Ничего невозможного (джен)

— Ненавижу ошибаться. Во врагах. Особенно.

Из своего первого (наверное) здесь допроса он точно помнил лишь один вопрос. У него требовали данные доступа к счетам. Мон — тогда он еще не понял, что это Мон, хотя и должен был — требовала их так настойчиво, что проговорилась: «Империя проиграла, сопротивление бесполезно».

«Сын отказался признавать меня мертвым», — подумал он тогда. И потерял сознание с чувством полного довольства жизнью.

Были, разумеется, и другие варианты. Люка могли убить при взятии Корусанта. Но верить в это он не хотел. Люку везло, Люка вела Сила — сомнительно, что бросила в момент победы. Хоть Силе и безразличны человеческие победы.

Он пять лет лежал в плену. Его должны были признать официально мертвым со дня на день. Государство получит все его счета, и у Мон не оставалось ни единой причины держать его в живых. Она должна была отдать приказ о ликвидации. Хотя бы из страха. Она так хорошо спряталась, а он ее разгадал. Она должна была испугаться.

Она и испугалась, четко по плану, но ни через цикл сна, ни через два не отдала приказа.

Он не понимал, почему.

Манипулятор врача коснулся его руки. Языком слепых, глухих и немых, разной длины прикосновениями и поглаживаниями сказал: «Пришел приказ поднять норму калорий».

И Вейдер рассмеялся — кашляя и задыхаясь. Значит, казнь откладывается? Или казнить недокормленного Мотме противно? О чем она вообще думает и с чего бы ее интересует, насколько он похудел и похудел ли?

— Продолжаем план, — сказал он, когда стал в состоянии говорить. — Причина смерти на твое усмотрение.

«Тромб».

— Принято.

Мотма решила, что если его запереть в месте, где нет людей, приковать к кровати-жизнеобеспечению и встроенному в нее немому и глухому меддроиду, то он никуда не денется. Забыла или не знала, что меддроиды умеют учиться. Читать по губам. Или языку слепоглухонемых. Если учить достаточно долго и терпеливо. У него времени было достаточно, а терпение пришлось отыскать.

Когда дроид смог отвечать, то был настолько рад возможности разговаривать, что делился всей доступной информацией. Было ее немного, выход в Сеть больница для своих дроидов не открывала. Но Вейдер узнал самое главное: текущий год и сектор Корусанта, в котором находился.

А название больницы «35-я автоматическая Фонда ‘Великая Республика’ под патронажем президента Мотмы» сказало ему остальное.

Автоматические больницы на Корусанте сорок лет назад построил Палпатин. Для безденежных ветеранов войны Клонов. Вейдер это хорошо помнил. Он возил войска на Клент, в гипере смотрел записанные заседания. И как раз тогда осознал, что политику следует менять. Если просвещенные, образованные сенаторы (частично будущая республиканская оппозиция, частично — будущие Императорские Советники) позволили себе критиковать подобный проект, потому что он «расхолаживает бойцов» и «подрывает заинтересованность в победе», то разговаривать с ними не о чем. Таких — только в переработку.

Он лежал в больнице на нижних ярусах, для безнадежных, не имеющих родственников. На складе ненужных людей. Как и все склады, этот был полностью автоматизирован. От поступления пациента до его смерти. Но собственного крематория в больнице не держали, не того уровня заведение. Тела перемещали до крематория нижних ярусов. Дроиды-уборщики.

Дроидов не подкупишь, не уговоришь, Сила на их мозги не действует. Из подобной ловушки не убежать. Притворишься мертвым — умрешь в крематории. Полностью, разумеется, автоматическом.

«Сделано», — просигналил врач.

Как было бы проще, если бы приказ отключить подачу блокиратора не вступал в противоречие с прямым приказом Мотмы. У этого 2-1B личность развилась неплохо, но базовые ограничители одной беседой не снять. Хоть за год, хоть за три. Слова — неэффективны. С работающим шунтом и хоть каким интерфейсом разработки он бы снял противоречие за пять минут. Но сейчас, пока пациент был жив, врач должен был качать ему блокиратор и держать прикованным к постели.

«Пациент 05-10867 объявлен мертвым. Отсоединение от систем госпиталя. Остановка подачи блокиратора».

