#1_сентября #длиннопост #многабукаф
Моя учительница в началке, в той школе, где я проучилась-промучилась с 1 по 5 класс, была... ладно, не буду подробно о грустном. Короче, не повезло с нею. Закоренелая сталинистка, пропагандистка, промывавшая нам мозги в течение времени, отведенного на занятия, а потом наверстывавшая упущенное по программе, задерживая нас после уроков, и надолго: встречающие родители уставали нас ждать внизу. Класс у нее за три года разделился на любимчиков, лизавших ей жопу, и "врагов народа". И это стало таким трендом для "бэшек" (она была заслуженной учительницей, и поэтому крутым у нас считался не "А" класс, а ее, "Б"). В итоге к старшей школе из-за бесконечной травли неугодных весь наш бывший класс буквально развалился, большинство поуходило оттуда в другие школы. Плюс сильны были конфликты на национальной почве (город Грозный, начало 80-х, да и до этого было не лучше: напряженка в этом вопросе в тех краях оставалась постоянно, просто мозги промывали сказками о благородном интернационале, якобы привнесенном советским строем).
У меня в 4 классе (в 11 лет) впервые появилась подруга-одноклассница — новенькая девочка-чеченка Айшат, вернувшаяся с родителями из Аркалыка, из Казахстана, куда в 40-х были депортированы практически все вайнахские семьи. Сейчас я понимаю, что они были очень обеспеченными, со связями, но в то время мне было на это глубоко пофиг, как-то не доводилось этим пользоваться. У Айшат тем более не было от меня особенной корысти, ну разве что я могла ей помочь по русскому языку и литературе. Они жили на соседней улице, и сдружились мы с нею крепко, проводя вместе практически всё время, кроме сна. Наши однокласснички смотрели косо, одна из девиц, невзлюбивших меня особым образом, нашептывала Айшат всякие гадости про меня, сводившиеся в основном "что ты дружишь с этой длинной уродкой, нищебродкой, еще и русской". Сначала это не сильно работало, мы если и цапались, то слегка и вскоре мирились, а я по житейской неопытности и не замечала этих звоночков и не подозревала, что ей что-то там наговаривают у меня за спиной. Но потом эта Мадина подобрала ключик к Айшат и нашла сплетню, в которую та почему-то поверила. Самое обидное, что подруга даже не стала говорить, за что вдруг перестала со мной общаться. Ну а травля, на которую я смотрела сквозь пальцы, когда всё перевешивалось нашей дружбой, вышла на новый виток. Я давила негатив в себе, мне стыдно было рассказывать матери о том, что происходит. И вообще было непонятно, в чем дело, я же не знала, за что Айшат смотрит на меня с такой ненавистью. Вдруг я правда в чем-то виновата, но сама не знаю об этом? Ну, мало ли, какие пунктики бывают у людей, поди угадай, если она не говорит ничего! Но однажды мама услышала, как я скулю ночью, потому что спать я уже не могла. Стала добиваться ответа, я и рассказала. Она пришла в школу, наша классуха вытащила Айшат и меня в коридор, нас стали спрашивать, в чем дело. Айшат и сообщила, что я, дескать, распускаю про нее сплетни, будто она "кувыркается в постели" с парнем, который ей тогда нравился (то, что он ей нравится, я, естественно, знала: я же сама с ней ходила, чтобы создать ей "прикрытие", чтобы она могла на него полюбоваться на перемене, и дальше этого наши фантазьки как-то не заходили). Нам было по 12,5 лет. В то время я не оперировала применительно к себе и сверстницам даже такими категориями, как "целоваться". Это так, к справке. И, когда я услышала эту причину, у меня от возмущения аж в горле перехватило. Потому что я столько всего передумала, как только себя ни казнила, а на самом деле это оказалось мерзейшим враньем, в которое, к тому же, она поверила.
В итоге мои поняли, что жизни мне в этой школе не дадут, и в 6-м классе, осенью, перевели меня в другую, не по району, далеко, приходилось ездить на автобусе много остановок. Но там у меня наконец появились настоящие друзья, с которыми за оставшиеся годы учебы, до моего отъезда из Чечни, пережили множество интереснейших приключений, выдумывали истории, писали книжки, рисовали, пели, разыгрывали сценки из разных фильмов и книг... Короче, это были золотые времена - такой должна быть настоящая учеба и дружба.
