Коллекции загружаются
#Неделя_истории
#французская_революция Артюр Рембо французский поэт 19-го века также не остался в стороне и написал стих посвящённый Великой французской революции. Кузнец Тюильри, ок. 10 августа 92 г. Рука на молоте, могуч, широколоб, Величествен и пьян, он хохотал взахлеб, Как будто рев трубы в нем клокотал до края, — Так хохотал Кузнец и говорил, вперяя В живот Людовика Шестнадцатого взгляд, В тот день, когда народ, неистовством объят, Врывался во дворец быстрей речной стремнины, Засаленным рваньем стирая пыль с лепнины. Король еще смотрел заносчиво, но пот Украдкой вытирал и чуял эшафот, Как палку – битый пес; а рядом эта шельма, Уставив на него презрительные бельма, Такое говорил, что пробирала дрожь! «Тебе не знать ли, сир, что мы за медный грош Батрачили на всех, безропотны и кротки, Покуда наш кюре нанизывал на четки Монеты бедняков, пред Богом павших ниц, А наш сеньор в лесах травил зверье и птиц? Тот плетью нас лупил, а этот – крепкой палкой, Пока не стали мы под стать скотине жалкой И, выплакав глаза, пошли за кругом круг. Когда же полземли вспахал наш нищий плуг И каждый лег костьми на барском черноземе, — Тогда подумали они о нашем доме И стали по ночам лачуги наши жечь. Вот невидаль: детей, как пироги, испечь! Нет, я не жалуюсь. Считай, что все – забава, И можешь возразить: ты ввел такое право… И вправду, чем не рай, когда в июньский зной В амбар въезжает воз, нагруженный копной Огромной? И дождем листы в садах примяты, И от сухой травы исходят ароматы? И вправду, чем не рай – поля, поля кругом, И жатва, и гумно, забитое зерном? Да что там говорить! Коль ты силен и молод, Скорее горн раздуй и пой, вздымая молот! Себе любой из нас и пахарь, и кузнец, — Когда ты человек, и если щедр Творец! Но это все уже давным-давно приелось… Теперь-то я умен, и мне по нраву смелость, Ведь если молот есть и пара крепких рук, Что ждать, когда придет сиятельный индюк С кинжалом под плащом и гаркнет: «Марш на поле!»? А ежели война – пусть сам воюет вволю! Нет, он опять ко мне: теперь отдай сынка! Что ж, я простолюдин. А ты король. Пока. Бубнишь: «Я так хочу!» А вот по мне, так глупо, Что в золоте твоя роскошная халупа, Что ходят гоголем, напялив галуны, Твои бездельники, спесивы и пьяны. Ублюдков наплодив, ты отдал им на откуп Честь наших дочерей, мечтая: «За решетку б Отправить голытьбу! А мы хребтом своим, Собрав по медяку, твой Лувр озолотим! Ты будешь пить да жрать, все слаще, все жирнее, — А прихвостням твоим висеть у нас на шее? Нет! Мы прогнали прочь постыдный страх и ложь, Продажным никогда Народ не назовешь. Пусть пыль столбом стоит там, где тюрьма стояла: Здесь было все в крови, от кровли до подвала, И это – наша кровь! Что может быть верней, Чем исступленный вой поверженных камней? И он поведал нам, как жили мы в темнице. Послушай, гражданин: то прошлое ярится. Как башни рушились от боли озверев! Он был сродни любви – наш ненасытный гнев. И детям протянув отцовские ладони, Мы вместе шли вперед, мы были словно кони, Когда они летят, не ведая узды, — Вот так мы шли в Париж, свободны и горды. Мы были голь и рвань, но вид наш не коробил Свободных горожан. Да, сударь, час наш пробил, Мы стали – все – Людьми! И, яростью полны, Едва мы добрались до черной той стены, Украсив головы дубовыми ветвями, — Как вдруг утихнул гнев, что верховодил нами: Мы были сильными – и позабыли зло! Но нас безумие в ту пору вознесло! Смотри: рабочие беснуются в кварталах, Недаром, про́клятых, вал гнева поднимал их — Сброд призраков пошел на штурм особняков: И я среди своих – и убивать готов! Держитесь, господа доносчики и шпики, Мой молот вас найдет, проткнут вас наши пики! И кто там ни таись, мерзавца за нос – хвать! Вот и тебе, король, придется посчитать, Какой навар дают несметные чинуши, Которые толпой идут по наши души. Что жаловаться тем, в ком жалости – на гран, И тем пожалуют, что буркнут: «Вот болван!..»