Мелочи жизни (гет)

Неужели тебе совсем-совсем не интересно?

Не интересно увидеть, как я танцую в новеньких атласных балетках, и моя розовая пачка раскрывается, как зонтик?

Или как я показываю «Бременских музыкантов» в лицах?

Мама с бабушкой падают со смеху, и они не притворяются. Так нельзя притворяться: у мамы краснеют щёки, улыбка до ушей, и она смешно морщит нос. Люблю, когда она смеётся! И радуюсь тому, что мой «гениальный сыщик» действительно такой гениальный. Так мама говорит.

Но больше всего я люблю показывать принцессу. Я всё время представляю, что ты — это трубадур, а принцесса — это мама, и ты поёшь ей песню под балконом.

Под нашим балконом стоит большой мусорный бак, а рядом с ним внедорожник дяди Саши. В последнее время он часто приезжает к маме и привозит мне подарки. У меня уже этих кукол — завались. Только я в куклы совсем не играю.

Когда приезжает дядя Саша, бабушка или тётя Таня уводят меня погулять, а иногда забирают к себе ночевать. Это чтобы я не болталась под ногами — так сказала тетя Таня, когда говорила по телефону в машине по пути из зоопарка. Она думала, я сплю на заднем сиденье. А я не спала. Я давно поняла, что можно узнать много взрослых секретов, если тихо лежать с закрытыми глазами.

Когда мамы нет рядом, бабушка говорит дедушке, что у меня твои глаза. Я ей верю, потому что она тебя видела по-настоящему, а я только на фотографиях. У нас дома есть альбом с пустыми страницами, и я знаю, что там когда-то был ты. Сначала я думала, что мама выбросила твои фотографии, потому что тебя терпеть не может. Но это не так. Они лежат в её тумбочке, и я иногда вижу, как она их рассматривает. Стала бы мама это делать, если бы тебя терпеть не могла?

Мама такая красивая — у неё рыжие волосы и голубые глаза. Жаль, что я совсем на неё не похожа. Я часто подхожу к зеркалу и разглядываю себя: у меня тёмные волосы и глаза тёмно-карие, почти чёрные. Мама ласково называет их «мои угольки». Это значит, что они ей нравятся.

Она говорит, что со мной не соскучишься: я всё время придумываю что-нибудь интересное. Я раскрасила Тишку красками, и он громко мяукал, когда его отмывали. Я полила духами подушки, чтобы они приятно пахли, и сама постригла себе чёлку. Мама поругалась немного, но потом смеялась, рассказывая об этом тёте Тане.

Взрослые очень странные. Думают, что я засыпаю, как только они отправляют меня спать. Но я не виновата, что слышу их разговоры на кухне. Я знаю, что ты живешь в соседнем городе. Только почему-то никогда ко мне не приходишь. И мне немножко страшно — вдруг ты не можешь прийти, потому что заболел?

Если честно, я не очень люблю тётю Таню. Она мамина старшая сестра и всё время её ругает, как маленькую. У тети Тани нет ни мужа, ни детей, но есть хорошая работа в министерстве. Больше всего мне не нравится, когда она называет тебя придурком, а маму круглой дурой.

— Ну почему ты должна одна кормить Машку? Гордость гордостью, но всему же есть предел! — говорит тётя Таня.

Машка — это я. Но мама обычно зовёт меня Марусик.

А мама отвечает:

— Мы ему не нужны. И нам от него ничего не нужно.

Иногда я маму не понимаю. Она всё время говорит, что я её радость и со мной весело. Как радость может быть не нужна? Конечно, я тебе нужна. Я знаю, почему ты не звонишь — ты потерял наш номер телефона. Мне очень интересно знать, какой ты.

Тётя Таня курит на кухне, и мне не нравится запах дыма.

— Я тебе сразу сказала, что он сволочь.

Я знаю, это она о тебе, но я ей не верю. Мама очень строгая и разборчивая и всегда выбирает для меня всё самое лучшее: еду, платья, туфли и велосипед. Она никогда не выбрала бы для меня плохого папу.

