 #длиннопост (25 кб)
#обзор конкурсного текста в формате сравнения. Здесь будут спойлеры. «Ода пораженчеству» против «Нейтральной идеи» На Фанфиксе есть (как минимум) два фика о приходе Антонина Долохова к Пожирателям: Трус и Мечты, написанные с разницей почти в десять лет. Что интересно, похожи они даже концепцией: юноша, ещё не готовый ко взрослому миру, активно ищет себя, знакомится в баре с будущим лидером и – через некое испытание – выбирает свой путь. Написаны они хорошо, да и психология в обоих случаях показана мастерски: без «но». Только вот если «Мечты» оставляют простор для трактовок, то более поздний «Трус» нам такой роскоши не даёт. И возникают вопросы. • В «Трусе» мы практически сразу знакомимся с сестрой Долохова – Ариной – и её реакцией на поражение Гриндевальда. В день, когда Альбус Дамблдор одержал победу над Геллертом Гриндевальдом, Ирэн была единственной в их семье, на чьем лице не отразилось особого сожаления. Знаете, меня всегда пугали такие пассажи. Потому что человек, оправдывающий «милосердием» участь хуже, чем смерть, оказывается – в конечном итоге – чудовищем. И тут я соглашусь с Антонином. Арина (она же Ирэн), видимо, просто не понимает, что за такими красивыми жестами всегда кроется страдание человека: действительно сильное. Пожизненное заключение может быть способом наказать, заставить убийцу почувствовать более сильные муки, чем чувствовали его жертвы, – но это не милосердие, а изощрённая пытка.— Да он трус, — выплюнул Антонин, комкая длинными узловатыми пальцами волшебную газету. — Гриндевальд? — переспросила Ирэн, глядя на него прозрачными серыми глазами. — Дамблдор, конечно, — он метнул на нее яростный взгляд. — Только трус может обречь достойного соперника на гниение в тюрьме вместо того, чтобы по-честному убить. — Так ты считаешь, что милосердие — это трусость? — Ирэн захлопнула книгу, явно намереваясь втянуть его в долгий бессмысленный разговор, но при этом оставалась спокойна, как озеро в безветренный день. — Это не милосердие, — он встал и подошел к двери, ему не хотелось слышать ее тихий увещевающий голос, больше подходивший для проповедей, чем для беззаботных светских бесед. — Милосердие — это когда одним ударом обрывают мучения. А Дамблдор — трус, он не смог. У викингов была схожая «казнь», которую порой применяли к враждебным правителям: выкалывали глаза и отрубали конечности. Это было дикое время, но даже там понимали, что делают, не оправдывали это нежными фразами – и уж тем более, не применяли ко всем. Только к «неуважаемым». Значит, тем страшней Дамблдор, заперший (пусть и бывшего) друга в тюрьме. А Арина таким восхищается. Дальше Антонин, огорчённый разговором с сестрой, кризисом веры родителей и случившимся с Гриндевальдом, идёт напиваться. В баре он знакомится с Риддлом, которому – впоследствии – рассказывает про нелёгкую жизнь. Надо сказать, что сам момент «убеждения» в этом фике никак не раскрыт. Автор растягивает ситуацию в месяцы, слепляя идеологию до пары пространных абзацев и вкладывая в уста Риддла какие-то общие фразы. Риддл выбирал для их бесед странные темы — словно не боялся, что их могут подслушать и сдать властям. Чего он вообще боялся? И боялся ли? В их вечерних разговорах то и дело воскресали тени идей Гриндевальда и призраки мрачных и величественных историй прошлого. Каждая встреча — как запретный плод, как темномагический эксперимент — увлекала и заставляла хотеть еще и еще. В итоге мы так и не узнаём, что это были за «тени идей Гриндевальда и призраки мрачных и величественных историй прошлого», зато концепции допустимого нам показывают радостно. Риддл здесь представляется этаким искусителем, который, мрачно сверкая глазами, подталкивает юношу к нехорошему.