#творческиемуки #драбблы

На фоне недовольства всякими лордами Поттерами возникла у меня идейка одного миника с этим самым Лордом. Но на миник времени нет, потому набросала драббл:

Постхог, Гарри Поттер, Альбус Поттер, Джинни Уизли, Скорпиус Малфой

У отца такой взгляд, что я невольно ежусь. На мать сам уже не смотрю, я же все-таки не железный.
– Альбус, – говорит отец мертвым голосом, – это наша последняя встреча... Последняя нормальная встреча, понимаешь?
Я-то понимаю. Это не у отца мертвый голос, это я уже почти мертв, потому и кажется мне дракклова чушь. Отец уже заранее меня осудил и приговорил, как и Визенгамот. Я знаю. На мать все так же не гляжу, не могу.
– Альбус... Хотя бы сейчас ответь мне: зачем? Зачем все это было? – настырно допытывается Главный Аврор Поттер, он же мой дражайший папочка.
Усмехаюсь в лучших традициях Скорпиуса Малфоя. Скорп бы сейчас мной гордился, наверняка. Впрочем, не знаю, может мне и не удалась гордая ухмылка, может, мою осунувшуюся рожу сейчас перекосило оскалом – таким, как на колдографиях Барти Крауча-младшего, тех редких, которые мы с трудом добыли из архива Министерства. Зеркала в моей камере нет, папочка, конечно же, не стал добиваться для меня хороших условий. Мой справедливый папочка, мой ревнитель добра и мира во всем мире...
– Альбус? – не отстает он. – Альбус, мне нужно понять!
Я молчу. Конечно, ему нужно. Ему всегда все нужно. А я молчу потому, что у меня не осталось слов, уже все миллион раз высказаны, я объяснял ему до хрипоты все эти годы, а он не слушал. Он так и защищал эту насквозь прогнившую систему, которую сам же и удерживал от неминуемого иначе краха и разложения. Я сорвал голос в наших спорах, где пытался донести до него, что все надо менять: этот мир, этих людей. И если они не хотят меняться сами, то им надо помочь.
– Альбус! – повышает он голос.
На стене передо мной надпись, пунктиром выведенная моей же собственной кровью – с ума сойти, какая крепкая у людей кожа, я весь выбесился, пока смог палец проколоть, иголки-то у меня не было, нашел какой-то почти острый камушек. Зато теперь там виднеется: «Лорд Белый Север». Ну да, не анаграмма – не повезло мне с именем, я же не Том Риддл. И вообще, это глупое прозвище, которое мы со Скорпом от нечего делать, по дурости, в школе придумали – помню, было невыносимо скучно на истории магии – а оно возьми, и приживись. Лили вечно с нас ржала, как ненормальная: «Лорд Белый Север» и «Лорд Скорпион», «два полных придурка».
– Альбус, поговори со мной... – просит отец.
Я вздыхаю. Его можно понять. Завтра будет суд, завтра меня обязательно признают виновным – не спасет даже гордое звание «Сына Героя Магического Мира». Уничтожение двухсот невинных людей – это вам не шутки...
– Сын, я хочу понять тебя. Я, правда, очень хочу. Я готов выслушать. Готов постараться, – жалко горбится отец, голос дрожит.
Поздновато, папа. Я уже давно сказал, что хотел. Ты думаешь, мне их не жалко, этих людей, собравшихся на праздник, рассевшихся по трибунам под звуки музыки, следящих за быстрыми движениями любимых игроков квиддича, сопереживающих командам... А потом все, боль, страх, и небытие? Я их ночами вижу, я спать не могу, потому что они рядом – а скоро станут еще ближе, потому что я уйду туда, к ним, в это ничто. Но как иначе я мог донести до вас серьезность моих слов?! Как мог пробудить вас, указать на несовершенство системы, на ее недочеты, на это бесконечное «я-не-виноват, это-не-моя-обязанность, я-за-это-не-отвечаю, мне-все-равно»?! Теперь вам снова не все равно, теперь министерские задницы шатаются на своих стульях, а некоторые уже провалились по уши в зловонную жижу собственных экскрементов, под грузом трусости и... И чего-то там еще, я не мастак говорить, это Скорп может замутить такую речь, что все встанут и стройными рядами леммингов пойдут в пасть к василиску.
– Это все дерьмовый Малфой, проклятый Слизерин, проклятый Малфой! – словно читает мои мысли отец. А может и читает, легилименцию он любит, наш славный аврор Поттер!
