Поэтому когда меня наконец отпустили из тисков парализующих заклятий, то, встав, пошатываясь от магической жизнепотери, первым делом я уперся взглядом в лицо Амелии и сквозь стиснутые зубы с трудом вытолкнул из себя слова:

— Ты, Боунс, осознаешь, что перешла всякие границы? — спросил я.

Не было ярости, не было злобы. Была спокойная и холодная ненависть. И уверенность, что я обязательно отомщу. Скоро. Эту угрозу даже не нужно было озвучивать. Более того, учитывая послезнание, совсем наоборот — в обязательном порядке про это нужно было промолчать. Но и оставить все случившееся просто так я не мог. Сейчас мне было плевать на все. На боль ран. На прилюдное обнажение. На будущие проблемы… На все, кроме этой вот ненавистной мне твари, что стояла за спинами стражников, ненароком сместившихся так, чтобы прикрыть свою начальницу от возможного нападения. Той, что почти убила моего брата и серьезно ранила меня.

— Понимаешь, что после такого тебе недолго быть главой департамента? Да и вообще работать в Министерстве!

Эта сука даже бровью не повела! Взглянув в мои глаза, она удовлетворенно не увидела в них даже следа адекватности. А откуда ей было взяться, этой адекватности? Совсем неоткуда. Не после же штурма укрепленного поместья? И не благодаря наблюдению за массовым жертвоприношением. Не из-за совершенного убийства. Не после нерекомендованного Министерством магии ритуала и обретения брата, который сейчас погибал у меня на глазах. Не в результате дурманящей разум магии рода, которая — рекомендовала? настаивала? указывала? — нет, четко оформленных приказов не было, но желание немедленно любым способом устранить преграду, стоящую на пути излечения последнего в роду, — оно… давило.