— Ты боишься смерти, Антонин? — как-то раз, словно невзначай, спросил Риддл, аккуратно поставив ополовиненную чашку чая на маленькое изящное блюдце. — Боюсь ли я смерти… — пробормотал Антонин, потом взглянул на Риддла и криво улыбнулся. — «Боюсь не смерти я. О нет! Боюсь исчезнуть совершенно»! А что такое смерть, мистер Риддл? Кто знает? — Я не знаю, — покачал головой тот. — И не хочу знать. — Рано или поздно все там будем! — махнул рукой Долохов. — Не все, — Риддл загадочно усмехнулся и сделал глоток чая. — Кто уж точно не боится смерти, так это Геллерт Гриндевальд, — вдруг сказал Антонин, неожиданно для себя вспомнив разговор с Ирэн. — Почему ты так думаешь? — глаза Риддла блеснули, в них словно вспыхнули и тут же погасли красные угольки. — Когда ты обречен просидеть в Нурменгарде до конца своих дней, то не будешь бояться смерти, — Долохов помолчал. — А трус Дамблдор приговорил его к тому, что хуже смерти. Риддл едва заметно оживился, подался вперед. — Ты считаешь Альбуса Дамблдора трусом? — Да, считаю, — Антонин выпрямился. — Для того, чтобы убить своего соперника, нужна смелость особого рода, дерзость, решительность. Он, может, и хотел убить Гриндевальда, как происходит обычно в правильной дуэли, но что-то помешало ему. Он струсил, испугался, а потому не смог отнять жизнь у своего врага… — Стало быть, ты считаешь, что способность убивать идет рука об руку со смелостью, — Риддл склонился к Антонину, вперив в него тяжелый немигающий взгляд. — А ты, Антонин, убивал хоть раз? Долохов вспыхнул, судорожно сжал руки в кулаки и, наконец, тяжело, словно ему было стыдно, отрицательно мотнул головой. В глазах Риддла снова разгорелось адское пламя. — И правильно, это ведь… противозаконное действие, — он хмыкнул, не сводя взгляда с Антонина. — Закон? — Долохов вскинул подбородок. — Что сейчас значит закон? — Так закон для тебя — пустой звук, Антонин? — Риддл внимательно смотрел на него, не мигая. — И законы совести для тебя ничего не значат? — Совесть — не бог, — сухо отрезал Долохов. — Она живет по тем правилам, которые мы сами для нее устанавливаем. — А твоя совесть… По каким правилам живет твоя совесть? Их взгляды встретились, и Антонин увидел свою совесть в темных глазах Тома Марволо Риддла. Она глядела на него холодно и остро, без капли жалости и сочувствия. Так же остаётся неясным, почему они вдруг заговорили о боге и совести. Да, это могло быть куском разговора, который автор благополучно обрезал, но без чёткой «подводки» остаются пустые слова. В каноне религиозные принципы подавались не символом «бога», а некой неделимой «душой», которую, по словам Дамблдора, нельзя разрушать. Поэтому теистическое выражение Долохова следовало бы пояснить: может, сторонники Гриндевальда верят в религию; а может – до этого шёл разговор о маггловской вере в различных богов и непререкаемых установках. Выглядит слабовато. Дальше Антонин возвращается домой, и его сестра замечает, что он часто стал пропадать неизвестно куда. В доме царит страшная атмосфера – правило после поражений в войне. Старшие Долоховы заперлись, но всё равно сохраняют нежность друг к другу. Отец, одолеваемый приступами паранойи, целыми днями безвылазно сидел в спальне, а мать увивалась вокруг него, словно сиделка: читала ему, разговаривала с ним подолгу, приносила газеты. Если бы не старый эльф Богша, приехавший с ними из России, она, чего доброго, еще и уборку с готовкой на себя взвалила бы, лишь бы мужа не трогать. Это самый душевный момент во всём фике. Люди, под гнётом судьбы, не стали вместо врагов сражаться друг с другом, а – напротив – сплотились. По-настоящему тёплые отношения. Плохо только, что автор подаёт это «вскользь», приправив неприятными фразами.И разговор развивается. Ирэн сжала его руку. — Ты становишься похож на отца в его прежние годы… Милая девочка, кризис веры – это не «выбор». Это долгий и тяжёлый процесс, от которого люди не излечиваются никогда. Они могут найти для себя что-то новое, но память о прошлом останется. Всегда будет жить внутри поражением и, порой, – пораженчеством. ПТСР.