Комментарий к ориджиналу: Черное солнце

12 августа в 12:02 к ориджиналу Черное солнце

Здравствуйте!

Часть 1.

Эти две главы дали небольшую эмоциональную передышку. Несмотря на то, что Эл и Эд предельно осторожны и осмотрительны, ведут себя сдержанно, в кратких жестах, деталях, словах и взглядах читается очень много любви и тепла. Чувствуется, что между ними все устаканилось, что с тех кричащих, отчаянных нот, в которых была и страсть, и отчаяние, и бездна непонимания, они перешли к тихой, но невероятно мощной слаженной мелодии любви.

Скажу честно: у меня не было никакой уверенности в том, что мелодия любви Элис и Эдварда зазвучит. И тем больше я рада тому, что ошиблась. Время привыкания друг к другу прошло, они в самом деле стали гораздо ближе. Они любят друг друга, и, что важно особенно в такие времена, — чувствуют друг друга. Нет необходимости объяснять. Может быть, такая степень близости достигается часто именно после взаимного непонимания. При условии, что у обоих хватит сил и желания любить друг друга. Не первым порывом страсти и влечения, а любовью, которая часто в своей радости заключает и определенный груз, и ответственность, и обязательства. Тем ценнее то, что накануне особенно темных времен Эл и Эд смогли прийти друг к другу.

Прошло несколько лет - и мир погружается все глубже в пучину ужаса, однако все еще радуют глаз краски осени, и находится время для краткой нежности и искренней заботы. Которая еще ценнее оттого, что впереди темные времена. Мне очень дорого, что мы можем видеть и эту сторону жизни Эда и Эл. Прежде всего это показывает, что после страшных потерь, испытаний, преодоления обстоятельств и, главное, самих себя, они смогли построить свой брак и они могут быть счастливы даже в Берлине накануне Второй мировой. Трудно жить на острие ножа, но порой еще большего труда (просто другого, незаметного, но усердного) требует каждодневная размеренная жизнь, которая, о да, может оборваться в любой момент.

Вспоминаются слова Эдварда, из едва ли не самой первой главы: мне хотелось бы, чтобы те, кто потом узнает о нас и о нашем времени, поняли, что несмотря на время и все сложности, мы по-прежнему были людьми, и мы хотели, как и всегда, и любви, и жизни. Природа человека в этом смысле неистребима. После тяжелых времен мы находим в себе силы на веру и надежду. Может, это наивно. Но для человека — жизнеспасительно. Иначе все бы мы вышли в окно в минуту отчаяния. Но взрослое сердце, несмотря на свою "взрослость", способно тоже надеется на лучшее. Поэтому счастье Эл и Эда, может, и удивляет тем, что оно есть. Но все же, в нем много закономерности и самой жизни: человек не может жить во тьме. Даже в Берлине, накануне войны. Думаю, громадное мужество нужно для того, чтобы, понимая неотвратимость таких событий, продолжать жить. И не сходить с ума. Слышать свой собственный, вполне естественный страх, но, опять же, продолжать жить. Просто потому, что таково время. И потому, что даже если само время мы не выбираем, мы способны выбрать то, какими нам быть в этом времени. На самом деле, меня невероятно потрясает то, какими взрослыми, какими сильными были люди того времени. Я не представляю, сколько отваги и душевных сил требовалось для того, чтобы продолжать жить в то время. И не просто жить, а жить деятельно. Идти против нацизма. Идти все равно, даже наблюдая за тем, как он становится едва не повсеместным катком для множества стран. В чем черпать эту силу? Я не знаю. Но люди того поколения — для меня пример, они, мне кажется, гораздо взрослее, цельнее нас. И, возвращаясь к вашим словам: жить обычную жизнь, понимая, что за время стоит у порога. Но все равно продолжать жить. Хранить в себе сердце и человека. И знать, что победа — будет ("Мы умираем, но не сдаемся!", как было написано на стенах Брестской крепости).

Эл вроде бы перестали пресладовать с вопросом ее происхождения, но вот прицепились к ее бездетности. Крайне болезненный и острый вопрос, и боль, которую испытывает Эл, можно прочитать между строк в сцене, где Кайла сообщает ей о своей радости. Эл и хочет искренне ее поздравить, но там, в груди, явно все сжалось, и в этот миг она больше думает не о Кайле, а о своей потере... И эта линия приводит нас к такому трепетному и глубокому моменту в финале главы: когда Эд отвечает ей на вопрос, что будет любить ее, даже если у них не будет детей. Хотя, я бы переместила акценты так: когда Элис решается задать ему вслух этот вопрос. Получается, все эти годы жило в ней сомнение, точило, как червь, что вот, она "неполноценна", вдруг Эд ее разлюбит за этот изъян? Иррациональный страх, ведь сколько раз Эд подтверждал свою любовь, но он жил в Эл и точил ее, а значит, надо было высказать его, чтобы получить такое утешение. В ответе Эда я и не сомневалась, но им важно было это проговорить, чтобы стать еще ближе. При этом мы знаем, что Эд не равнодушен к детям. Что он считает годы, сколько было бы сейчас лет их ребенку, гадает про себя, кем же он был, мальчиком или девочкой (помню, что Эл уверена, что это был сын), и немилосердно пересекает всякую дальнейшую мысль: если бы... Впрочем, тут жесткость служит благому делу: недолго сойти с ума от боли и сожалений, если позволить бесплодным мечтам увлечь себя.

Претензии к Эл со стороны нацистов очень характерны для них. И для них это, конечно, забавная игра. Мы помним, как они рассматривали женщину и ее роль в обществе. Впрочем, на мужчин они смотрели немногим лучше. Я абсолютно верю тому, что ответил Эдвард: он будет любить ее и в том случае, если они так и не станут родителями. Потому что за всеми своими личными, и уже пройденными испытаниями, Милн вынес одно: сама Эл дорога ему, как никто другой. Да, смерть ребенка — это утрата и боль. Но средоточие его любви, и, во многом, мира (трепетного, настоящего, живого, того, что без нацистских флагов) — в Элис, в любви к ней. Их личная история причудлива в этом смысле: они встречали друг друга раньше, кратко. Что-то знали друг о друге, что-то (как влюбленная в Эдварда юная Элис) додумывали, но теперь их путь стал единым. И в этом смысле даже их первая встреча в Лондоне очень красноречива: Милн, который много опытнее и старше, вдруг замирает перед Эл. Он в замешательстве перед ней, он досадует за это на самого себя. Но именно с той встречи незримо открывается то чистое, что всегда, особенно в окружающем их мраке, особенно будет греть Милна, на всех рубежах и на всех поворотах. Эту чистоту, этот свет, это преображение свое рядом с Элис он и ценит, я думаю, больше всего. И поэтому — любовь. Даже если не будет детей. Мне кажется, Эл подозревала именно о таком ответе, но, может, из страха не была уверена в нем до конца. Как из страха она могла и не спрашивать об этом раньше. За внешней, может быть, сухостью Милна — горячее сердце. Он, как вы и сказали, тоже переживает смерть их ребенка. Не так, конечно, как Эл. У него (что для Эдварда типично) все гораздо более скрыто, на большой глубине. К тому же, на нем обязательства. Он — ведущий, он — главный. А если он будет растерян и потерян? Сам расценит это как непозволительную слабость. Потому все переживания — на спрятанной от других глаз, глубине. От таких размышлений о прошлом (а кто был — мальчик или девочка? А сейчас ему\ей было бы...) в самом деле недолго сойти с ума. Что невозможно и нельзя в условиях разведки.