#даты #литература #длиннопост
175 лет со дня рождения Фридриха Ницше.


Мало есть философов, равных Ницше скандальностью посмертной репутации. Хотя он не был философом в том смысле, в каком ими были Кант или Гегель. Ни классических трактатов, ни стройной логики. Это скорее традиция философии античной, еще не выделившейся из «науки».
Все, кто о нем пишет, начинают с того, что философия Ницше непоследовательна и необычно изложена. Если, конечно, можно называть «философией» философские поэмы и эссе. И этот жанровый микс в сочетании с ярким даром слова сослужил Ницше не очень хорошую службу. Художественные образы, принятые за философские постулаты и к тому же выдранные из контекста — о, этот контекст! Ницше проклинали представители диаметрально противоположных мировоззрений. И использовали в своих интересах — тоже.
Реплики Ницше вошли в язык, разлетелись на крылатые цитаты, которые применялись весьма широко и разнообразно. Иногда это было более или менее безобидно, как случилось с выражениями «вечное возвращение» и «переоценка ценностей» — или с изречениями «что не убивает меня, то делает сильнее», «если долго смотреть в бездну, то бездна посмотрит в тебя» и т.п.
Но обычно Ницше везло меньше. Очень уж эффектны были реплики — и заманчива возможность использовать их как угодно. Один дореволюционный критик (В.Чуйко) даже называл его «жертвой беспорядочной любви к парадоксу».
По отношению к наследию Ницше очень часто употребляют слово «афоризм» — и вот тут возникает некоторая подстановка. Афоризм выражает определенную законченную мысль. Но Ницше — не Лабрюйер и не Ларошфуко. Те фразы, которые подхватила публика, в большей или меньшей степени были выдернуты из контекста — а следовательно, никак не «закончены».
Пример: знаменитая реплика, которая чаще цитируется в сокращенном и искаженном виде: «падающего — подтолкни». На самом деле у Ницше — «Was stürzt, soll man noch stoßen», т. е. «что», а не «кто»:
Речь здесь о необходимости освободиться от старых взглядов на жизнь, когда они стали оковами, помехой на пути. Но сокращенная до пары слов реплика прекратилась во что-то наподобие антитезы пушкинской «милости к падшим».
Вообще же эта книга — «Так говорил Заратустра» — нечто вроде поэмы в прозе, оформленной как четырехчастная симфония, и в ней содержится огромное количество реминисценций (в том числе пародийных), отсылок к Гомеру и Аристотелю, Лютеру и Вагнеру, Гёте и Шекспиру — и, конечно, к Библии. Очень важным элементом ее является игра смыслов, ритма, звукописи: Андрей Белый говорил по этому поводу, что по-русски нечто подобное мог написать разве что Гоголь. Выдранные из «Заратустры…» куски текста получают тот смысл, который угодно будет вложить выдравшему.
Например: «…как говаривал Ницше: “Ты идёшь к женщинам? Не забудь плётку!”»
И от слова «говаривал» — сразу впечатление, будто у Ницше это была такая любимая послеобеденная поговорка. Хотя фраза принадлежит персонажу из «Заратустры…» — притом персонажу женскому!
Другое знаменитое выражение Ницше — «Бог умер». Вот его ближайший контекст:
Сквозная тема Ницше — в его же выражении «переоценка ценностей».
Век позитивизма постепенно подточил устои прежней простодушной веры, и то, что вчера было нравственным ориентиром, сегодня оказалось декорацией, данью традиции, на которую больше нельзя опираться. (В России похожую роль сыграл Н.Г.Чернышевский с его теорией разумного эгоизма и новых людей, сформулированной еще в 1860 году: он попытался основать новую этическую философию на «антропологическом» принципе и превратился в такую же скандальную фигуру, какой позже стал — в европейском масштабе — Ницше.)
Ницше назвал современную европейскую мораль моралью стадных животных. Она поставила личность на службу «общему благу» (читай — массе) и тем уничтожила саму идею личности, возведя в идеал безопасность и посредственность (© В.П.Преображенский). Ницшевский образ «сверхчеловека» вырос из отвращения, которое автор питал к массовому усреднению. Знать и противопоставляемая ей чернь в системе Ницше — это не социально-политические, но моральные категории (© С.Д.Франк).
В «Заратустре…» Ницше выразил это чувство со свойственной ему категоричностью — чем, конечно, подставил себя под удар:
Впрочем, даже этой уязвимой позицией его попрекали: Н.Минский писал, что вернейшее средство привлечь толпу — это бранить ее и превозносить «избранных»; уж конечно, каждый захочет считать себя избранным:
А Л.Троцкий (да, тот самый) заклеймил Ницше как ненавистника демократии. Аргументация у него была в своем роде замечательная. Для начала Троцкий справедливо упомянул, что вырванные из контекста фразы могут послужить иллюстрацией любого заранее заданного положения. Поэтому он принялся за анализ «общественной почвы», на которой, по его мнению, вырос феномен Ницше, и заключил просто прекрасной фразой: «Из Назарета может ли быть что доброе?»
Что и требовалось доказать. В целом, более хитроумная версия «не читал, но осуждаю».
Параллель с Христом остается на совести Троцкого (тем более что в данном случае она работает против него), но как бы опрометчиво ни выражался Ницше, в этих наблюдениях и переживаниях он был не одинок.
Еще в 1855 году А.И.Герцен, чью книгу «С того берега» сейчас называют самым ницшеанским произведением русской литературы, дал убийственную характеристику современников:
В «Былом и думах» он писал о мещанстве, поработившем Европу: мещанство тогда уже перетекло из категории социальной в нравственную (филистерство).
А в 1930 году Х. Ортега-и-Гассет пишет:
«Посредственность» всегда прекрасно себя узнавала в таких выпадах и мстила как могла. Причем страшнее всего оказалась не прижизненная травля, а посмертная канонизация, с кастрацией и искажением всего наследия, которое ставилось на службу очередной власти. В России как раз такая судьба постигла Герцена: с подачи известной ленинской статьи он был объявлен предтечей Октябрьской революции, а в конце ХХ века попал в список «соответчиков» по ее итогам. Хотя достаточно прочитать «Письма к старому товарищу» — политическое «завещание» Герцена, — чтобы убедиться, что он предостерегает против насильственной ломки режима и попыток форсировать прогресс общества, против обобществления земли, против грубого утилитаризма; но когда такие мелочи смущали пропаганду, которая вербовала себе союзников из числа авторитетных исторических фигур? Вырываем из контекста нужные нам фразы и объясняем их как хотим! А что Герцен там ляпнул: «Нельзя людей освобождать в наружной жизни больше, чем они освобождены внутри», — так ведь это можно и пропустить…
Так же поступила с наследием Ницше в свое время и германская машина идеологической пропаганды. И времена те уже ушли, а ложь осталась.
Все дело в том, как мы понимаем, как мы произносим слово «сверхчеловек», — замечал В.С.Соловьев. В этом — и истина, и ложь ницшеанства.
Это словечко подхватили идеологи Третьего рейха, а заодно записали и Ницше в свои предтечи: кто там станет вспоминать, что Ницше называл лозунг «Германия превыше всего» концом немецкой философии и отказался от прусского подданства; что он всю жизнь гордился своим славянским происхождением (фамилия его предков-поляков — Ницкие) и называл русских и евреев самыми одаренными и перспективными нациями (© К.А.Свасьян). По части идеологической «перекраски» мыслителей прошлого все политические режимы так или иначе стоят друг друга.

