкое головокружение, когда увидела, как Джош обнимал Лану. Ревность впилась тысячей иголок в тело и душу — и она казалась такой беззащитной в этот момент.

* * *

Когда Лана вошла в отель, она не хотела ничего, кроме как забиться в тёмный угол и разрыдаться — но она не могла себе позволить даже этой малости. Ещё в юности она дала обещание самой себе, что не станет плакать по мелочам. Но мелочам ли? Сейчас эти мелочи перешли в несколько иной статус. Пришло время столкнуться с реальностью…

Что она скажет Фреду? Ведь он прилетает сегодня... И Джек тоже. Впрочем, решено — она встретит их, несмотря на страх перед вездесущими "желтыми" журналистами.

Она предпочла не думать об этом сейчас, вспомнив обещание, данное Джошем.

«Я сделаю всё, чтобы Фред не узнал об этом… обещаю…» — его слова эхом отдавались в сердце. Она не сомневалась в нём, никогда не сомневалась — и сейчас, в эту самую минуту, это было важнее всего на свете…

* * *

Джош пришёл сегодня раньше, чем обычно, не надеясь застать Лару дома, ведь съёмки — очень трудоёмкий процесс, имеющий множество нюансов. Даже если актёр вынужден быть в эпизодической роли, он должен отточить каждый свой жест, каждую реплику… в этом состояла главная сложность профессии актёра. Скрупулёзность — во всём, в каждой мелочи, встречающейся на пути…

Лара оказалась дома — и это обстоятельство несколько отвлекло Джоша от бередящих душу мыслей.

Она была необычно бледна, в пальцах нервно подрагивала сигарета.

— Может быть, ты объяснишь мне, как ты умудрился дать прессе повод распускать сплетни о том, что мы расстались? — холодно спросила Лара.

— О чём ты говоришь? — недоуменно выдохнул Джош: ведь информация о поцелуе не могла просочиться в прессу всего за одну ночь! Это было... Немыслимо.

Лара кинула журнал на столик из шведского стекла, стоявший в их спальне.

— Ах, ты об этом… усмехнулся Джош, и лицо его заметно расслабилось, уступив место привычному актёрскому хладнокровию. — Я просто помогал Лане выйти из образа, вот и всё.

— И всё?! Держа её в объятьях при этом? Очень мужской поступок, ничего не скажешь, — язвительно заявила его супруга.

— Я просто утешил её — ты ведь знаешь, как сло…

Но Лара резким жестом прервала фразу:

— Знаешь, я бы отнеслась к этому снисходительнее, и с удовольствием выслушала твою ложь о фотомонтаже... но ты предпочёл сказать правду… правду, которую я не могу просто так забыть.

— Это был просто дружеский жест с моей стороны!

— Дружеский жест? Забавно. Я еще помню о вашей переписке в твиттере о поездке в Лас-Вегас, которую ты почему-то предпочёл скрыть от меня... Ты сказал, что уезжаешь вдохновляться ирландскими пейзажами, потому что тебе сложно вжиться в новую роль… почему ты врал мне? Как давно ты изменяешь мне с ней? Я устала закрывать глаза на то, что она — особенная для тебя. Ты так часто говорил о ней со мной, что меня начинало тошнить!

Лара чувствовала себя клавишами расстроенного рояля, которые с виду еще прекрасны в своей чёрно-белой гармонии, но их отзвуки уже утратили всю магию, приковывающую к себе слушателя.

— Скажи — тогда, в Лас-Вегасе... у вас что-то было? Почему ты не сказал мне правду? Почему не поехал со мной?

— Потому что тебе тяжело было переносить мою игровую зависимость, а я был не в силах остановиться… став игроком однажды, остаёшься игроком навсегда, понимаешь? И нет, у нас ничего не было!

«Кроме чувств», — мелькнула мысль.

— И поэтому ты предпочёл найти утешение с другой… — приглушённо произнесла Лара.

— Послушай, я не…

— Нет, знаешь, я не хочу ничего слушать. Настала твоя очередь слушать меня. Я не хотела говорить тебе раньше, но…

— Что «но»?

— Ты помнишь, зачем мы переехали сюда?

— Конечно, помню…

— Так вот… сегодня стали известны результаты анализов.