Да, это все Малфой, и не только, я и сам «с усами». Началось с мальчишества и дурости: «Малфой, так ты из бла-а-а-га-а-а-родного, браголодного рода? Лорд Малфой, сэр!» – «Да ты и сам не лучше, Лорд Поттер, смотри, твоя генеалогия половину книги занимает, в маггловское время вы аристократами были, чувак, ты не так прост, как кажется, о, великий Лорд Альбус Северус, Белый Север, ваше сиятельство!». Трепались о всякой фигне, дошли до Темного Лорда – который в миру Томми Риддл, папаша мой ему все нервы, говорят, вымотал и до инфаркта довел. Скорп и говорит: мол, изначальная идея у его темнейшества была неплоха, извратили ее потом только – да так всегда бывает. Спорили с ним до хрипоты, мой аргументы главный был, конечно, «вас, Малфоев, всегда на плохишей тянет». Скорп ржал, как псих... Потом посерьезнели, стали маггловский мир обсуждать. Дерьмовый, надо сказать, мир у них. Надо быть полным дебилом, чтобы равняться на него, как любят у нас в Министерстве продвинутые чуваки.
– Альбус, скажи мне только одно: Лили ведь жива? – подает голос мама.
Стискиваю зубы. Лили всегда была «эта тупая малая», я и не заметил, как она выросла и поумнела. Скорп заметил первый. Лили, оказалось, подслушивала нашу умную болтовню – к тому времени у нас появился малочисленный кружок из тех, кому, так же, как и нам, не наплевать было на судьбу нашего общества. Я, Скорпиус, Никки Забини, Доминик Уизли (надо сказать, вреднющая девка, но ума – таки палата, серьезно), Бэби Гойл (тоже вот прозвище, которое намертво прилипло), еще Пьюси и Крошка Нотт, младшая кузина Скорпа. Все целеустремленные и понимающие, что к чему.
– Альбус, я тебя умоляю! – плачет мама.
Я тоже плачу. Только внутри. Снаружи я-то весь такой из себя бесстрастный Лорд Белый Север... Ну, я по крайней мере надеюсь на это.
А вообще, да не расстраивайтесь вы так. У вас же есть еще ваш дорогой, правильный сынок Джимми, о наш непогрешимый Джеймс, гроза квиддича и девчонок, душа компании и этого душного, грязного мира!
– Да конечно жива она, как и этот Малфой – этот всегда вывернется! Еще бы он сдох, он живуч, как его родичи, твари чистоплюйные, белобрысые уроды! – срывается отец и перечисляет еще много разных эпитетов в сторону родаков Скорпа.
Отец не верит, что Лили и Скорп погибли. Он думает, что они подстроили свою смерть и смылись куда-то в малфоевское поместье заграницей. Малфои, умницы, ничего ему на это толком не отвечают. «Скорпиуса нет», – говорит Драко Малфой с тем невыразительным лицом, которым я тоже очень хочу обзавестись. Мой отец брызжет слюной: «Ты видел его тело? Ты уверен, что он мертв? Ты видел тело моей дочери?». Но папаша Скорпа ни дохлого драккла не видел, и потому ничем не может помочь.
Я тоже ничего не говорю. Да я и не знаю. Мои воспоминания уничтожены, мы так решили. Они все не хотели знать о нас пока мы жили, пусть не знают о нашей смерти. Жаль, в моем случае эта схема не сработала.
– Альбус, Альбус, – плачет мама. Мое имя за эти недели звучит чуть ли не ежесекундно из чьего-то лживого рта. Оставьте меня в покое!
– Роза сказала... – начинает отец.
Я не выдерживаю и ржу, как идиот. Роза – тупая корова, ревнивая корова, ревновала то меня к Скорпу, то Скорпа ко мне, то нас к Лили, то Лили к нам. Тупая, тупая, ревнивая корова. Ненавижу. Ненавижу предателей.
– Я просто хочу знать! – кричит мама и трясет меня за плечи. Лицо у нее красное, рот раскрыт так, что видны гланды. Поцелуй дементора – самая отвратительная вещь, вишенка на тортике этого лицемерного мира. У нас не получилось его уничтожить, но, надеюсь, мы его основательно раскачали, и теперь качели не остановятся, пока не совершат головокружительное сальто-мортале в своем полете в новую Вселенную.
«Мой сын – террорист», – потрясенно сказал в самом начале папа. Ну-ну, папочка, не расстраивайся, все не так однозначно. В вашем мокричном мирке я террорист, в том идеальном – который мне пока так и не удалось построить – я кто-то совсем другой... Я верю, что некоторые из нас еще живы. Я не помню, но я верю. Моя жертва не будет напрасной (охренеть, как пафосно, прямо как для манифеста) и все будет так, как надо.
Они еще долго говорят – все такую же чушь – и наконец уходят – ну и скатертью дорога, пошли вы все, ненавижу, уроды... Сижу, смотрю на стену.
Ну да, мне страшно.