— И это замечательно, разве нет? — Нет, — голос сестры упал до шепота, она пристально смотрела ему в лицо — что хотела высмотреть? — У нас есть шанс, Антоша, начать новую жизнь. По-новому. Без Гриндевальда. — А прошлое сдать на свалку истории? — Антонин выдернул ладонь из тонких пальцев и резко развернулся к Ирэн. Грудь сдавило яростью и обидой. — Предать все, чем жили наши родители? А их самих — запереть в комнате, как ни к чему не годный музейный экспонат? Это трусливое предательство, и ты это знаешь. — Неправда, — лицо Ирэн исказилось, словно ей было больно. — Мама… папа… они сами заперлись, спрятались, закрылись от мира. Не могут принять чужую победу и свое поражение… Это их выбор, и мы ничего не можем с этим поделать — детям никогда не переспорить своих родителей, мы оба это знаем. Так что тут Антонин тоже прав. Его желание не предать дело родителей – лучшее, что он может им дать. Арина, соответственно, недовольна. — Антоша, ну мы же еще можем зажить по-другому… Ты же не такой… Прекрасная формулировка. «По-другому», конечно же, можно; вопрос только – как?Ни персонаж, ни автор на него не ответят: думайте сами. Дальше идёт спорная тема, по итогам которой я могу сравнить автора с Достоевским. И это не комплимент. Если помните, в беседе Риддл ограничился общими фразами. Теперь, чтобы проверить лояльность Долохова, он предлагает «повязать себя кровью» не абы кого, а священника. Почему тема спорная? Потому что, во-первых: он сам не невинный, а, во-вторых: убийство «из практики» – поступок плохой. И автор на этом играет. Я знаю, что в ряде фиков с моральной оценкой тоже используется такой троп. Только жертвами там делают магглорожденных или магглов (чаще всего – юных особ), которые, по идее, вызовут жалость читателей и заставят спросить: почему? Здесь же плохие убивают плохого. Священник обернулся. Лицо его, немолодое уже, но гладкое и лоснящееся, расплылось в улыбке, от которой Антонина передернуло, до того она была фальшивой и сальной. И каково прихожанам с таким кюре? Или они настолько ослеплены верой в непогрешимость своего наставника, что каждую такую улыбку в свой адрес почитают за благословение небес? Вам вспомнилась старуха-процентщица? Мне тоже.*** — Прихожане с их мелкими грешками, в которых они, к тому же, собирались каяться — черт с ними. А вот у того, кто рангом повыше, и грехи покрупнее — и наш святой отец не стал исключением. Что там у нас? Лицемерие, алчность, похотливость? Все найдется. В его воспоминаниях, Антонин, я увидел, как он гонит нищенку с паперти за то, что она не смогла выплатить ему процент в качестве уплаты за место. А еще — регулярное присвоение денег из церковной кассы ради личных трат на всякие приятные мелочи. Но и это не самое интересное... Наш святой отец так любит маленьких мальчиков, что от полноты чувств трогает их за коленки и целует в губы, пока никто не видит. И чем беззащитнее мальчик, чем меньше за ним стоит взрослых, способных его защитить, тем сильнее проявляет себя пламенная любовь Рене Шомона. Знаете, могла бы быть вероятность, что Риддл солгал ради эффекта, но тут её нет. Антонин, пока стоящий на перепутье, видит в улыбке «фальшивость и сальность». Характеристика настоящая. В итоге всё уходит в концепцию бо́льшего зла. Я нежно люблю неоднозначные тексты. Только проблема «Труса» в том, что он как раз таки однозначен. Люди во всём мире плохие, одна Арина хорошая. Но ответа – «что делать», она нам не даст. Это тоже по-достоевски. В общем, как бы то ни было, Долохов приходит домой. Если бы Антонин мог покинуть Францию сразу же, не заходя домой, он бы непременно так и сделал. Но в его системе ценностей такой поступок был достоин лишь последнего труса, да и Риддл собирался воспользоваться нелегальным портключом до Британии только на следующий день. Автор лёгкими мазками соотносит две мотивации, тем самым нивелировав первую для читателей. Занятный момент.