? Законники твои в котлах придворной кухни Такое развели – хоть с голодухи пухни: Кто подать новую сумеет проглотить? А нос при виде нас не стоит воротить — Мы пахнем тем, чем вы, посланники народа, Нас угощаете. Уж такова природа. Довольно! Где штыки? И плут, и лизоблюд С приправой острою на блюда нам пойдут — Готовься, гражданин: во имя этой пищи Ломают скипетры и жезлы те, кто нищи…» Он занавес сорвал и распахнул окно — Внизу, куда ни глянь, кишело чернью дно, Могучая толпа с величием гигантским Бурлила у стены прибоем океанским, Гудела, как волна, и выла, точно пес, И лесом острых пик огромный двор порос, И в этом месиве повсюду то и дело Кровь красных колпаков среди рванья алела. Все это из окна Людовик рассмотрел — Оторопел, и взмок, и побелел как мел, И покачнулся. «Сир, ты видишь: мы – Отребье, Мы изошли слюной, на нас одно отрепье, Мы голодаем, сир, мы все – последний сброд. Там и моя жена – в той давке у ворот. Явилась в Тюильри! Смешно – за хлебной коркой! Но тесто не смесить, как палкой в грязь ни торкай! Дал мне Господь детей – отребье, мне под стать! И те старухи, что устали горевать, Лишившись дочери, оплакивая сына, — Отребье, мне под стать! Сидевший неповинно В Бастилии и тот, кто каторгу прошел, На воле, наконец, но каждый нищ и гол: Их гонят, как собак, смеясь, в них пальцем тычут, Куда бы ни пошли, их про́клятыми кличут; Все отнято у них, вся жизнь их – сущий ад! И вот они внизу, под окнами, вопят — Отребье, мне под стать! А девушки, которых Растлил придворный люд – у вас немало спорых В подобном ремесле, ты сам такой мастак! — Вы в душу им всегда плевали, и раз так — Они теперь внизу! Отребье – вот их имя. Все бессловесные, все, ставшие больными, Все, спину гнувшие безропотно на вас, Все, все сюда пришли… Пришел их главный час! Вот Люди, государь, ты в ноги поклонись им! Да, мы рабочие, но больше не зависим От всяких буржуа. Мы будущим живем, Там станет Человек всемирным кузнецом. Он вещи победит, он чувства обуздает, Доищется причин и следствия узнает, Как буйного коня, природу усмирит… Благословен огонь, что в кузницах горит! Довольно зла! Страшит лишь то, что неизвестно, Но мы познаем все, чтоб мудро жить и честно. Собратья-кузнецы, мы с молотом в руках, Мечты осуществив, сотрем былое в прах! Мы станем жить, как все, – не пожалеем пота, Без брани и вражды, и помня, что работа Улыбкой женскою навек освящена: Честь воздадим труду – и он вернет сполна! И на пути своем, удачливом и долгом, Поймем, что счастливы, живя в согласье с долгом. Но будем начеку – и возле очага Не грех держать ружье, чтоб устрашить врага! Запахло в воздухе отменной потасовкой! О чем же я? О том, что этой черни ловкой — Всем нам – теперь пора поговорить с твоим Жульем и солдатьем… И мы поговорим! Свободна нищета! И счастье, о котором Я только что сказал, мы укрепим террором. Взгляни на небеса! Они для нас тесны — Ни воздуха вдохнуть, ни разогнуть спины. Взгляни на небеса! А я спущусь к народу, Где чернь и голытьба спешат на помощь сброду Мортиры расставлять на черных мостовых: Мы кровью смоем грязь, когда падем на них! А если к нам на пир заявятся с дозором Соседи-короли, то их дерьмовым сворам Красно-коричневым, не нюхавшим петард, Придется охладить воинственный азарт! Он снова на плечо закинул молот. Валом Ходила по дворам с гуденьем небывалым Толпа, хмелевшая от речи Кузнеца, И улюлюкала по лестницам дворца. Казалось, весь Париж зашелся в диком раже. И, замолчав, Кузнец рукою в вечной саже Так, что Людовика насквозь прошиб озноб, Кровавый свой колпак швырнул монарху в лоб! Перевод:М Яснова 21 марта 2020
5 |