Я лежу в кровати, не сплю и слушаю, как тётя Таня на кухне расхваливает дядю Сашу. Он надёжный, серьёзный и пошёл на повышение.

— Вместо нашей дыры жить в Испании и быть женой атташе? Да я бы даже не раздумывала!

Я не знаю, что такое атташе, но слово некрасивое. Надеюсь, маме оно тоже не нравится. Она вздыхает:

— А как же Марусик?

Тётя Таня неприятно фыркает.

— Ну оставь её на годик-другой бабушке. Ей всё равно на пенсии делать нечего.

Мне совсем не хочется спать. Я очень-очень жду, что же ответит мама. Я люблю бабушку, но не хочу, чтобы меня оставляли. Мама не отвечает, и мне становится страшно. И я воплю, что есть сил.

Они прибегают на мой крик, запыхавшиеся и перепуганные.

— Марусик, что случилось? — мама крепко обнимает меня. От неё пахнет сигаретами. — Что-то приснилось?

Я киваю. Мама качает меня, а тётя Таня уходит домой, недовольно топая в коридоре. Мы с мамой долго сидим в темноте.

— Что такое атташе? — спрашиваю я.

Мама поворачивает ко мне удивлённое лицо и смотрит так внимательно, как будто проверяет, не заболела ли я. А потом улыбается и качает головой. Я так и знала, что это нехорошее слово.

— Так что тебе там приснилось? — она хитро щурится, и моё лицо становится горячим.

— Я темноты забоялась.

Мама ложится рядом со мной. Я знаю, что она не сердится. И тогда я прошу:

— Расскажи мне о папе.

Она долго молчит.

— Что тебе рассказать?

— Он… хороший?

Снова тишина. Я не хочу, чтобы она плакала, как в прошлый раз, когда я спросила о тебе. Но она тихонько вздыхает и говорит:

— Хороший.

Я так и знала.

— А почему он никогда к нам не приходит?

Мама поворачивается и гладит меня по голове.

— Ты никому-никому не скажешь?

Я киваю.

— Это секрет! — говорит она.

Я делаю большие глаза. Мне очень-очень интересно. Сейчас мама расскажет мне тайну, которую не раскрыла, наверное, даже тёте Тане.

— Он не знает, что ты есть на белом свете. Так получилось.

У меня становится сухо в горле. Теперь я всё понимаю. Ты не скучал без меня, потому что не знал, что я есть.

— А давай ему расскажем. Вот он удивится, — говорю я.

Мама качает головой.

— Ты ещё маленькая и не понимаешь.

Не люблю, когда она так говорит. Мне шесть лет, я большая и всё понимаю.

— Он не обрадуется?

Мама пожимает плечами.

— Когда он узнал, что ты должна родиться, то не обрадовался. И думает, что ты не родилась. Потом он уехал в свой родной город, и мы больше не виделись.

Она всё ещё гладит меня по голове. Я ничего не понимаю, кроме того, что ты хороший, но мама почему-то сердится на тебя. Когда она ругает меня, то я прошу прощения, и мы сразу миримся — мама не умеет долго сердиться. Если мама простит тебя, то ни за что не уедет с дядей Сашей.

— А давай ему позвоним.

Мама смеётся.

— И что мы ему скажем?

Я не знаю. У меня вдруг щекочет в животе.

— Ну, скажем… привет, папа.

Мама снова смеётся, и у неё на щеках появляются ямочки.

— Спи давай, — говорит она, накрывая меня одеялом.

Я закрываю глаза. Мама сидит рядом и гладит мою руку, а когда думает, что я уснула, выходит из комнаты и гасит свет в коридоре. Но я не сплю, и у меня есть план. Как бы мне из-за него не нагорело, как говорит бабушка. Или как бы мне не получить на орехи… Я немного жду, а потом осторожно встаю с кровати и иду в коридор. Из окна на шкаф падает свет от фонаря, и все вокруг странно вытягивается — и стул, и вешалка, и кушетка… Мне страшно, но совсем чуть-чуть. Мамин телефон лежит на полке возле ключей. Хватаю его, на цыпочках возвращаюсь в комнату и запрыгиваю в постель. На всякий случай прячусь под одеяло.

