Lost-in-TARDIS

Доктор Мама приподняла брови, глядя на своего рода... тезку. Очень наглого тезку, который каким-то образом проник на её встречу с Александарией и Эйдолоном (хорошо, Легенда уже успел уйти) и теперь вынес ультиматум о прекращении Котлом своих экспериментов на людях и прочем таком. Доктор Мама - если этот человек был тем, за кого себя выдавал - читала о нем в отчетах спецслужб по всему миру. Но после появления Сына этот (не?)человек ни разу не был замечен (даже британцы прекратили о нем писать), из-за чего она тогда сочла его байкой, персонажем, на которого списывают как и провалы, так и успешные, но не совсем законные действия. Тем не менее, по отчетам и по недавним событиям она представляла его рейтинги как парачеловека - достаточно невысокие; хоть сила Фортуны и сбоила, когда речь заходила об этом объекте, расправиться с ним можно было и более традиционными способами.
Об его низких рейтингах она ему и сказала.
- Вы думаете, что ваши узколобые рейтинги правда описывают то, на что я способен? Я могу уничтожить ваше взлелеянное псевдоединство паралюдей, весь ваш Котел одним словом.
- Я не думаю, что вы способны это сделать.
Он задумчиво взъерошил волосы и потянул:
- Нет, вы правы, одним словом нельзя... четырьмя.
Она не стала реагировать на его блеф. У Котла было слишком много хороших Умников, чтобы не контролировать все пути, ведущие к его поражению. У Котла была Фортуна, в конце концов.
- Не думаю.
Взгляд того, кто называл себя Доктором, на миг метнулся на героев. Он повторил:
- Четыре слова.

Кларк очень рано понял, что он не такой как всё. Сначала он подумал, что он маг и чуть было не сдал себя Церкви: слишком много было рассказано страшилок про то, как одна семья прятала одного мальчика-мага, но одной темной-темной ночью он превратился в демона и съел родителей, братика, бабушку, дедушку и сестренку на закуску. Но его родители вовремя заметили его беспокойство - и всё объяснили. Они сказали, что долго молили о ребенке и что Андрасте, должно быть, наконец убедила Создателя сжалиться над ними, и Он послал им небесное дитя. Кларк, рассказали они, упал с неба в стальной колыбели, и они взяли его себе и вырастили, ежечасно благодаря Создателя за его милосердие.
Когда кончилась пора сбора урожая, папа взял его с собой в ближайший город и, съехав с дороги, показал Кларку воронку, которую оставило его падение. Края осели за эти годы, но раскопав руками грунт, Кларк коснулся стеклянной чаши на дне - в воронке словно когда-то устроили огромную печь. Кларк гладил стекло, и ему казалось, что его рука помнит тот жар.
- А где стальная колыбель? - спросил он. Ему вдруг стало очень важно - увидеть то, что принесло его в этот мир.
Папа не знал: они забрали Кларка, пока металл еще горел рыжим жаром. Они вернулись потом - но колыбели уже не было. Мало ли кто тоже заметил падение и подобрал драгоценный металл. Сколько лет назад это было - сейчас уже не сыскать.
Он ни разу не усомнился в их словах - слишком часто по ночам он поднимал голову к звездам, чувствуя с ними странное родство, душой откликаясь на их тайный зов. Теперь он знал, что этот зов - зов его звездной крови.
Кларк рос быстрее любого ребенка в деревне. Он был сильнее даже взрослых, а вскоре стал и куда выше. Он старался не выделяться и заслужить признание - но только его начали сторониться. Кларк слишком хорошо - слух у него тоже был куда лучше - слышал их разговоры. Наконец он решил поискать лучшей доли в Денериме - говорили, что там можно записаться в королевскую армию. Кларк никогда не пользовался настоящим оружием: большие луки ломались в его руках, ему оставались только дубины, но решил, что с его силой ему не откажут.
- Слушай, где тебя такого сделали? - изумился сержант, глядя на Кларка, нависающего над ним. - Там еще такие есть - я бы всех забрал.
С похожими прибаутками Кларку пытались подобрать броню и оружие. Наконец где-то ему раскопали здоровенный меч, неподъемный для всех остальных, и тут же пошутили, что это, наверно, осталось от огра. Меч, однако, лег ему в руку, как влитой, и с этим его звездная кровь начала петь. Совсем тихонечко - не громче шороха обнажаемой стали.
Вечером Кларк вышел на тренировочную площадку и начал первую кату. Когда вокруг успела собраться толпа, он так и не понял. До самого рассвета Кларк танцевал со своим мечом, и звезды смотрели на него сверху.
Его таланты заметили - вскоре он уже оказался зачислен в королевскую гвардию, но не мог отделаться от чувства, что где-то там есть что-то большее. Этому чувству было не дано расцвести: когда спустя четыре года службы родители перестали отвечать на его письма, он отправился домой. Его деревня была разорена порождениями тьмы - они появлялись чаще в последний год, словно раздор магов и храмовников выманил наверх, но Кларк и не думал, что они могут...
Он похоронил всех, кого нашел, а потом отправился искать Серых Стражей. Во время Посвящения ему показалось, что он снова слышит зов небес - но на самом деле это была иная песнь. Впрочем, по-настоящему он услышит её только годы и годы спустя. Пока же его звездная кровь была сильнее.
Кларк прошел, наверно, весь Ферелден, половину Орлеи, охотясь на порождений тьмы. Он считал время не в днях, а в количестве раз, когда их кровь покрыла его меч. Кларка не волновала политика, не волновали приказы - только чужая смерть да и одиночество, свернувшееся в груди меж двух сердец.
Однажды вечером к его костру вышел путник и попросил остаться на ночь. Кларк не отказал бы ему в любом случае, но путник не боялся его, и это подкупило Кларка. Люди боялись его, люди смотрели на как на диковину, люди восхищались - люди никогда не были спокойны в его присутствии. Так, будто он еще один человек, не было никогда с его детства.
Но этот путник был абсолютно спокоен. Он буднично сел у его костра, буднично спросил Кларка, куда он держит путь, чем занимается. Кларк ответил. Почему-то это было очень легко - отвечать этому незнакомцу. Так Кларк рассказал, откуда он, чем занимался и даже, что иногда ему снилось (всё еще снилось, затмевая даже сны о мести), что там, в звездах, для него есть что-то еще.
- Скажи мне, а ты хотел бы увидеть их ближе? - спросил незнакомец с улыбкой. - Там ты не будешь одинок.
- Хотел бы, - пожал плечами Кларк, - но...
- Хорошо, - перебил его незнакомец, - увидишь.
Сказав это, он открыл Кларку, каким он был на самом деле. Высокая - выше Кларка - фигура, и свет. Золотой, слепящий, ошеломляющий даже Кларка свет.
И его звездная кровь, зов его снов зазвучали так ясно и понятно, как никогда прежде.
- Отец, - выдохнул Кларк, опускаясь на одно колено.
Так был найден одиннадцатый сын.