* * *

Лана ждала Фреда и Джека в аэропорту. Когда она увидела своих родных людей, на душе сразу стало теплее, словно миллионы солнечных лучей в одну секунду согрели её.

Их объятия заставляли чувствовать себя настоящей.

— Я так скучала! — сказала она, глядя в родные глаза Фреда.

— Я тоже скучал, — он лёгким поцелуем коснулся её губ, и что-то странное произошло в эту секунду. Она думала не о Фреде, и желала в эту секунду быть не с с ним — а чувствовать вкус других губ, видеть счастье в других глазах… Лана поняла, что для неё наступил конец, она все же признала поражение, хотя и в чужих объятиях…

__

Прим.авт.*

«Телегид» (англ. TV Guide) — американский еженедельник о телевидении.

Обещание… такое сладостное и горькое одновременно. Оно не имеет никакого значения и смысла, если магия не исходила от сердца. Всё теряет смысл без этой магии, имя которой — искренность. Искренность — фундамент всего: крепкой дружбы, дружной семьи, добросердечности со стороны коллег по работе. Искренность — это путь ко всему: к безрассудной любви или же к ясному разуму. Именно искренности недостаёт многим.

Джош, давая обещание Лане, был искренен — это не подлежало обсуждению и каким бы то ни было сомнениям. Он любил эту женщину, и поэтому внутренний голос, пробуждавший в нём смелость, приравнял данное обещание к клятве. Ведь, когда любишь человека, ты готов ради него на всё: даже на самые бесчестные, абсурдные, а порою — и просто-напросто жестокие поступки.

Он должен поговорить с Адамом и Эдвардом — именно потому, что он любит Лану и не хочет рушить её семью, которую ещё можно сохранить; а вот для него с Ларой — уже поздно. Казалось, та ночь и тот разговор окончательно расставили всё на свои места, вот только Джошуа Даллас не чувствовал себя на своём месте. Он чувствовал себя птицей в золотой клетке, прутья которой раньше казались ему воротами рая. Но теперь он почти вырвался из этой клетки на свободу, осознавая, что его браку приходит конец. Свобода, всепоглощающая и прекрасная одновременно, пугала мужчину, хотя он и отказывался это признавать. Он больше не чувствовал себя отважным воином или рыцарем, который был просто обязан спасти всех. Он понимал, что единственная, кто сейчас нуждается в помощи — это Лана. Он понимал, что она, как хрупкий цветок, вырванный с корнями, увянет без своей семьи, без Фреда и детей рядом.

А то, что он любит её, совершенно ничего не значит. Точнее, для него самого это чувство было самым ценным из всех, что он когда либо испытывал, но…

Она ведь его не любит… он это чувствовал. Лана ответила на поцелуй лишь из-за юношеской ностальгии, и всё, что между ними происходило, было ненастоящим: своего рода секундным сном…

Может быть, стоит остановиться? Может быть, стоит очнуться и перестать жить этой секундой?

Что-то сильно жгло душу мужчины. Возможно, это был стыд, стыд за то, что в ту самую секунду, когда он целовал её, чувствуя вкус её губ на своих губах, он думал о том, что, может быть, она сможет принадлежать ему не только в это мгновение.

Это было самым величайшим заблуждением в его жизни, самым чудесным в мире заблуждением, вовлекающим в свою цепкую паутину разум, сердце и душу…

* * *

«Может быть, стоит остановиться? — спрашивала себя Лана, — ведь всё, к чему я когда либо стремилась — это семейное счастью, уют, тепло объятий близких мне людей... Нет, я должна забыть о том мгновении раз и навсегда. Я знаю, что Джош поймёт меня…» Было очень привычно — лгать самой себе, но на этот раз в глубине души Лана начинала осознавать, что на этот раз Джош вряд ли проявит тактичность и галантность.

«Что двигало им, когда он решил поцеловать меня? Было ли всё это секундным порывом?»

Лана уже знала ответ — секундным порывом это не было, и от этого становилось не по себе.

Еще она знала, что Джош не любит её по-настоящему, но они оба чувствовали друг к другу невероятное влечение.

«Он не любит меня — ни капли… это всего лишь влечение, и меня тоже лишь влечёт к нему. В любом случае, я должна выбросить из головы мысли о нём. Я просто обязана».

