Муссялович

«Пан», первая любовь Аграфены Александровны Светловой. Грушенька помчалась к нему в Мокрое в надежде, что он, и правда, приехал за ней, на ней женится и увезет в какую-то другую счастливую жизнь. Дмитрий Карамазов, примчавшись вслед за ней в Мокрое, впервые видит ее «соблазнителя» вместе с его «телохранителем» Врублевским: «На диване сидел он, а подле дивана, на стуле, у стены, какой-то другой незнакомец. Тот, который сидел на диване развалясь, курил трубку, и у Мити лишь промелькнуло, что это какой-то толстоватый и широколицый человечек, ростом должно быть невысокий и как будто на что-то сердитый. <...> Пан на диване поражал его своею осанкой, польским акцентом, а главное — трубкой. "Ну что же такое, ну и хорошо, что он курит трубку", — созерцал Митя. Несколько обрюзглое, почти уже сорокалетнее лицо пана с очень маленьким носиком, под которым виднелись два претоненькие востренькие усика, нафабренные и нахальные, не возбудило в Мите тоже ни малейших пока вопросов. Даже очень дрянненький паричок пана, сделанный в Сибири с преглупо зачесанными вперед височками, не поразил особенно Митю: "Значит так и надо, коли парик", — блаженно продолжал он созерцать. <...> Пан с трубкой говорил по-русски порядочно, по крайней мере гораздо лучше, чем представлялся. Русские слова, если и употреблял их, коверкал на польский лад...» Говорил же Муссялович так: «Пан польской пани не видзел и муви, что быть не могло...»

«Жених» Грушеньки вел себя очень заносчиво, пытался ею командовать, всех остальных обливал презрением. Но позднее выяснилось, что он вполне соглашался взять за Грушеньку деньги (да у Дмитрия не оказалось достаточной суммы), что он вместе со своим «телохранителем» обыкновенные карточные шулера и что, в конце концов, никакой он не «пан» и не «офицер», а всего лишь чиновник 12‑го класса (губернский секретарь) в отставке и «служил в Сибири ветеринаром». А в финале романа и вовсе сообщается, что «пан» Муссялович опустился до того, что выпрашивает в письмах у своей бывшей невесты Грушеньки по три рубля, но на суде, выступая в качестве свидетеля, пан Муссялович снова стал было заносчивым и даже говорить начал только по-польски, однако ж, уличенный другими свидетелями в шулерстве, быстро сник и потускнел.

Среди каторжников, состоявших в одной с Достоевским арестантской роте в Омском остроге, числился Иван Мусялович.