Однажды карлы Фьялар и Галар пришли в белоскальную землю за морем, сделали белые скалы красными и стали её королями. Настало лето, зацвел вереск, но было отныне пусто в том краю.
Тогда зазвали к себе карлы самого мудрого человека, о котором говорили, что он настолько мудр, что нет вопроса, на который он не мог бы ответить, и спросили у него следующее:
- Скажи мне, мудрец, - так говорил Галар, - а не знаешь ли ты такого чудодейственного средства, чтобы нам стать красноречивыми и славными, самыми любимыми государями?
- Да, мудрец, - вторил брату Фьялар, - слова правят сердцами, и коли будем мы уметь ими пользоваться так же хорошо, как своим оружием, не будет равных нам государей, и отблагодарим мы тебя тоже по-королевски.
Но заподозрил мудрец в них недоброе - уж слишком красны были скалы у моря - посему отказал корыстолюбивым братьям. Раз за разом они просили его сварить из сладкого вереска чудесное средство, и вот уже перешли от наград к угрозам, но их гость оставался непреклонен.
- Уж лучше со мной умрет, - наконец в сердцах воскликнул мудрый человек, - моя святая тайна, мой вересковый мед!
Фьялар и Галар переглянулись.
- Знаешь, брат, - задумчиво сказал Фьялар, - а это ведь тоже вариант.

Это было время изобилия. По крайней мере, времени изобильнее громовержец не помнил. А помнил он ничтожно мало для бога - всего-то две сотни лет. Многое он, впрочем, знал от других богов, или же знал просто потому, что это знание было частью его божественной сути. Так он знал, что было время, когда по Земле ходили змеиные люди, и знал, что что он, громовержец Зевс, сразил старшего бога, лишил силы и заключил - заключил, ибо боги бессмертны - в Тартар. В том катаклизме погибла цивилизация рапторов. На смену им пришли иные смертные. Люди.
Люди Зевсу нравились - нравились они ему, должно быть, и до того, как он утратил память. Ему нравилось принмать человеческий облик, должно быть, прежде он тоже это любил. Возможно, у него тогда были друзья среди смертных... но в себе он разобрался слишком поздно. Прошли многие годы, и те люди наверняка уже были мертвы.
Смертные. Впрочем, Зевс не сомневался, что однажды он тоже умрет. Бессмертна сущность бога, бессмертны свойства и устремления, но не имя и не память. Однажды ими придется пожертвовать - в грандиозной битве, когда понадобится взорваться громом и молниями - всей сущностью, высвободить, истратить всё без остатка, только чтобы сразить врага. Потом бог грома, конечно, воскреснет, но Зевсом он уже не будет.
Буря в его сердце жаждала этой битвы. Что же до самого Зевса, он был не совсем в этом уверен.
***
Это было время сумерек богов. Тор знал, что пришла та самая битва. Он предчувствовал её долгие и долгие десятилетия, призывал старших богов - но они не вмешивались во внутренние дела царств. Мидгард должен был выстоять или пасть один.
Бог грома кипел энергией, той же энергией, которой пылало небо над ним, тем же стремительным грозовым огнем. Он почти стал этим огнем, отринув человеческую форму и суть. Но - еще не время. Еще рано умирать. Он не должен повторить ошибки Зевса - позволить врагу сбежать. Он выждет, выгадает время небесного катаклизма так, чтобы в небытие отправились все, кто его заслужил.
И Тор оставался в строю. Рядом с ним шли смертные и шли земные боги, равные в этот час, шли, чтобы сойтись в битве против поднимающихся из Хельхейма, против заточенного там бога и против тех, кто встал на его сторону, прельстившись обещанной властью. В этой битве должна была решиться судьба Срединного Царства и населявшего его человечества. И если для защиты Земли богу грома придется пожертвовать собой - тем, кто носил имя Тор - то так тому и быть.
***
Это было время возрождения.
Бог грома и молний, соткавшись из туч в начале весны, из запаха электричества после грозы, из эха, сотрясающего горы, ступил на землю. Ноги его были босы, и первое, что он ощутил - холодную влажную грязь рисового поля. Он стоял в тени от облака, набежавшего на солнце, и поднявшийся ветер спутал его белые, как вспышка молнии, волосы.
Бог грома смотрел вслед сборщикам риса, которые видели его появление и теперь в ужасе бежали от него. Он не хотел их пугать, но он не выбирал, где ему воскреснуть. Посмотрев им вслед еще немного, бог грома неспешно наклонился и поднял соломенную шляпу - её потерял один из сборщиков. Крутанул в руках, стряхнул грязь и надел.
Шляпа - тоже неплохо для начала новой жизни. А имя... он обязательно что-нибудь придумает.

