Дорогой автор, я...
Я не знаю канон - потому что _знаю_ канон. Потому что мне Кинга читать настолько тяжело психологически, что я его просто не читаю. Вот из-за таких вот детских смертей.
И... я реву сейчас просто, автор. Спасибо вам за эту спасенную жизнь.
Я дико боялась, что все закончится... не так. А, видимо, так, как оно закончилось у Кинга.
Потому что вы безжалостны. Вы не ищете слова помягче, не брызгаете духами, чтобы заглушить запах мочи и страха. Жестоко, жестко и правдиво.
Ощущение постоянного ужаса, от начала до самого конца - потому что чудовища из шкафа оживают на твоих глазах, потому что фантазии замученного обычными детскими страхами мальчика становятся правдой... И это не мистика, не злые фокусы, не потусторонняя сила - это реальность. Настоящая. Приземленная. С мутными безумными глазами.
Я боюсь собак - после того случая, как здоровенная псина, в два раза больше меня, меня поцарапала. И все-таки есть собаки, которым я доверяю, к которым привязываюсь. Добродушные, надежные, теплые. Как Куджо.
И добрейший пес, превратившийся в монстра... Погибший уже, на самом деле, пес. Это жутко - и самого пса жаль, но... На жалость к нему нет сил. Нет времени. Потому что надо спасать тех, кого спасти пока можно.
Три героя, три взгляда. Умирающего пса, теряющего свое "я", пса, от которого не остается ничего, кроме боли, страха и злобы. Ребенка, доверчивого, доброго, послушного и совершенно беспомощного, захлебывающегося ужасом. Матери. Не самой верной жены, не самой храброй женщины, испуганной до полусмерти женщины - которой захлебнуться ужасом просто нельзя. А раз нельзя... Она не захлебнется.
И как поданы эти точки зрения!
Сознание издыхающей - озверевшей, обезумевшей, когда-то самой доброй на свете - собаки. Собаки не люди, но они чувствуют, отзываются на доброту... И эта фраза ярче всего показывает, что в мозгу Куджо что-то сломалось. Если собака начнет путать запахи, если то, что было нежностью, станет опасностью... Собака - зверь. Зверь боится боли.
Тэд... Малыш Тэд. Ребенок у вас вышел поразительно настоящим, трогательным, живым. Он оказывается в этом кошмаре куда раньше Донны, ведь он точно знает, что Монстр есть... И при этом он наивное славное дитя, которое просто не может осознать все это до конца. Папа, покупающий ему мороженое, неодобрительно качающая головой мама и счастливые детские сны, игрушечные оранжевые пульки. Он такой... ребенок. Который знает, что Слова от Монстров не работают потому, что они не дома. Который не умеет читать, но помнит их наизусть и верит в них всем своим детским сердечком. Потому что их написал Папа, и Мама тоже верила, что они помогут.
В последних абзацах, когда Тэд начал заикаться, я просто... Я реву, автор. Просто слезы по щекам катятся.
Донна права, и ей, и Тэду теперь нужно пройти долгий путь. Ходить к специалисту, справляться с кошмарами, заново учиться говорить... Донне придется справиться: она мать. Оправится ли Тэд - я не знаю, но... Мне дает надежду то, что он маленький совсем пока. В таком возрасте спасти сознание проще. А еще... А еще он просто жив. А пока человек жив - жива и надежда.
А для меня лично самым жутким в вашем рассказе стало вот это:
Меня просто трясет сейчас. Этим летом у нас, в Израиле, несколько детей уже сварились в машине заживо. Родители просто забыли их там, оставили в машине и пошли по делам - а детский организм не выдержал жары.
Не нужно ни Кинга, ни Куджо - достаточно простой родительской безответственности.
И в вашем рассказе эти строчки сделали всю ситуацию еще страшнее. Потому что недостаточно спастись от слюнявой пасти бешеного пса. Опасность - она не только снаружи, она не только внезапно оживший монстр из детского кошмара. Она и внутри. Простая, житейская, но не менее смертельная.
К слову о родителях, забывших своих детей в машине - в стране, где каждый с детского сада знает, как опасна жара. Мне о них напомнила и вот эта горькая ирония:
Но кому-то везет с теми, кто их любит.
И какая же потрясающая здесь Донна. Потрясающая именно тем, кто она. Просто - мать. Готовая на все.
Знаете, есть такая полушутка: "В детстве ты боишься насекомых и шарахаешься от пауков. Потом у тебя появляются дети, и ты без жалости давишь тапком тарантулов и скорпионов, а после еще и с наслаждением пинаешь их трупы". И это какие-то членистоногие, да?
А тут жуть такая, что любому захочется, простите, в обморок хлопнуться, глаза закрыть, чтобы только не видеть, не думать, не чувствовать. Спрятаться в "домике". Только мать себе такую роскошь позволить не может. Потому что кто пройдет через нее - убьет ее сына. А значит, через нее пройти никак нельзя.
Детский. Пистолетик. Господи. Я все не могу отогнать от себя мысли: а если бы он был не заряжен? Если бы... Хотя пусть. Потому что в эту единственную секунду Донна смогла бы его убить голыми руками. И пусть пес ей эти руки хоть откусит.
Одна крохотная игрушка, малюсенькая деталь. Папин подарок - и глупый такой, несуразный, не кстати сделанный, мама не одобрит...
Обычный термос. Папин термос.
И целая спасенная жизнь.
И ключ... Ключ здесь тоже - просто выстрел в голову.
Горький цинизм самой жизни. Легко мечтать, как спасешь весь мир. Легко сочувствовать соседскому горю. И все-таки своя рубаха ближе к телу. И все-таки ты делаешь то, что должен, и не позволяешь себе неравнодушие. Нет времени на сожаления - нужно добраться в Касл-Рок.
Тэд спасен.
Спасибо вам огромное, автор. Просто... спасибо.