Всю жизнь Ницше живо интересовался русской литературой. Он переводил Пушкина, был «знаком» с Печориным и с Базаровым (русские версии «сверхчеловеков»), но особенно почитал Достоевского: «это единственный психолог, у которого я мог кое-чему научиться; знакомство с ним я причисляю к прекраснейшим удачам моей жизни»…
Русская литература платила ему взаимностью. Нравился Ницше не всем, но всем был интересен. «С таким философом, как Нитче, я хотел бы встретиться где-нибудь в вагоне или на пароходе и проговорить с ним целую ночь, — писал Чехов Суворину (25.02.1895).
Все, что русские получили от Ницше, было возогнано преимущественно в литературу (© В.Шохина).
На рубеже XIX — XX веков нашу литературу наводнили герои-ницшеанцы. Но оказались они очень разными. Философия Ницше обладала свойством индикатора: она разоблачала исповедующего ее человека, именно благодаря своей метафоричности. Скажи мне, как ты понимаешь Ницше, и я скажу тебе, кто ты. В «Вишневом саде» Симеонов-Пищик простодушно замечает:
Герои-ницшеанцы есть у Чехова («Дуэль») и Куприна («Поединок»), у Арцыбашева и Л.Андреева, у Гумилева и Маяковского. Позже — у А.Толстого, Эренбурга, Олеши и Зощенко. Но больше всего их у Горького. На стене кабинета Горького портрет Ницше висел рядом с посмертной маской Пушкина.
Что замечательно: два хорошо известных нам еще со школы персонажа «Старухи Изергиль», противопоставленные друг другу, Ларра и Данко, оба воплощают тип «сверхчеловека». Но понятый абсолютно по-разному. Общего между ними — только романтическая позиция «над» массой.
Таковы и герои «Макара Чудры», и Сатин («На дне»):
Забавно, что эти слова были очень популярны в советском «школьном литературоведении», хотя Советская власть решительно числила Ницше среди идеологических врагов.