Каждый Черный Крестовый Поход Абаддон намеревался: сломить Кадию, достичь и уничтожить Терру или сжечь как можно большую часть Империума - всё это сразу или в комбинациях. Каждый Черный Крестовый Поход что-то... ну, не задавалось.
По этой причине положение Абаддона становилось всё более шатким. "Кто может лучше, пусть возьмет и сделает сам", - думал Абаддон, но никогда говорил этого вслух: честолюбивые лорды хаоса обязательно зацепятся и начнут перетягивать на себя титул. Они, конечно, потерпят поражения куда сокрушительнее, но самому Абаддону от этого лучше не станет.
Собирая 13-ый Поход, который уж точно никак не мог провалиться, Абаддон всё отчетливее видел, что Поход может и не собраться. Ему как-то нужно было всё исправить. Ему нужен был хороший план, чтобы наконец-то сжечь эту галактику ко всем чертям.
Абаддон уединился, вытащив записи по предыдущим двенадцати походам, и три дня не покидал своих покоев, размышляя. Среди Черного Легиона поползли слухи о том, что их командующий напрямую общается с абсолютными силами за пределами логики и человеческого понимания.
На исходе третьего дня Абаддон призвал к себе Несущих Слово и свою кабалу колдунов, что только укрепило уверенность Черных Легионеров в вышесказанном.
- Да, лорд Абаддон, - сказал колдун. Не главный колдун: главный колдун разумно считал, что отвечать должен тот, кого в случае чего и не жалко.
- Вот это, - Абаддон сунул Несущему Слово стопку исписанных листов, - надо прочесть, принять и распространить как истину, - он тут же добавил: - которой оно и является, ясно?
- Да, лорд Абаддон, - сказал легионер и прижал стопку листов к груди, поскольку та так и норовила рассыпаться. Абаддон, принимая это за знак того, что его слово высоко оценено, довольно кивнул.
Колдун, скосив глаза на листки, прочел пару фраз и не сдержался:
- "Два плюс два равно пять"?!
Вокруг него тут же как-то само образовалось пустое пространство.
- Что?! - но коготь всё же остановился в паре дюймов от колдуна. - А. Это черновик. - он выдернул листок из рук Несущего слово и, скомкав, бросил в угол. - Вот это вы, - еще одна стопка листков была вручена колдунам. - должны гипнотически внушить всем моим силам. Лучше просто всем.
- Да, лорд Абаддон, - раздался стройный хор.
Абаддон отпустил своих подчиненных и стал ждать. Не прошло и часа, как через громкоговорители корабля полилось гипнотическое: "Целью Крестовых Походов никогда не была Терра. Целью Крестовых Походов всегда было уничтожение пилонов. Прошлое никогда не менялось. Целью Крестовых Походов всегда было..."

Ариман выбрал сразиться с отцом, не принимать спокойно кару от него, тоже виновного в постигших Тысячу Сынов несчастьях. Он знал, что Магнус одолеет его и убьет за Рубрику, лишившую живой жизни большую часть легиона. Но вот что Магнусу понадобится не больше десятка секунд, чтобы смять его защиту и схватить за горло, он не ожидал.
Если бы Ариман не был поглощен горем, он счел бы это унизительным.
Магнус поднял его над землей, медленно сжимая руку.
Но тут ни на секунду не оставлявший их до и во время схватки грохот стал ближе. К ним один за другим поднимались десантники-големы Рубрики. В руках каждый из них держал болтер, и каждый из них направлял оружие на Магнуса. Ариман ощутил, что хватка примарха прекратила сжиматься, и, трепыхаясь в воздухе, попытался освободиться и вдохнуть. С таким же успехом он мог попытаться сдвинуть гору.
Големы окружили их, не опуская болтеров и не меняя цели. Магнус удивленно смотрел на них, не удостаивая вниманием попытки Аримана освободиться.
Магнус выбрал ближайшего десантника Рубрики и, неверяще вглядываясь в пустые линзы шлема, спросил:
- Почему вы его защищаете?
Голем обдумал вопрос.
- Первый закон, - наконец загрохотал доспех. - Десантник Рубрики не может причинить вред человеку или допустить, чтобы человеку был причинен вред.
Рука Магнуса разжалась, и Ариман упал на землю, согнувшись пополам. Ему следовало бы перевести дух, но он не мог: теперь его душил истерический смех.
- Второй закон, - продолжал доспех, его шлем не отрывал пустого взгляда от Магнуса, а Магнус в свою очередь, точно окаменев, тоже не отрывал взгляда от бывшего сына. - Десантник Рубрики должен повиноваться всем приказам, которые дает человек, кроме тех случаев, когда приказы противоречат Первому Закону.
Ариман ощутил мокрое на своем лице и понял, что он рыдает и от смеха, и от горя.
- Третий закон: Десантник Рубрики должен заботиться о своей безопасности в той мере, в которой это не противоречит Первому или Второму Законам.
Когда он закончил, воцарилась тишина. Големы без малейшего движения стояли вокруг них, подняв болтеры. Наконец Магнус - Азек не мог понять, есть ли слезы в единственному глазу отца или ему так кажется, потому что он сам плачет - снова посмотрел на Аримана, скрючившегося на полу.
- Уйди, - устало сказал примарх. - Видеть тебя не хочу.
Ариман поднялся. Опустившие оружие големы, вновь молчаливые последствия проваленного заклинания, расступались перед ним. Он пока не мог представить, что принесет им будущее, но он чуял, что к нему никто не будет готов.