От мыслей её отвлёк смеющийся Джек:

— Эй, Лана, ты вообще меня слышишь?

— Да-да, милый. Ты что-то сказал? — она едва заметно улыбнулась.

— Я говорю, что у меня уже съёмки завтра. Жутко волнуюсь… — признался он, вмиг став серьёзным.

— Тебе не о чём волноваться, Джеки — правда, не о чем. Хочешь, дам тебе совет?

— Конечно, хочу.

— Никогда не сомневайся в себе, — она всё ещё улыбалась. — Вот чёрт — какую банальщину я сказала… Просто перед тем, как начнутся съёмки, представь, что ты один. Смотри, к примеру, на оператора, сфокусируйся на нём — и волнение уйдёт, ты почувствуешь себя лучше, осознавая, что ты играешь эту роль, и ты один сейчас сияешь. Ты один, и больше никто не мешает тебе. Ты всецело поглощён образом, и любой взгляд, абсолютно любой, сейчас тебе безразличен. Есть только ты, твоя игра и чувство, которое ты даришь зрителю.

— Но это… это… даже не эпизодическая роль в кино… всего-навсего реклама…

— Но даже эта реклама важна для тебя, правда ведь, милый?

— Конечно, — он улыбнулся. — Ты всегда понимала меня, как никто, — он поцеловал женщину, которая заменила ему мать, в щёчку, и вышел на улицу, вдыхая тёплый летний воздух.

* * *

Он смотрел в глаза орехового цвета, стремясь отыскать в них прощение — это всё, о чём он мог сейчас думать. Мысли об этом всецело завладели всем его существом.

— Здравствуй, — пробормотал Джош так, словно бы видел преступление в том, что решился заговорить с ней. Не осмелившись прикоснуться к её руке, он ждал, что она скажет. У него нет прав на нее, и если Лана не захочет больше знать его, то он, без сомнения, поймёт, да… ему казалось, что поймёт.

— Привет, — сказала она полушёпотом, будто боясь, что с этим словом утратит что-то очень ценное.

«Пожалуйста, взгляни на меня ещё раз… не избегай моего взгляда…» — мысль мгновенно становится греховной мольбой, но кого это сейчас волнует?

— Я сейчас пойду и попрошу у Китсиса прощения за это недоразумение, попрошу, чтобы он поспособствовал, чтобы фотоснимки, которые папарацци сделали у театра, были убраны из тиража.

Что-то в её глазах угасло. Она взяла его руку в свою — в надежде почувствовать, что не одна и что она не потеряет себя за яркой гаммой всех чувств, охвативших её столь быстро. Ей казалось, что всё происходит молниеносно, но она заблуждалась. Это чувство медленно разрушало все ее маски. Из-за чувств к Джошуа женщина лишалась защитной оболочки, и становилась собой. Впрочем, сейчас, держа его руку в своей, она ощущала себя свободной и защищённой. С Фредом такого не было, но рядом с ним она чувствовала нерушимый уют и осознание того, что здесь она на своём месте.

* * *

— Знаете, — смеясь, заметил Китсис, — я думал, что этот сериал не станет успешным, и мы с Адамом уже начали задумываться о пиар-ходах. Мы не знали, какой из них использовать первым, но ваша интрижка сделала всё за нас, дорогие мои. Я не буду снимать снимки с печати, потому что не хочу, чтобы рейтинги сериала снизились.

— Но… приехала моя семья…— начала было Лана, но ее прервали.

— И что? Почему мы должны лишаться из-за вас работы и успеха? Мы не должны расплачиваться за ваши ошибки.

— Вы хоть осознаёте всю серьёзность ситуации? — начал Джош. — Никто не должен об этом узнать, я прошу вас… я прошу, не как работодателя, а как человека, который способен понять, — тон его был серьёзен. Он видел, как Лана побледнела, отчего ему в ту же секунду стало не по себе.

— Мы шли на уступки слишком долго… вспомним хотя бы прошлый год, когда Лана повредила ногу. Нам пришлось просить продлять хитаус. Сегодня вы просите об этом. О чём же вы попросите в следующий раз? Вот что я вам скажу: следующего раза не будет. К тому же, вы должны радоваться, ведь ваши гонорары возрастут вдвое: снимки с вашим страстным поцелуем уже в печати, — хладнокровно заявил сценарист.