Эти слова Сатина и памятная со школьных лет тема сочинения «Спор Сатина и Луки» — они упираются в проблему, ключевую для Ницше (и не только для него). Озаглавив одно из основных своих сочинений «По ту сторону добра и зла», он попытался разобраться, что же в действительности вкладывается в эти понятия, — и пришел к выводу, что «добрый» и «хороший» не всегда тождественны друг другу.
Тот идеал, который ему виделся, нельзя было найти между жестокими и злыми. Но его не удовлетворяла и мораль «добрых», которые, по мнению Ницше, доведены процессом обобществления до стадообразного состояния. А эмоция сострадания сложна по составу: в ней содержится примесь самоутверждения за счет «ближнего», то самое «унижение жалостью» и в перспективе — уничтожение человека как личности, о чем до Горького-Сатина рассуждал еще Достоевский (© Н.К.Михайловский).
Отсюда родились известные лозунги Ницше:
С.Л.Франк, сделавший подробный разбор этической системы Ницше, пояснял это так:
Оба моральных принципа нередко приходят в столкновение, и нельзя закрыть на это глаза. «Любовь к ближнему» Франк сравнил с заботой медсестры, которая хлопочет о том, чтобы избавить больного от боли. «Любовь к дальнему» — это суровость врача, который нередко причиняет дополнительную боль, чтобы избавить от болезни.
Кстати, Франк приводил еще одну русскую параллель: судьбу Чаадаева (один из прототипов Чацкого), который в своих «Философических письмах» наговорил столько нелестных вещей, что император предпочел официально объявить его сумасшедшим: мол, только сойдя с ума русский человек станет так клеймить свою страну. (Эту отличную находку впоследствии использовала и Советская власть.) Чаадаев с горечью замечал, что он любит свое отечество так, как научил его любить Петр I: не закрывая глаз на его недостатки и не купаясь в розовых иллюзиях.
Однако еще выше «любви к дальнему» Ницше поставил то, что образно назвал «любовью к вещам и призракам (Gespenst)», т.е. к идеалам и идеям: истина, справедливость и т.п., вне соотнесенности с сиюминутной «пользой». Чистый утилитаризм в перспективе заводит в тупик. Тот же С.Л.Франк высказался об этом так:
Парадокс в том, что среди этих «призраков» оказалось и многое из того, от чего Ницше вначале решительно отворачивается: он как бы приходит к отвергнутым ценностям на новом, более высоком витке, стряхнув все лишнее. «Почти все главные теории Ницше поражают нас следующей неожиданностью: они в последних своих выводах как будто сами себя отрицают» (© Е.В. де Роберти).
Это проще увидеть опять же на примере русской литературы.
Повесть Чехова «Дуэль». Многие, наверное, помнят и экранизацию — «Плохой хороший человек», с отличными актерами: О.Даль (Лаевский), В.Высоцкий (фон Корен), А.Папанов (Самойленко).
Лаевский — ничтожный человечишка, привыкший выезжать на чужой доброте и снисходительности паразит. Так, во всяком случае, воспринимает его фон Корен, со своих суровых научных позиций (он зоолог) осуждающий все, что содействует вырождению. То есть фон Корен представляет в повести как раз «ницшеанство» в расхожем смысле слова:
И у ошалевшего Самойленко вырывается: «Если людей топить и вешать, то к чёрту твою цивилизацию!..»
Столкновение Лаевского и фон Корена неизбежно. Но в результате не удается остаться прежним ни тому, ни другому. И в финале повести трижды повторяется фраза: «Никто не знает настоящей правды…»