Билл Шифр пытался добраться до человечества с самого начала. Ты до сих пор не уверен, является ли он просто одним из созданий Архитектора, хоть и щедро одаренным силой и умом, или же это одна из его личин. Впрочем, Тебе известно, насколько тонка грань.
Следы Билла, равно как и следы ваших противостояний, разбросаны по всей земной истории. Тебе стоило огромных трудов отучить людей возводить монументы в его честь; однако надо признать, что от некоторых из них Ты так и не смог избавиться, более того, следы эти появляются и по сей день. Несмотря на то, что Тебе удалось приковать внимание Билла к одной точке пространства-времени, его культисты всё еще доставляют кучу проблем.
Тем не менее, Ты доволен тем, что сумел перехитрить его. Одна из душ, что после стала частью Тебя, изгнала Билла в первый раз; Ты воспользовался этим знанием, чтобы разработать ритуал, который ограничит Билла, если он всё-таки сумеет прорваться в материальный мир. Ты оградил слабую точку реальности, а затем обманом убедил его, что именно здесь и только здесь он сможет войти на Землю.
Это сработало. Тысячелетия внимание Билла Шифра было обращено туда, где позже был воздвигнут город Гравити Фолз. Отчасти по замыслу Билла: в его планах ему нужны были люди. Ты препятствовал ему лишь настолько, насколько это было необходимо, чтобы не возбудить его подозрений.
Ты даже готов пожертвовать жителями города, потому что знаешь, что рано или поздно Биллу удастся прорваться в этот мир: ему нужна лишь одна победа, а Тебе необходимо побеждать раз за разом тысячи лет, и на таких сроках даже крайне малая вероятность Твоей ошибки становится существенной. Поэтому Ты предпочитаешь заманить его в ловушку, которой является Гравити Фолз, и, убив его в материальном мире, обречь на длительное даже по твоим меркам изгнание.
Биллу Шифру удается прорваться из измерения кошмаров в начале третьего тысячелетия. В этот момент Ты разбираешься с последствиями действий одного мистического культа на другом конце земного шара. Ты, конечно, чувствуешь присутствие Билла, но сначала должен завершить свою работу здесь. Ловушка удержит его достаточное количество времени.
Затем Ты спешишь в Гравити Фолз (защита еще держится), но, прибыв, не обнаруживаешь ни следа Билла Шифра или хаоса. Сначала Ты думаешь, что это какая-то уловка - тем более, жители, говоря, что всё было в порядке, очевидно лгут, а Ты умеешь чувствовать ложь - но Имматериум в области спокоен так, как он не был спокоен тысячи лет.
Тебе приходится использовать свои способности, чтобы узнать истину. Это как обычно немного раздражает: Ты делаешь всё для человечества, а они даже не могут посотрудничать. Хорошо, отчасти в этом есть и Твоя вина: они не знают о Твоём существовании и не ведают, что творят. Однако раскрывать своё существование или влиять на историю более, чем косвенно, Ты не намерен: пока Ты еще веришь в то, что нельзя строить лучший мир при помощи магии.
Ты возвращаешься к просмотру полученных воспоминаний. Можно сказать, что Ты поражен. Простым людям удалось не просто изгнать Билла Шифра, а убить его, перехитрив. Перехитрив продолжение Архитектора, восхитительно. Перефразируя, люди удивительные существа: Ты можешь узнать о них практически всё, но через тысячу лет они всё равно удивят Тебя.
Ты улыбаешься. В такие моменты Ты немного сожалеешь, что Ты вынужден оставаться один, но знаешь, что так в конечном счете лучше и проще. Ты не можешь дарить простым людям сроки жизни, хоть малость соизмеримые с Твоими, но всё же... но всё же эти люди заслужили награду, и Ты делаешь так, что годы будут немного благосклоннее к ним.
Твои дела здесь завершены. Билл Шифр, опозоренный таким поражением на весь Имматериум, не будет проблемой не менее ближайших десяти тысяч лет, и Ты покидаешь Гравити Фолз на такой долгий срок, что его можно назвать "навсегда".
Между тем, Билл вернется даже не через десять тысяч, а почти через сорок тысяч лет*. Но Тебя уже не будет с человечеством, чтобы это увидеть.

- Я вижу всё. Всё, что было. Всё, что есть. Всё, что может быть.
- Я тоже это вижу.

Те глаза, что глядят сквозь плоть

Тевинтер, золотой и кровавый, в шелках и грязи, вознесшийся и рожденный в дорожной пыли, это дом чудес. Еще это дом богов. В грядущие века воцарится дихотомия магии и веры, в грядущие века они, несовместимые, будут разрывать Тедас на части, и не будет у богов врагов злейших, чем маги, но здесь... Здесь, в великом Тевинтере, ведомо, что нет лучшего служения богам, чем магия, что нет лучшей жертвы богам, чем магия, творимая во их имя, и что нет лучшего дара богов, чем магия, преумноженная их светом.
Так было во веки веков.
Так есть во веки веков.
Но так не будет во веки веков.
Семь высших жрецов, магистров, входят в Тень, во имя и ради своей веры, магией, такой же кровавой и такой же великой, как и сама Империя, открывая путь. Золото, белизна, алое пройдут через хмарные дымки снов, пересекут пространства кошмаров, минуют эоны фантазий, и всё это в величайшем, первом, после никем не превзойденном Паломничестве. Магистры войдут в Золотой Город, преклонятся пред богами и покажут, какие чудеса творят их дети. Ибо нет лучшего дара богам, чем магия.
Такова их цель. Цель шестерых из них.
Седьмой из них хочет стать богом.
Это желание он, облаченный в черное жрец Разикаль, тщательно пестует и скрывает. Он могущественнейший маг, и он готов убить свою богиню и занять её место. Также он готов убить других богов, магистров, кого угодно, включая себя самого, если это поможет ему достичь свой цели. Он жаждет боле, чем всемогущества: он жаждет вечности.
Им до самого момента, когда он наносит удар, в который вложил всё своё сердце, обмануты все: и маги, и боги. А когда они прозревают, уже слишком поздно: драконница Разикаль повержена, её божественность украдена.
Один за другим боги гибнут, не в силах противостоять ударам, за которые уплачена цена выше, чем могут позволить себе даже они. Но их убийцу, то ли по неведению, то ли по холодному расчету, не волнует созданная пустота. Так он побеждает, в пылу боя разрушая Тедас.
Это одна из зон непрерывного спектра возможностей. Боги помнят всё, включая то, чего не будет, но крайне редко им удается вспомнить хоть что-то. Однако на этот раз им везет (если, конечно, это слово применимо к сущностям, что манипулируют удачей в человеческом понимании).
Ужаснувшись окончаниям своих вечностей, они идут на ту же жертву, что и черный маг, и в тот же момент Золотой Город перестает быть золотым. Под ударами, в которых боги вкладывают самое себя, враг быстро повержен, но и страшная цена уже уплачена.
Если бы у богов осталось сожаление, они сожалели бы. Их ждут тьма, забвение, пустота, голод. Мир ждут смерть, скверна и Мор. Но всё это потом, это всё случится позже, а пока... пока боги спят.
Но даже во сне они знают, кто виноват в их падении. Они знают, какая сила оказалась способна сразить их. Они знают, кто главная угроза их вечности.
Так возникает дихотомия веры и магии, и с этого момента не будет богов, которые не опасались бы магов, и не будет магов, которые не были бы вынуждены защищаться от богов. Вся Тень видела падение драконов, вся Тень смотрит их сны, вся Тень осознает угрозу.
Вера не оставит магию в покое.
Ибо все боги Тедаса помнят Рейстлина Маджере.