Дальше происходит прощание. — Ты не можешь меня здесь бросить, — прошептала она, пытаясь заключить его в объятия, но Антонин отшатнулся от нее, как от прокаженной. Вот всё-таки незамутнённая девушка. Своего плана предложить не умеет, а чужой осуждает. Вернее, он сам был словно прокаженный, вот только Ирэн ничего об этом не знала. Или знала? Она смотрела на него таким взглядом, каким обычно смотрят на тяжело больных людей, и от этого Антонину хотелось разнести в щепки все вокруг. — Почему это я не могу тебя бросить? — зло спросил он. — Мы уже взрослые, каждый из нас волен строить свою жизнь, как пожелает. — Ты свою жизнь не строить будешь, а разрушать, Антоша, — Ирэн схватила его за руку и прижалась к ней холодной щекой. Глаза ее смотрели печально, и печаль эта резала как бритва. — Я ведь твоя сестра, я тебя хорошо знаю… — И Авель был братом Каину, знаешь ли, — пробормотал Антонин, вырывая ладонь из сестриных пальцев и отходя от нее. И снова странный теизм, авторскими «ушами» навеянный. Тоньше быть надо. Конец меня просто добил. — Ты трус, Антоша, — наконец прошептала Ирэн. 1. У Антонина стальное терпение.За эти слова Антонину захотелось ее хорошенько ударить, но вместо этого он сгреб сестру в охапку и крепко обнял — до хруста в костях и сдавленного вздоха. Так они простояли много бесконечно долгих минут. 2. И почему же он трус? Этого нам тоже не скажут. Вывод: Арина в этом фике – позиция автора. Ни больше, ни меньше. Отсюда название. Только вот если персонаж может делать странные выводы, то автору надо быть поконкретнее. Глубже прописывать понятие «трусость», если берётся за то. Позиция, «кто виноват», приходит в негодность без ответа, «что делать». Тем более, если винят целый мир. Отсюда и странные выражения, и дикие мотивации персонажей, и общее осуждение всех без разбору. Картинка красивая, рефлексия присутствует, а за ними – обычная пустота. Пораженчество. • Совсем другое дело – «Мечты», которые нравятся мне с каждым годом всё больше. В них Антонин похож на себя, а не на Родиона Раскольникова – и это, само по себе, уже читается интереснее. Он никогда не задумывался о том, чем будет заниматься после окончания школы. Ему, в отличии от некоторых одноклассников, не нужно было думать о пропитании — семейное состояние, хоть небольшое и нажитое не очень честным трудом, позволяло существовать безбедно. Идти в магический университет, чтобы затем заживо похоронить себя в Дурмштранге в качестве преподавателя, было для Антонина смерти подобно, он даже всерьёз сомневался в необходимости идти на выпускной, до того ему хотелось поскорее вырваться из мрачного четырёхэтажного каменного замка, гордо именовавшегося самой сильной магической школой во всей Европе. Стоит отметить, что эта неопределённость в конечном счёте и «выстрелит».У Долохова умирает мать – единственный родственник, – поэтому его отпускают домой прямо с экзаменов. На известие он реагирует стойко, держит себя в руках, но всё-таки эмоции чувствует. Выйдя из зала, он бегом направился в спальню. На его счастье, там никого не оказалось — все высыпали на школьный двор, наслаждаться хорошей погодой. Упав на свою кровать и укрывшись с головой одеялом, оказавшись в заветной темноте, Антонин смог позволить себе забыть, что он почти выпускник Дурмштранга, что ему уже восемнадцать, и что настоящие мужчины не плачут — зареветь белугой от внезапного ощущения пустоты внутри и ноющей тоски в сердце. Это сразу привлекает внимание и заставляет сопереживать персонажу, который оказывается ближе к рядовому читателю, чем «рефлексирующий Антонин». Все мы не знали, с чем связать свою жизнь в восемнадцать, а некоторые – теряли родных.После срочных дел в своём доме Долохов отправляется в бар, где точно так же знакомится с Риддлом. Тут автор не только покажет вербовку, но и отметит интересный момент социальной апатии. — А я тебе говорю, что Гриндевальд всё правильно делал! — старый мужчина потрёпанного вида что-то яростно доказывал своему собеседнику. — Георг, вспомни нашу молодость — магические империи Европы, которые можно было пересчитать на пальцах одной руки. Порядок был! А что сейчас? Несколько десятков мелких стран, которые только грызутся между собой, особенно здесь, в Восточной Европе. Где наша былая мощь? Ты же помнишь, как нас побаивались волшебники из Англии на той встрече в девяностом году? Знаете, это сильно. Когда вот так вот «в лоб», без прекрас, показывают реакцию простого народа. И вместо пленительных лозунгов проступают эмоции отчасти виновных, но всё же искренних в своей вере людей. Понятно, что одними разговорами за кружкой хмельного апатию они не убьют, но погружение колоссальное.