Ницше решительно не соглашался с Достоевским в вопросе о ценности сострадания, но всю жизнь, по его словам, был благодарен русскому писателю («хотя он и противоречил неизменно моим самым сокровенным инстинктам»). Однако закончилась жизнь Ницше совершенно «по-достоевски»: так, что в книге подобный эпизод показался бы невозможной натяжкой, морали ради притянутой за уши.
Ницше жил тогда в Италии, в Турине. Когда утром 3 января 1889 г. он вышел из своей наемной квартиры, то увидел извозчика, который избивал лошадь у стоянки на Пьяцца Карло Альберто. С криком Ницше бросился через площадь и обнял ее за шею. Потом потерял сознание и сполз на землю. Собралась толпа, и владелец квартиры, привлеченный уличной сценой, узнал своего постояльца и перенес его в дом.
Этот эпизод попал потом в артхаусный фильм Б.Тарра «Туринская лошадь» (2011).

Ницше прожил еще 11 лет, но рассудок к нему уже не вернулся. Уличная сцена, которая пришла словно из страшного сна Раскольникова (а туда — из стихотворения Некрасова), послужила толчком, который разбудил дремлющую болезнь (Ницше с детства страдал сильными головными болями и имел наследственную предрасположенность к шизофрении).
Странное совпадение, но самый скандальный из русских «ницшеанских» авторов — Маяковский, который тоже наговорил много возмутительных вещей, — в 1918 году напишет свое «Хорошее отношение к лошадям». Вот такой цепляющий образ страдания получился у Некрасова: волны от него словно разошлись во времени и задели даже тех людей, от кого меньше всего можно было этого ожидать.

Что до работ Ницше, то в заключение — пара суждений. Первое прозвучало более ста лет назад:
А это пишет наш современник:

Источники:
Белый А. Фридрих Ницше
Дудкин В.В. Ницше и Герцен
Минский Н. Фридрих Ницше
Михайловский Н.К. Еще о Ницше
Орбел Н. Ecce liber. Опыт ницшеанской апологии
Преображенский В.П. Фридрих Ницше. Критика морали альтруизма
Роберти Е.В. де. Ницше: его философия, его социология. Опыт общей характеристики
Свасьян К.А.. Ницше, или Как становятся богом
Синеокая Ю.В. Российская ницшеана
Соловьев В.С. Идея сверхчеловека
Троцкий Л. Кое-что о философии «сверхчеловека»
Трубецкой Е.Н. Философия Ницше. Критический очерк
Франк С.Л. Фр. Ницше и этика «любви к дальнему»
Холлингдейл Р. Дж. Фридрих Ницше. Трагедия неприкаянной души
Чуйко В. Общественные идеалы Фридриха Ницше
Шохина В. Философия Ницше в свете нашего опыта