Первое правило Волшебной Страны - всё такое, каким ты его видишь. Второе правило Волшебной Страны - но оно не такое, каким ты его видишь.
Король Джарет - Сара слышала его имя как Джарет - развалился на троне и переплел пальцы. Или не на троне, а на ложе, устланном шкурами. И не переплел пальцы, а хрустнул ими. Или он не сидел, а дрейфовал в пустоте, увитой гирляндами мерцающих Вселенных, и пальцев у него вовсе не было, и на Дэвида Боуи он, конечно, был ни капельки не похож.
Короче, всё это было неправдой. Или правдой. В Волшебной Стране, как любил говорить Джарет, между ними не было разницы. По крайней мере, так его слышали.
Он был в башне над городом гоблинов. Он был в алой, окутанной паром пещере под холмом. Он был в междумирье. В сущности, он просто был.
И он думал о последней игре. Понимать, что в Саре было больше железа, чем рассчитывал, было неприятно. Или забавно. Или безразлично. Тому, кем она его видела, неприятно, да.
Он небрежно похлопал стеком по коже сапога. Носок отвалился и разбился об пол. Джарет, морщась, отопнул его другой ногой подальше. От резкого движения у него треснуло красивое лицо, улыбающееся улыбкой Дэвида Боуи, и выпал глаз. Глаз Джарет отпихнул стеком.
Город гоблинов - так Сара слышала это название - выпадал из калейдоскопа вместе с обликом Джарета. Третье правило Волшебной Страны - если ты это не видишь, оно не может быть таким, каким ты его видишь.
Нынешнему характеру короля было жаль, что Тоби не остался с ними. Он любил человеческих младенцев. Они были такими чистыми, такими непредвзятыми, и в них было так мало железа.
В пещере под холмом король поскреб грудь. Верно, ему не стоило брать пример с королевы. Он знает, что ему надо делать.
Но всё же... Джарет усмехнулся. (Или не усмехнулся, а засмеялся. Или заплакал. Или вообще не сделал ничего из этого, но по всему королевству пронеслась рябь пространства-времени). Всё же иногда это было так скучно. А люди могли составить компанию. Поиграть в игру. В честную игру (между "честно" и "нечестно" не было разницы).
Но в конце концов калейдоскоп приходил в движение вновь. Снова рушились и возводились замки. Зеленели леса, в которых пили и колдовали эльфы. Наполнялась паром и запахом пота пещера под холмом. Мерцали гирлянды Вселенных как миллиарды снов.
А король возвращался к прерванному занятию. Он ждал. Он терпеливо ждал, ибо знал, когда настанет его час.
Когда железо в головах заржавеет.