Там же меня "присмотрела" и наша русичка, Роза Сергеевна. Она была очень строгой, саркастичной, ее боялись все до одури, у нее было особенное чувство юмора. По сути, она в чем-то походила на мою из началки, но только если у той убрать совковый фанатизм и добавить чувство юмора. В общем-то, наверное, это профессия накладывает определенный отпечаток, делая тех, кто в ней давно, чем-то схожими друг с другом. Она и стала моей "крестной мамой" на филологическом поприще. Отправным моментом для этого стало какое-то программное сочинение, которое я написала в своем духе и сдала без особой надежды, что из этого выйдет что-то хорошее. За такие сочинения русичка в прошлой школе ставила мне двояки и трояки, из-за чего я эти предметы (русс.яз и литру) ненавидела так же, как и все остальные. В таком духе у нас там преподавали всё вплоть до физры — ну, самая же крутая школа в городе, о чем говорить! Сейчас я понимаю, дело было не в дисциплинах, а в педагогах, их преподающих.
До сих пор помню один курьез. Когда мы сидели на контрольной по алгебре — а точные науки мне уже так и не "зашли" даже после смены школы, особенно математика, — Роза Сергеевна, которая по совместительству была еще и завучем, заглянула к нам на урок по какому-то оргвопросу к Тамаре Егоровне, а, уходя, посмотрела на меня, угрюмо ковырявшуюся со своим вариантом контрольной. И говорит ей: "Тамара Егоровна, вы эту девочку сильно не мучьте, она — моя!" Класс покатился. С тех пор эта фраза стала в нашей компашке крылатой. Роза Сергеевна помогла мне и в подготовке к поступлению в вуз, и вообще как-то незаметно (для меня) принимала участие в моей учебной судьбе. Уже во взрослом возрасте я узнала от наших, разбросанных по всему миру, что учителя читали мою графомань, которая сначала гуляла по классам, попадала к ним снова возвращалась к ученикам и ко мне. То-то я удивлялась, почему мои тетрадки по виду становятся похожими на затасканные анкеты (были тогда в моде такие "опросники"). Оказывается, всё, что мы вытворяли, было под наблюдением наших преподавателей. Представляю, как они временами ржали над нами. Только сейчас полностью понимаю, какой дружной была эта школа — из-за своей интроверсии во времена учебы я была такой "девочкой из холодильника" и не видела дальше своего носа. Всё-таки было классно! Хотя, к концу учебы, уже начиналось страшное. То, что копилось год от года, привело к тому, что нам в 92-м пришлось оттуда уехать практически в никуда. И нам еще повезло, потому что многие вообще не сумели уехать.
Несколько лет назад, в 2012-м, в Новосибирск приезжала моя подруга-одноклассница, чеченка. Она окончила иняз в том же универе, где на филфаке начинала учиться и я, и она там окончила (я доучивалась уже в Новосибе), а потом была переводчиком у каких-то английских журналистов, освещавших события Чеченской войны. В общем, обе войны она пережила там. Я, конечно же, спросила ее о Розе Сергеевне. В последний раз они виделись уже в середине 90-х, когда в городе бомбили и стреляли, а Грозный походил на город в постапокалипсис. "Я ее даже не узнала, Ленка, — сказала мне Лайла. — Помнишь она всегда такая прямая была, властная? А тут бредет старушка по лужам, слякоти, пальтишко на ней какое-то, сгорбленная, седая. Мы с англичанами на микроавтобусе были, я ее позвала, подвезли ее, куда ей нужно было". Сколько я ни спрашивала других одноклассников, никто о судьбе нашей Розы так и не знает. Дочь ее добавляла меня в друзья на каком-то соцсайте, но на мои вопросы в ЛС не отвечала, мне потом сказали, что она вообще никому не отвечает почему-то. Словом, так я и не знаю о ее судьбе, к сожалению.. И, если честно, даже боюсь узнать. Есть такой малодушный страх...