А мир двоих людей таял на глазах.

* * *

После того, как Фред закончил работать над своей новой статьёй, он решил посмотреть новости в газете, в которой обычно публиковался. Увидев в заголовке имя Ланы, он с любопытством открыл указанный на обложке номер странницы и был шокирован увиденным. Лана целовала другого мужчину, с которым, как она клялась, всего лишь дружила. Фред почувствовал, как его охватила ревность.

Он выбежал на улицу. Летний ласковый дождь пытался умерить его пыл, словно бы все понимающая сестра или мать… нет, он не должен поддаваться порыву. Ему ли не знать, что слухи о их романе могла распустить жёлтая пресса, пустив в ход жалкий фотомонтаж — но чувства пересиливали разум. В этом было главное достоинство — а может быть, и недостаток Фреда Ди Бласио.

Чувство, жаркое, подобное обжигающему солнцу, разлилось внутри, и вовсе не было озарением счастья — теперь казалось, что каждый миг просчитал кто-то свыше… Каждый проклятый миг…

Одно мгновение, безжалостное, обжигающее, напоминающее новый восход солнца — всего лишь один безжалостный звонок, одна лишь секунда изменила жизнь.

Той ночью Лана не спала — ссора с Фредом не выходила из головы. Всё это было уже слишком. Она помнила лишь его равнодушный взгляд, который, возможно, навеки врежется в память…

— Ты промок… — голос её был тих и полон заботы. Это заставило мужчину почувствовать себя ещё более уязвлённым.

— Разве это имеет значение? — взгляд полный недосказанности, горечи и недоверия, всего лишь взгляд, но его иногда достаточно, чтобы даровать счастье или же отобрать его, предварительно изувечив душу.

— Конечно. Ты простудишься, — Лана понимала, что что-то определённо изменилось во Фреде, и дело даже не в этом противоречивом выражении его глаз. Изменился даже голос: он не был не огорчённым, но непривычно опустошённым, напоминая приглушённый звук струн внутри фортепиано — бархатистый и бесконечно прекрасный.

— Пожалуйста, хватит делать вид, что тебе не плевать.

Наступившая тишина, казалось, была бесконечна. Лана просто стояла и смотрела в тёмные глаза.

— Мне не всё равно, — робко сказала она, даже сейчас привычно отразив на лице одну из своих масок.

Фред усмехнулся, а она осознала, что больше не в силах терпеть, и... И в это самое мгновение телефонный звонок заставил её очнуться от столь непривычного наплыва чувств и сохранить спокойное выражение лица.

— Да? — мнимое спокойствие можно было легко принять за настоящее. — Что? — голос Ланы на секунду изменился, становясь каким-то ледяным и отталкивающим. Никто не понял бы, что она подавляет в нём дрожь, потому что никто не знал её толком, так близко, чтобы понять...

— В какой больнице? Какая авария?

Все чувства, переполнявшие её разум секунды назад, выплеснулись бы наружу, будь она не такой холодной и такой неживой в это мгновение.

— Фред… машина Джека… он привысил скорость… спешил на съёмки… он не справился с управлением… — бессвязно бормотала она, не чувствуя ничего, кроме боли, охватившей её сердце. А есть ли у неё сердце? Ведь сил плакать нет даже сейчас.

* * *

— Мистер Ди Бласио, у вашего сына четвёртая отрицательная, самая редкая группа, к сожалению. Ваша кровь не подойдёт для переливания, а сроки для поиска донора крайне малы. Состояние Джека крайне тяжёлое, он потерял слишком много крови.

— Что?! Сколько у нас есть времени? — вмешалась Лана.

— Максимум час.

* * *

Chevrolet Impala Джошуа почти летел над шоссе, а не просто ехал — после звонка Ланы он был сам не свой.