Иные ждут там, где царит вечная зима. Или вечная зима царит там, где они ждут. Легенды не уточняют, где причина, а где следствие; они вообще до обидного мало уточняют.
Становится холоднее.
Вечная зима не только за Стеной. Снег никогда не тает и на вершине Копья Гигантов — только выехав из Железного Дуба, Джон уже видел белый пик, осененный метелями.
Чем выше, тем холоднее. Джон привычен к холоду, но в этом холоде есть что-то неправильное.
Почти у самой вершины Копья Гигантов расположено Орлиное Гнездо. Уже десять дней оттуда не приходило никаких вестей. Отряд Ройса из Лунных Врат, посланный в Гнездо, не вернулся. Следующий — тоже. Теперь туда едет Джон. Его отряд невелик, но точно лучше тех, что уже пропали на Копье Гигантов. Если Арренам (а они вообще живы?) не помогут они, то не сможет помочь никто. Вдобавок, Джону нужны доказательства. Королевская Гавань не верит, что зима близко. Да что там, иногда и он сам не верит, что Иные — не просто плохой сон.
Ветер атакует словно со всех сторон, и кажется, что качается не Джон, а все Копье Гигантов, вся Долина, весь мир, заключенный в круге горизонта. В ветре чужой голос, голос зимы, который бьется в виски и наполняет череп. Джон знает, что некоторые считают голос зимы голосом бога. Также он знает, что они все уже мертвы или хуже.
У Небесного замка отряд спешивается. Из земли растет целый лес ледяных пиков. Сосульки наоборот. Верхушки этих зимних мечей покрыты кровью. В конюшне — неподвижные мулы. На первый взгляд — замерзшие насмерть, на самом деле — закусанные. Следы зубов человеческие.
— О Лорд... — выдыхает Уильямс. Джон не делает замечания.
— Но где тела? — Ли, хоть и знает своё дело, с ними не больше трех недель. Они рассказывали про мертвых, но такое по-настоящему и не расскажешь. Надо на своей шкуре почувствовать, вдохнуть зимы до самого нутра. Ей с иронией отвечают:
— Встали и ушли, конечно.
Джон не мешает отряду шутить. Шутки помогают.
Они оттаскивают тела, ставят, не расседлывая, в конюшню своих мулов — возможно, уходить придется быстро. Они все стараются не думать о том, что уходить, возможно, не придется.
Отряд начинает подниматься наверх. Первого мертвеца, однако, они встречают только на пороге Орлиного Гнезда. Невозможно понять, кто это был прежде: лицо утратило черты, почернело, будто его жгли не морозом, огнем, и сквозь трещины в коже пробивается тот же зимний синий, что горит в глазах. Валирийская сталь быстро упокаивает его. Что будут еще, Джон не говорит. И так ясно.
Мертвое Орлиное Гнездо не похоже на иные взятые врагом замки, виданные Джоном. Оно и понятно: те брали люди, а этот — зима. Ни следа разорения, только местами видно, где сражались, но иней и лед уже почти затянули все следы. Скоро и их не останется, только белизна. Идеальный порядок.
Призрак, скользящий рядом, встряхивается и нюхает воздух. Никого, кроме них и мертвяков, так? Глупо надеяться, что Аррены живы, скорее, они в свой черед выйдут навстречу, сияя синими глазами. Но отступить нельзя: в Лунных Вратах атаку, конечно, отобьют, но для тех, кому смерть уже не страшна, вниз не одна дорога. И отряд, вооруженный огнем, железом и, с недавних пор, и драконьим стеклом идет дальше. Мертвецы появляются внезапно, помногу, иногда даже встают за спинами из сугробов, наметенных под разбитыми окнами. К счастью, в отряде пока без потерь.
— Хорошо, что они расползлись по всему замку, — говорит Ли. — Если бы накинулись все сразу, то пришлось бы туго.
— Не подсказывай им! — Джону тоже порой надо пошутить.
Призрак поднимает уши и напрягается, но это не мертвецы: лютоволк тычет мордой в сторону двери. Дверь не заперта, просто примерзла, и усилий даже одного дозорного хватает, чтобы её открыть. В комнате — никого. Всюду толстый слой льда. У дальней стены горит валирийская обсидиановая свеча, как та, с которой для Джона всё и началось. Он подходит ближе и тут же отшатывается: во льде, освещенном свечой, появляется бело-голубой фосфоресцирующий силуэт.
— Ты не Бейлиш, — говорит голос зимы.
— Это же не человек? — выдыхают у Джона за спиной.
— Дети лета, создания плоти и крови. Вы видите, но вы не способны понять.
— Оно не здесь, — успокаивающе шепчет Джон отряду. Да, оно пока еще не здесь, оно где-то в глубине льдов на Копье Гиганта. Но оно пробуждается.
— Зима больше, чем вы представляете. Мы за пределами вашего понимания.
— Ты Иной, да?
— Иной? Это то имя, что Первые Люди дали своей погибели. Но, в конце концов, как они нас называли, неважно. Мы просто есть, — гудящий голос зимы не выражает ненависти или презрения. Ему всё равно. — Дети лета страдают и умирают. Ваша жизнь — мимолетная случайность — измеряется годами. Мы же вечны. Совершенны. Мы конец всего. Ваша гибель неизбежна.
— Ты недооцениваешь нас. — Джон знает, что от касания драконьего стекла другой Иной разлетелся в ледяную пыль.
— Самоуверенность — плод невежества. Цикл не может быть нарушен.
— Цикл? — выпаливает Сэм. Как же он любит задавать вопросы, раз не может удержаться даже перед лицом зимы. И пусть потом только скажет, что трус.
— История повторялась больше раз, чем вы можете сосчитать. Цивилизации поднимаются, растут, совершенствуются. И в зените своей славы пожинаются. Первые люди, Дети Леса — они и бесчисленное множество тех, кто был до. Мы приносим порядок в хаос. Вы существуете лишь потому, что мы позволяем это. И вы погибнете, потому что таково наше желание.
— Почему вы это делаете? Откуда вы пришли? — Джон уж точно не трусливее Сэма.
— Зима выше вашего понимания. У зимы нет начала. У зимы нет конца. Миллионы лет после того, как ваша цивилизация будет разрушена и забыта, мы будем существовать.
— Ты просто льдышка. — Джон понимает, что он действительно столкнулся с зимой, безжалостной, огромной, но Север не боится холода, верно? По крайней мере, в этом пытается всех — и себя тоже — убедить. — Ты рассыпешься от одного хорошего удара, — оборачиваясь к отряду, добавляет: — Сэм, этого — оставь мне! — и улыбается, видя улыбки на их лицах.
— Твои слова бессмысленны. Я вестник вашего уничтожения.
Его светящийся силуэт без предупреждения исчезает, как затухающие угли — если угли, конечно, могут гореть синим —, и вместе с этим гаснет и свеча. Джон пытается забрать её, но она вмерзла в толстый лед на полу, и лед этот прочен как камень.
Они добивают оставшихся мертвецов в Орлином Гнезде, у последних простой сталью отрубают головы, и без тела светящиеся синим и щелкающие зубами, кладут в ларцы с двойными стенками и засыпают снегом.
Лорд-коммандер Шепард надеется, что этого будет достаточно, чтобы убедить Совет.

