Когда-то, давным-давно, когда Вэнь Цин была совсем маленькой, мама учила ее вышивать. Показывала, как вдевать нитку в иголку и как делать стежки, помогала неловким маленьким пальчикам справиться с упрямой тканью. Матушка смеялась, закрываясь рукавом, когда надутая и раскрасневшаяся А-Цин топтала обутыми в узорчатые башмачки ножками не поддавшийся узор... Вэнь Цин так и не научилась вышивать, да и другие девичьи добродетели - игра на музыкальных инструментах, живопись и кулинария - не нашли отклика ни в уме, ни в душе.
Тяжело вздохнув, прищурившаяся на чадящий светильник Вэнь Цин, наконец, попадает нитью в узкое игольное ушко и протягивает длинный нитяной хвостик. Пока руки споро подготавливают то, что надо сшить, мысли ее уносятся далеко-далеко.
Туда, где ветхой пестрой вышивкой расползлась под неловкими пальцами вся ее жизнь. Нет уже на этом свете родителей, давно позабыт дом, она сама успела побыть и подающим надежды заклинателем, и искусным медиком, и - на короткий миг - гением, дожившим до воплощения своих, казавшихся несбыточными, идей... а еще беглецом, бродягой, преследуемым всеми, обреченным на смерть. Да, неуклюже вышитая жизнь, как и всякая грубая поделка разваливается в руках при первом же испытании на прочность. Торчат оборванные разноцветные нити-судьбы близких людей - белая, красная, чёрная...
Вэнь Цин поднимает глаза, на секунду встречаясь взглядом с терпеливо ждущим начала операции братом, и мелкими, аккуратными стежками - видела бы матушка! - начинает пришивать оторванную неизвестным врагом руку.