Свет в комнате погас. Вейдер медленно выдохнул через рот. Полное отсоединение, все верно. Автономии кровати хватит на три часа. Потом он начнет задыхаться. Когда прекратится действие блокиратора, он не знал. При анестезиях оно исчезало спустя пару часов. Но никого не держали под блокиратором пять лет. Возможно, он потерял Силу окончательно.

Что ж. Если так, это всего лишь очередная ампутация — будто их мало было. Он проживет и без Силы — если выживет сейчас.

Зашипев, открылась дверь. Влетели уборщики — шары с манипуляторами. Модель 5-65А. Дешевка. Их приказ — взять мусор с пометкой «05-10867», погрузить на платформу за дверью, отвести к месту утилизации. Простая, тупая по своей сути программа. И если понимать, как думали те, кто ее писал, — а он сам писал таких достаточно, и на Татуине, и на Куате: уборщики нужны всегда, а ломаются постоянно, — то можно немного подстроиться. В самом начале цепочки крылась большая дыра, и звали ее «классификатор».

Самые дешевые уборщики — универсалы. Следовательно, должны уметь сортировать мусор. Общее решение слишком сложно для их дешевых мозгов, которых едва хватает на навигацию и манипуляторы, и потому при сортировке они полагаются на опознавательные маркеры.

Например, номер пациента. И им все равно, что этим номером помечены и человек, и кровать, и меддроид. Объект один, номер совпадает. Грузи его!

Начального количества уборщиков на кровать не хватило. Они зачирикали. Вейдер поморщился. Все же какая-то часть их тупых мозгов опознала в нем живого человека, иначе интерфейс «комфортного поведения» не включился бы. Но настолько базовый модуль редко соединяли с основным. Как обстояло дело в этой конкретной модели, он не помнил. Наверняка так же, как и в остальных малобюджетных — то есть никак.

Вокруг загудело. Кровать качнулась. В его руку вцепился манипулятор врача. Вейдер чуть сжал холодные пальцы. Врач ему достался молодой и нервный, что спецификации модели 2-1B противоречило. Впрочем, ему приказали не лечить пациента — тут любой врач немного тронется программой.

Кровать выплыла наружу, и Вейдер сощурился от яркого света. Слишком долго пробыл в полумраке палаты. Он не видел почти ничего — серые пятна стен, светло-серые шары уборщиков вокруг. Неразумно устроено. Неудобно вывозить трупы через основной коридор. Впрочем, если нет никаких посетителей, почему бы и нет. В богатых заведениях уборщики входили через стену палаты. Чтобы не попадаться людям на глаза. И не волновать. Не напоминать о смерти.

Платформа вылетела из люка в темноту Корусанта. Вейдер глотнул редкого и грязного воздуха, закашлялся.

Отвратительно чувствовать себя развалиной. Особенно полуслепой. Он не видел города, только огни и темноту. Угадывал пропасть внизу и горы небоскребов вокруг. Над головой вспыхивали явные рекламы — где-то десять этажей вверх. Верно, больница находилась на самой границе уровней.

Платформа резко провалилась вниз — и так же резко затормозила. И замерла, подрагивая.

Вейдер усмехнулся. Сработало.

«Классификатор» уборщиков пытался понять, где же следует утилизировать мусор «05-10867». Госпитальная запись классифицировала Вейдера как человека, медицинская — как киборга, а код кровати — как медицинское оборудование. Куда его следовало везти: на свалку, на ремонтный пункт или в человеческий крематорий?

«Они меня не слышат!»

Вейдер поморщился. Паникующий врач щипался.

Конечно, его не слышали, у него с этими уборщиками и протокола-то общего не было.

— Даже если нас классифицируют в киборги, — сказал Вейдер, — у нас в сумме такой процент механики, что ремонтный пункт неизбежен. Нас попытаются разобрать на запчасти.

«Попытаются!»

— А мы не дадимся. С тобой войдут в контакт по общему каналу. Ты все расскажешь. Подключишь меня к среде. И они наши.

Платформа качнулась. И двинулась вниз.

«У меня запросили список повреждений!» — торжествующе выбил врач на его руке.

— Шунт мне не забудь, — сказал Вейдер.

Все же ремонтная зона. Получилось.

Ну что ж… Он посмотрел вверх, на летящие огни, и усмехнулся. И начал вспоминать основные протоколы дроидов дна Корусанта.