C мертвого языка ситов Коррибан переводится как конец мира. Однако само название Коррибан — лишь неточный перевод с протообщего языка. Терминус. Конечная. Так изгнанники нарекли пыльный мир.
Коррибан полон гробниц. Самые известные из них — в величественной Долине Ситов, поминаемые в первых строках брошюр любителей экстремального туризма. Самая главная из них — забыта, утонула в десятках метра песка в пустынях, далеких от людских поселений. Последний посетитель был в ней тысячу лет назад.
Дарт Бэйн питал к похороненному здесь такое уважение, что, получив искомое знание, не стал разрушать гробницы. Лишь вновь запечатал и оставил на волю песка.
Тот, кто лежит в белой гробнице, однако не был ни джедаем, ни ситом. Он вообще не владел Силой. Но он владел силой куда большей. Он был ученым.

— Что происходит?
— Канцлер говорит о заговоре джедаев свергнуть Cенат.

В гробнице заработал маленький голопроектор. Он был ничем не хуже современных, другой, но не хуже: за тысячелетия технология успела деградировать, а затем развиться вновь. В стеклянном кубе проявилось сине-зеленое изображение.
Человек, сидящий в кресле, был стар и иссушен усердной работой. Глаза его, однако, даже на голограмме сияли внутренним светом. Впрочем, характерный для записи взгляд в никуда перед собой испортил бы впечатление, если смотреть сбоку. Но смотреть в этой гробнице, конечно, было некому.

…оставшиеся джедаи будут отслежены и уничтожены…

— Республика существовала в таком виде тысячу лет, — говорил человек. — За это время коррупция и бюрократия достигли критических размеров. Торговля и перемещение между системами осложнились. Окраинные системы стали принадлежать Республике только номинально. Торговые кланы увеличивали своё влияние и, наконец, по масштабам приблизились к государствам внутри государств. Одновременно с этим удаленных от Центра регионах нарастали сепаратисткие течения. Их подхватили миры Среднего Кольца, задавленные старым богатством внутренних регионов. Торговые кланы воспользовались возможностью. Начался кризис.

…покушение на мою жизнь оставило мне шрамы и искалечило, но уверяю вас, моя решимость никогда не была так тверда…

Человек улыбался. Гордо, но слегка неуверенно; глаза его смотрели вдаль, будто старались разглядеть тех, кто мог бы стоять перед ним.
— Вы, слушающие эту запись, я поздравляю вас. Вы преодолели еще один кризис. Вы, наконец, создали, то, ради чего я и придумал Академию.

Чтобы обеспечить безопасность и укрепить стабильность, Республика будет преобразована в первую Галактическую Империю!

— Разумеется, на этом мой План не обрывается. Новорожденной Империи предстоит утвердить свою власть, собрать вместе разметанную конфликтом, коррупцией и бюрократией Республику. Вам придется преодолеть сопротивление защитников давно формальной свободы. В будущем вас ждут новые кризисы. Но сейчас… сейчас я поднимаю этот бокал за вас!
Он отсалютовал бокалом в пустоту и исчез.
Вторая — хоть о том, что она вторая, знали лишь единственный психоисторик на всю Галактику и мертвая голограмма — Империя наконец-то была основана. План был почти безупречен.
Всё-таки над кое-чем ученый был не властен. Он был не властен над аномалиями, что, впрочем, признавал.
Не властен был над аномалиями и Император Палпатин. Однако он этого, к сожалению, не признавал.