— Да… — мечтательно ответил второй. — Помню. Тогда мы были сильными. Но это в прошлом, Тодор. — Прошлое можно и надо возвращать! — тот, кого звали Тодор, стукнул кулаком по столу. — И я тебе говорю — если у нас тут появится второй Гриндевальд, я пойду за ним! Плевать, что мне уже почти сто лет. Главное, чтобы молодёжь тоже поняла, что нельзя опускаться всё ниже и ниже. Мы волшебники или кто? Само начало разговора здесь тоже выглядит куда как логичнее. Молодой Лорд замечает занятного юношу, который слушает – по сути – банальности, замерев от восторга. Это не просто «подсел», а прицельно искал близких духом, которых можно перековать. Нить вьётся плавно и приводит к политике. — Вы ещё учитесь? — поинтересовался Том. Обратите внимание: чётко, по делу, без «горящих глаз» и странных предложений в итоге. Так ведут себя лидеры. Антонин вдохновился, да и читатели поняли суть.— Да, я на последнем курсе, сейчас экзамены… просто мне дали отпуск, потому что… потому что… — Не говорите, если не хотите, — перебил его Том. — Главное, что сейчас вы здесь и смогли услышать этот поистине увлекательный разговор. Скажите, Антонин, а вы поддерживаете такие идеи? — Ну, — замялся Антонин. — Я не знаю. Никогда не задумывался над этим всерьёз. Меня вообще всё устраивает — я не из высшего общества, так что проблемы власти меня не касаются. Я при всём желании никогда не стану министром или кем-то в этом роде, с таким-то происхождением. — А что с ним не так? Разве вы не волшебник, не потомок волшебников? — голос Тома стал чуточку жёстче. — С этим проблем нет, — усмехнулся Антонин. — Всё дело в том, что я, как это называется, незаконнорожденный. В моей среде на это не обращают внимания, но там.. — он приподнял брови. — Так что, даже будь я трижды последователем Гриндевальда или кого-нибудь другого, у меня всё равно нет никаких шансов. — В этом и была его главная ошибка! — Том наклонился к Антонину ближе и понизил голос. — Гриндевальд всё поставил на власть и магическую силу. Он считал, что сможет держать всё в своих руках, что будет единственным правителем над всей Европой. Но это очень шаткая власть. Чтобы одержать полную победу, надо выстроить систему, опирающуюся на большинство. А большинство должно, в свою очередь, опираться на объединяющую их идею. Только тогда новая власть сможет стать стабильной, понимаете? — Звучит сложно, но интересно, — Антонин осушил рюмку и взъерошил волосы. — А что за идею вы предлагаете? Том немного помедлил, а затем совершенно простым голосом произнёс: — Чистокровность. — В смысле? — Давайте прогуляемся, — неожиданно предложил он. — Здесь слишком жарко и душно, чтобы рассуждать здраво. Они вышли на улицу. Свежий майский воздух освежил голову Антонина, и загадочный незнакомец уже не казался ему таким восхитительным и увлекательным собеседником. Наоборот, его страстность и даже фанатичность напугали его. — Волшебный мир создан чистокровными волшебниками… — начал говорить Том. — Разве не было бы разумно… Они бродили по узким улочкам, не обращая внимания на то, куда именно они идут, и Том увлечённо рассказывал Антонину свои идеи. К окончанию прогулки у него уже гудела голова. — Знаете, что самое главное? — Том положил руку на плечо Антонина и внимательно заглянул ему в глаза. — При моей системе вы сможете получить то, чего лишены сейчас. В кабаке вы говорили, что дорога во власть для вас закрыта из-за вашего происхождения. Со мной всё будет иначе. — Уверены? — поморщился Антонин. — Я ведь не всё вам сказал. Я незаконнорожденный — но это значит не только то, что мои родители не были женаты. Я вообще не знаю, кто мой отец. А вдруг он был магглом? — Не был, — улыбнулся Том. — Иначе вас бы не приняли в Дурмштранг, там с этим строго. Ещё одно преимущество перед Хогвартсом. — Как вы во мне уверены, — рассмеялся Антонин. — Жаль, что я весь в сомнениях. — Не спешите с ответом. Подумайте, взвесьте все за и против. И через два дня приходите