Nym
25 декабря 2019 к ориджиналу Загробная жизнь
|
|
Но на такую хорошую задумку нужна реализация. Очень хорошая реализация.
Темы, на которые вы так лихо замахнулись, требуют необычайно интересного, мощного персонажа. Я попытаюсь что-то подобрать для иллюстрации: – со мной ничего не произошло, агент Старлинг. Я сам произошел. Вы не можете зачеркнуть мое «я», считая меня всего лишь жертвой различных влияний. Вы предали добро и зло ради бихевиоризма[1], агент Старлинг. Вы всех заковали в непостижимые узы добродетели. Посмотрите на меня, агент Старлинг. Вы можете назвать меня исчадием ада? Я – олицетворение зла? Это “Молчание ягнят”, Томаса Харриса. Хорошенькая заявка на участие. – Думаю, вы несете в себе разрушение. Для меня это одно и то же. – Исчадие ада всего лишь разрушительная сила? Тогда ураганы тоже зло, если все так просто. Еще у нас есть огонь, град. Писаки назвали все это «Деяниями Божьими». И раз уж вы завели тему Бога и той-самой-книги: Бог, обусловливая в вещах благо миропорядка, в качестве следствия и как бы акцидентно обусловливает порчу вещей, согласно сказанному: «Господь умерщвляет и оживляет» (1Цар. 2, 6). А когда читаем: «Бог не сотворил смерти» (Прем. 1, 13), тут следует разуметь, что Бог не желает смерти ради нее самой. Однако порядок справедливости относится к порядку мироздания, и он неукоснительно требует наказания за грехи. Следовательно, по указанной выше причине зло наказания исходит от Бога, но зло преступления – никогда. Фома Аквинский, “Сумма теологии”, том второй, вопрос 49, раздел 2. Чтобы составить стоящий, на должном уровне, сильный диалог о смерти, о мере вещей - нужно набрать больше матчасти, чем для суждения об астрофизике. Иначе пафос пропадает втуне, форма не обосновывается содержанием. Нужно предложить неожиданный, неоднозначный и при этом логически верный вывод из предложенной простой посылки. Хорошенькая же задачка - сформулировать доброго всесильного бога в мире, переполненном злом. Вы проваливаете диалоги со своим стариком наглухо, всухую, с треском. Ваш старик раздут, но за его дутым пафосом не стоит сложных этических, философских или иных измышлений. Даже жизненного опыта особо не видно. Мысль про ах, родные в нашем сердце - клишированна донельзя. Её можно воспроизвести в драматический момент, как сорт утешения, как нестареющую истину - не плачь, малыш, мама всегда будет рядом с тобой, пока ты помнишь о ней. Но не вместо сложного диалога между последними живыми людьми. 2 |