Он был напряжён, словно струна. Когда Джош услышал голос Ланы, такой до горечи в сердце родной, и в то же время такой безжизненный, в первое мгновение он был напуган. Потом точно невидимый колокольчик прозвенел в нём, и после формального: «Здравствуй» он услышал, как голос её дрогнул. Он хотел было спросить банальное и простое: «Что произошло?», но Лана лишь вымолвила:

— Только ты можешь мне помочь…

Когда он вспоминал её испуганный полушёпот в тот момент, Джошу становилось не по себе. Ему хотелось скорее взглянуть на Лану и удостовериться, что с ней всё в порядке, хотя он знал, сейчас она просто не может быть в порядке.

Мальчик, которого она считает своим сыном, находится на грани жизни и смерти, и только он, словно бы сам господь бог, в силах помочь ему.

Но он не бог, он рушит чужие жизни, и никогда не был хорошим человеком. Плевать, что Лана тогда сказала той осенью в Вегасе. Плевать… он не верит ей. Никому больше не верит — и ни во что.

Даже в себя он теперь не верит, но он знает, что должен спасти мальчика — ради Ланы. Всё, о чём он мог сейчас думать, и все, на что мог надеяться — это то, что она выдержит, и то, что он действительно сможет помочь, и мальчику станет лучше.

* * *

— Как ты могла позвонить ему?

— Джош был единственным из ближайших знакомых, кто мог помочь нашему сыну.

Фред лишь горько усмехнулся:

— Он не твой сын.

Эта фраза заставила бы Лану дать волю чувствам, впервые за эти два безжалостных дня, но доктор подоспел очень вовремя:

— Кровь Джошуа подошла идеально. Сейчас состояние вашего сына улучшилось, ненамного, конечно. Но оперативность многое значит — если бы вы промедлили, поддались панике, исход мог бы быть необратимым.

* * *

Джош жадно вдыхал воздух, глядя в синеющее небо. Он сделал всё что мог, теперь судьба мальчишки зависит лишь от медиков.

Та картина, которую он увидел в больнице, — Лана, уснувшая на плече Фреда, несмотря на напряжение, которое царило между ними, — заставила ощутить обжигающий пламень ревности.

Она никогда не будет принадлежать ему, он не в силах подарить ей полноценную семью. С Фредом Лана уже обрела её, и он, как сильный человек, не вправе отнимать её у женщины, которую любит так, что забывает, как дышать, когда ощущает рядом, или даже просто думает о ней.

Круговорот мыслей настолько поглотил его, что он не заметил, что Лана стоит с ним рядом уже более десяти минут. Она робко коснулась его плеча — и лишь тогда он осознал, как давно она стоит рядом с ним, и волшебный запах её духов витает в воздухе.

Обернувшись и встретившись взглядом с такими родными глазами, он не хотел ничего говорить, просто чувствуя, что сейчас это лишнее. Сделав шаг к ней на встречу, он заключил её хрупкие плечи в свои объятья, почувствовав, как её тонкие пальцы путаются в его волосах. Мелкая дрожь пронзила всё его тело.

— Спасибо, что спас моего сына… — из глаз Ланы потекли слёзы, когда мужчина крепче прижал её к себе.

— Ты любишь его? — будто не расслышав слов её благодарности, спросил он.

— Кого?

В голубых глазах было сложно прочесть что-то, кроме обиды, но за этой обидой скрывалось разбитое сердце.

— Ты ведь знаешь, о ком я, верно?

— Джош, пожалуйста… я не могу врать тебе, я обещала.

— То, что я сделал, бесчестно, и я не заслуживаю тебя.

— Ты заслуживаешь большего, — сказала Лана, накрыв его губы нежным поцелуем.

— Ты прощаешься со мной?

— Этого я хотела бы меньше всего на свете.

И то перепутье, на котором они сейчас стояли, было хуже Чистилища. Никто из них не желал отпускать друг друга, но и потерять себя и своё лицо каждый из них тоже опасался…

Когда-то они оба упустили свои чувства, сдавшись в плен обстоятельствам. Сейчас же им было просто страшно. Они были словно дети, у которых, когда-то отобрали то, что они горячо любили, и когда им вернули это, то никто не хотел отпускать возвращённое.

Однако то, что возвращается к нам, никогда не бывает прежним. Упустив однажды первую любовь, вернуть её возможно, но она засверкает новыми гранями, и грани эти не всегда столь прелестны, как кажутся на первый взгляд.