в девять часов вечера по этому адресу, — Том протянул Антонину записку. — Это портал. Если надумаете — произнесите заклинание и окажетесь в нужном месте. Ну, а если не захотите — уничтожьте записку и забудьте о нашей встрече. Так и надо писать. Не обошлось, конечно, без легилименции и следящих заклятий, но они тут уместны. Том спокойно стоял и смотрел. Ему не составило труда незаметно проникнуть в сознание парня, тем более, что алкоголь расслабил внимание и способность сопротивляться. Теперь Том уже знал об Антонине всё, что необходимо — что его фамилия Долохов, что у него умерла мать, что ему надо вернуться в школу на последний экзамен и что у него нет совершенно никаких планов на будущее. Для Тома это был очень подходящий человек — молодой волшебник без особых жизненных принципов, парень, не попавший под ничьё влияние до восемнадцати лет. Воспитать его так, как надо, будет очень легко, надо лишь подтолкнуть его к правильному пути. Впрочем, если ничего не получится, можно всегда воспользоваться старым и проверенным средством — Обливиэйт. Такое уже случалось, и Тому всегда было жаль потерянного на неподходящего человека времени. Но в этот раз всё должно было идти как по маслу, он это чувствовал. Просто вербовка в магическом мире, а не всякие домыслы, вроде «не согласен – убью».Так или иначе, Долохов думает над предложением. С какой-то юной горячностью, но всё-таки сам. Риддл не «вложил» ему в голову эти мысли или не заставил прийти на собрание вместо экзамена, просто пригласил в тот же вечер. И здесь будет «знак»: разрыв с прошлым ради нового будущего. Знаете, мне это кажется более достоверным, чем «повязать через кровь». Потому что реально. Кровь будет позже – войн без неё не бывает, – но чтобы до какой-то мысли дойти, надо сначала сделать шаг более иллюзорный. К примеру, принять в себе, что образование – не превыше. Как здесь. Мелкое тянет за собой более значимое, вплавляя в кости уверенность. Антонин не «проваливается» специально, даже вспоминает о собрании в последний момент, потому что полночи мечтал, уйдя от реальности. Конечно, после такого учёба в голову не полезет. — Что с вами Долохов? Вы как будто первый ученик за историю школы, кто не сдал экзамен. Он поднял на профессора глаза, но глядел сквозь. Воспоминание о Хогвартсе напомнило ему о Томе. Ну конечно! Пусть он не стал очередным выпускником Дурмштранга, но ему есть куда направиться. — Прощайте, профессор, — неожиданно весело сказал Антонин. — Я, честно говоря, даже рад, что всё так сложилось. На собрании Долохов станет своим. А после Риддл посоветует ему посетить выпускной, который однажды станет залогом поддержки. «Не стоит так резко рвать со школой, — говорил он. — Возможно, что когда-нибудь нам понадобятся её люди и тогда пригодятся и хорошие отношения». Это занятно. Выходит, что Антонин не попадает «в ловушку», а избавляется от категоричности детства через сильного лидера. Тоже своего рода символ: только малозаметный. Запомним.Концовка имеет что-то общее с «Трусом», но не такая отъявленная. — Куда же вы теперь? — спросил его профессор Драгазов, остановив в коридоре. Обратите внимание – недовольство произносит профессор, которому положено говорить «подозрительно» про всё, «где не надо предъявлять диплом и где ценятся таланты, а не бумаги».— Так, есть планы, — уклончиво ответил он. — Вы знаете, что можно попробовать сдать через год, с выпускниками следующего года, и всё-таки получить диплом. Многие используют этот шанс… — И сдают с ещё худшими результатами, — перебил его Антонин. — Бросьте, профессор. Вы же знаете, что у нас не принято тянуть слабаков. Говоря это, он и сам удивился неизвестно откуда появившейся наглости и вальяжной откровенности. Ещё неделю назад ему бы и в голову не пришло так разговаривать с одним из самых строгих преподавателей. — Во что вы вляпались, Долохов? — без обиняков спросил Драгазов. — Я видел сотни несдавших экзамен, и ни один из них не был столь спокоен, как вы. Такое чувство, что вы нарочно провалились, чтобы иметь возможность делать что-то другое. — Я