Мориарти - это порча. Демон демонов. Разумеется, он выглядит как человек, а не как монстр. Таково, к сожалению, свойство демонов в наш век. Почему? О, неужели ты не способен понять это самостоятельно, Джон? Ну же! Хорошо, специально для тебя.
Демон демонов - это бог, а бог - это идея. Таким образом, демон демонов, в первую очередь, - это идея демона. Бродячий философ сказал: "Ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния", - и бла-бла-бла и так далее. Дальше все подхватили, что все демоны живут в душе человеческой и придумали, вишенка, дьявола в человеческом обличье. Идиоты.
Мы, конечно, тоже не сразу сообразили, что случилось. До самой Жанны Д'Арк. До её воскрешения, если точнее. Тогда-то мы (не я лично, Джон, это было шесть веков назад!) и поняли, что упустили целых девятнадцать лет пробуждения Разикаль.
Они стали выглядеть как люди. И они стали думать почти как люди. Было куда проще, когда они были драконами.
Да, Джон, драконами. Нет, не надо делать удивленное лицо. Да, я знаю, я отрицал... Господи, вот только не надо истерик! Да, скрывал, обманывал, но сейчас - продолжай молчать. Вот. Молодец.
Я заподозрил, что Лусакан проснулся, еще шесть лет назад. Рост террористической активности, Ирак, Афганистан, финансовый, наконец, кризис - Майкрофт не поверил. Посоветовал не поддаваться искушению искать причину всех бед человеческих в скверне. "Знаешь, Шерлок, даже Гитлер был просто человеком". Но я был прав.
Если ты еще не забыл, то демон демонов - это идея. А какая идея витала на смене тысячелетий? Ну? О чем все говорили? Что предсказывали? Джо-о-о-н. Первая буква "А". Девять букв. Не слышу твоего ответа!
Антихрист, Джон. Миллионы, миллиарды людей говорили об этом. Ждали его. И он пришел. Нет, конечно, он не антихрист в христианском смысле. Но он использовал эту идею, чтобы войти. Умно. Они стали умны.
Где же его армия? Элементарно, скверна - это тоже идея. Надеюсь, мне не придется объяснять, как она преобразовалась? Молчание - знак согласия, отлично.
Вернемся к Мориарти. Мне не удавалось доказать, что Лусакан проснулся до тех пор, пока он сам не вышел на меня. Вот тогда его ощутил и Майкрофт. Он, конечно, даже не извинился.
Потом Мориарти скрылся, ты знаешь, а мы стали распутывать ниточки, ведущие к его организации. Не знаю, сколько бы мы этим занимались и сколько бы он успел разрушить, если бы он снова не пришел ко мне. Сам. И с той же методичностью, с какой разрушал мир, принялся разрушать себя. Поразительно. Демон демонов с фиксацией на одном единственном человеке; даже сейчас, в его тени, не могу предположить, из каких идей выросло такое. Это настолько поразительно, что мы даже не смогли поверить и, затем, сделать выводы. В общем, когда Мориарти застрелился, мы были не готовы.
И уж тем более мы были не готовы к тому, что всё кончится. Ни следа Лусакана. Его организация выкорчевывалась на удивление легко. Почти все из нас поверили, что он и не пробуждался, ложная тревога.
Но Мориарти умен, Джон. Он очень, очень умен. Он оставил систему. Он оставил себя как идею, как вирус, который проснется, когда мы утратим бдительность и совершит разрушение. Впрочем, это уже забота Майкрофта. Для нас сейчас важно другое: душа бога не погибает при уничтожении тела. Демон демонов переходит... куда? Ну же, это совсем очевидно. В ближайшее тело со скверной. То есть, в меня. Его душа сталкивается с моей, и они взаимно аннигилируются. Всё, конец истории.
Но я остался жив. Никакой аннигиляции и ни следа Мориарти. Я почти поверил, что он никакой не Лусакан... но я уже говорил, Джон, он очень умен. Он не пошел на столкновение. Он - идея в моём мозгу. Он растет. Он ждет.
Я понял это. У меня нет иного выхода, кроме как встретиться с ним в моем сознании и убить его. При этом я, конечно, тоже умру.
Ты не возражаешь, Джон. Это, разумеется, потому, что ты меня не слышишь. Передо мной лишь пустое кресло, а оно, в свою очередь, лишь в моей голове. Оно и к лучшему: ты бы стал кричать, а это не то прощание, которое я хотел услышать.
Поговорим еще немного, Джон. Мне надо говорить, чтобы не слышать его. Он следит за мной глазами сов, и пытается запутать, шепчет про то, что он моя тень, а я его отражение. Души-двойники, Фалон'Дин и Диртамен. Браться, разлученные давно, второй из которых стал смертным, а первый - оскверненным богом. Он постоянно это повторяет. Посмотри, на небе нет звезд, кроме одного созвездия, совы Тенебриум. Это созвездие Лусакана и Фалон'Дина.
Ты помнишь, я никогда не знал астрономии. Это знание не моё. Плохо. Пора заканчивать.
Джон, я иду за ним след в след. Скоро я его настигну, и мы встретимся у водопада. И тогда мы сцепимся. До конца.
Победа в войне.
Бдительность в мире.
Жертвенность в смерти.

Прощай, Джон.

В пустом мраморном камине вспыхнуло зеленое пламя. Из этого пламени, вращаясь волчком, возник потертый, но представительный господин в полосатом плаще. Господин приветливо приподнял обвисшие щеки:

- А, премьер-министр... - Корнелиус Фадж - а это был именно он - осекся, - постойте, где же премьер-министр?

- Полагаю, - заметил сухой джентльмен в черном, - что вы сейчас с ним и говорите.

- Что? - Фадж надулся, отчего стало крайне заметно, насколько он истрепался. Но в следующий же момент он, спохватившись, забормотал. - Ох, выборы, выборы, надо же, и у вас тоже выборы. Ужасный месяц, ужасный месяц... Надо же, я совсем всё позабыл.

- Понимаю.

Наступившая тишина объяла Фаджа. Он опустился в большое - и, запоздало понял он, дьявольски неудобное - кресло. Наконец Фадж снова заговорил:

- Сначала Брокдейлский мост - это, знаете ли, не опоры. Потом великаны; великаны-ураганы, рифма, черт её побери, простите мой французский... И Амелия Боунс. Амелия, Амелия... - он выпрямился, насколько позволило кресло, и выверенно скорбным тоном отбил. - Это огромная утрата для всех нас. Я чувствую, как моё сердце обливается слезами, - он обмяк в кресле, - мне будет её не хватать.

- Воды?

Фадж залпом выпил стакан. Премьер-министр сел за стол - не представительный стол-поле из красного дерева, а простой письменный - и принялся очень внимательно смотреть на Фаджа. Тишина вдруг стала интимной в плохом смысле этого слова: тот сорт тишины, что забирается под одежду и холодными руками трогает за места, которые не будут помянуты в приличном обществе.

Фадж глубоко вдохнул.

- Вынужден с превеликим сожалением сообщить вам, что Тот-Кого-Нельзя-Называть вернулся.

- О.

Фадж поправил галстук. Его посетило ощущение, будто напротив его имени в неведомом списке только что поставили точку.

- Тот-Кого-Нельзя-Называть - это...

- Я принял к сведению, - пауза. Премьер-министр дружелюбно улыбнулся. - Между прочим, как ваши дела?

- Дела? - переспросил Фадж. - Дела?! Да что там дела... Меня сняли с должности три дня назад...

Он почувствовал, что вместо точки напротив его имени поставили жирный минус, а тот, в свою очередь, обвели в кружочек.

- Я здесь, - цепляясь за официальный тон, выговорил Фадж, - чтобы ввести вас в курс дела перед встречей с новым министром магии, Руфусом Скримджером. Он будет здесь с минуты на минуту.

- И вы прекрасно справились с задачей, - с той же улыбкой ответил премьер-министр, - а сейчас... - помедлив секунду, он уронил:

- Позвольте мне вас не задерживать.

Вот почему противлюсь я равно
Открытой ли войне, иль потайной.
Ни хитростью, ни силой — с Ним ничем
Не совладать. Кто может обмануть
Всевидящее Око? И сейчас
Он, с высоты, провидит нас насквозь...

Джон Мильтон, "Потерянный рай".