Мама часто даёт мне свой телефон. Я на нём играю, смотрю фотографии или звоню бабушке. Я знаю, как пишется твоё имя: с большой буквы «О». Нажимаю на стрелочку и листаю: на «О» много имён и много номеров. И всего один номер без имени. Самый первый. Просто «О» и точка. Нажимаю на зелёную кнопочку.

— Привет! — говоришь мне ты. Голос приятный, но очень удивлённый.

— Привет, папа, — шепчу я.

— Кто это?

У меня перехватывает дыхание, и становится по-настоящему страшно. Сбрасываю звонок, лечу назад в коридор и кладу телефон на место — мне кажется, что он горячий. Почти как мои щёки. Ныряю в постель и чувствую, как в горле стучит сердце.

Почти сразу в коридоре раздаётся громкая песня маминого телефона. Я боюсь пошевелиться. Мама долго не выходит из комнаты, но я слышу, как наконец она стучит дверью и берет трубку.

— Да. Олег, ты? Что-то случилось?

Я не дышу. Я угадала с буквой «О», но не знаю, что теперь будет. Что скажет тебе мама? Не будет ли ругать потом меня? Ведь я выдала её секрет.

— Нет. Нет, конечно. Нет! — повторяет она, и мне это не нравится. — Да не звонила я. Ты знаешь, который час?

Мама долго молчит — наверное, ты что-то говоришь ей в трубку. Надеюсь, что-то хорошее. Потом мама уходит с телефоном в свою комнату, и я едва слышу её голос. Кажется, она извиняется. Она расстроена. Вот её голос становится громче, и я различаю слова: «Не знал или не хотел знать?»

Проходит целая вечность, прежде чем мама заходит в мою комнату и садится на уголок кровати. Я старательно соплю, но она мне не верит.

— Марусик, ну что мне с тобой делать?

Я перестаю сопеть и прошу:

— Не уезжай с дядей Сашей.

Она тихо хмыкает и гладит меня по голове. Я открываю глаза, но не могу разглядеть её лицо. Не хочу, чтобы мама из-за меня плакала. Кажется, она улыбается.

— Не уеду, не беспокойся.

Я вспоминаю твоё лицо с фотографии. Теперь я знаю твой голос.

— А папа… у него есть наш адрес?

Мама кивает.

— Он придёт познакомиться со мной?

Мама долго молчит. Мне кажется, ей хочется, чтобы папа пришёл.

— Давай пригласим его в гости, — говорю я. — Без приглашения приходить нехорошо, а с приглашением можно, — я сажусь в кровати.

— Хорошо, — говорит мама. — Я позвоню ему утром.

— И он придёт?

— Не знаю. Понимаешь, у папы сейчас своя жизнь. Возможно, у него есть… Неважно, — мама трёт рукой лоб, как будто что-то вспоминает. — Марусик, ты должна была сначала спросить у меня.

Зачем спрашивать, если заранее знаешь, что тебе скажут «нет»? Как мама этого не понимает?

Мы молча сидим, я смотрю на маму, на тени за окном, веки становятся тяжёлыми, я на секунду закрываю глаза — и просыпаюсь от света, бьющего в лицо сквозь штору.

Мамы рядом нет. На кухне стучит посуда, и вдруг я слышу твой голос. Я его запомнила — это тот же голос, что был ночью в мамином телефоне. Быстро встаю, выглядываю из комнаты — в коридоре нет никого. Крадусь в туалет, потом в ванную, возвращаюсь в комнату и открываю шкаф. Достаю купальник, белые колготки, розовую балетную пачку и новые атласные балетки.

Если уж являться неожиданно, то при полном параде — так говорит бабушка.