не делал этого специально, — покачал головой Антонин. Он говорил правду. — Но я не вижу смысла страдать. У меня появилась возможность заняться кое-чем другим, где не надо предъявлять диплом и где ценятся таланты, а не бумаги. — Звучит подозрительно, — резко ответил Драгазов. — Знаете, Долохов, я бы не рекомендовал вам связываться с людьми, которые обещают вам золотые горы. Чаще всего они требуют выполнить совершенно безумные условия. — Я учту ваше мнение, профессор, — торопливо сказал Антонин. — Но, поверьте, у меня достаточно ума, чтобы не попасть в ловушку. Драгазов окинул своего бывшего ученика мрачным взглядом. Он чувствовал, что тот изменился, но не мог сказать, как именно. Мальчик, ошарашенный известием о смерти матери пропал, и на его месте появился взрослый человек с тайнами на душе, и профессор не был уверен, хочет ли он знать их. — До свидания, Антонин, — произнёс он. — Я буду ждать вас через год. — Я не приду, — парень покачал головой в ответ. — Спасибо вам за заботу и за то, чему вы меня научили. Думаю, мне это пригодится. Это логично. Вы когда-то слышали другую позицию? Поэтому удивления не возникает. Вывод: в «Мечтах» автор говорит от себя, оставляя персонажам их личные установки. Антонин ещё молод и не шибко умён, хотя общие принципы схватывает, готовясь стать лучше. Риддл хорошо чувствует слабину, но не давит на неё больше положенного и, в целом, подходит к своему подопечному с долей заботы. Профессор выступает «осуждающей» силой не по злому влиянию, а потому что таков характер учителей. Так же, остаётся понятным название: потому что это – мечты. Правильные или нет, читатели могут ответить и сами; а автор просто покажет историю так, чтобы её было интересно читать. Многогранную. |Итоги| Фанфик 2011-го года (Мечты) по всем параметрам выигрывает у фика 2021-го (Трус) 1. Актуальностью написания. 2. Раскрытием преканонных событий. 3. Многогранностью взгляда. 4. Пониманием молодого характера. 5. И – посылом. Виват! 2 февраля 2021
6 |
 |
|
|
GrimReader
Чего они победили? Выборы? Они тупо творили беспредел! И да, могли устроить его в тотальном масштабе. Не успели. 2 |
|
 |
|
|
Altra Realta
В седьмой книге Волдеморт пришел к власти. Что мешало ему и в прошлом таким же образом захватить министерство? Думаю, что-то такое и происходило на фоне кровавого террора. Все несогласные были уьиты или запуганы и ему оставалось только поставить своего человека или самому сесть в кресло министра. |
|
|
|
|
GrimReader
Не надо думать! Там все написано и люди у власти были другие. Пока Фадж ссался под себя, на тот момент покойный Крауч в 80е принял меры. 1 |
|
|
|
|
Никто из Министерства не был тогда убит, в 80е.
|
|
|
|
|
Altra Realta
Я – человек лояльный, но ваши комментарии сейчас удалю. Вы понимаете разницу между «чуть не захватили» и «выборами»? Я не говорила, что Лорд выдвигался во власть. И: пожалуйста, поменьше эмоций. А по сути вам GrimReader ответил: В каноне Хагрид Гарри расказывал, что Пожиратели почти победили, когда Волдеморт пропал. 1 |
|
|
|
|
Опричница
*орет* Чо? Чем вам мои комментарии не зашли? Несогласием с вашей позицией? Так откройте канон! 1 |
|
|
|
|
Altra Realta
Эмоциональными обобщениями. Вам ответили по канону до этого, а вы свели чуть ли не к регистрации партии. Вы понимаете разницу между «чуть не захватили» и «выборами»? Я не говорила, что Лорд выдвигался во власть. |
|
|
|
|
Опричница
Показать полностью
По канону я только что перечитал рассказ Хагрида. Про убийства есть, про запугивание есть... Извините, Росмэн В общем, этот волшебник лет так... э-э. двадцать назад начал себе приспешников искать. И нашел ведь. Одни пошли за ним, потому что испугались, другие подумали, что он властью с ними поделится. А власть у него была ого-го, и чем дальше, тем больше ее становилось. Темные были дни, да. Никому нельзя было верить. Жуткие вещи творились. Побеждал он, понимаешь. Нет, с ним, конечно, боролись, а он противников убивал. Ужасной смертью они умирали. Даже мест безопасных почти не осталось... разве что Хогвартс, да! Я так думаю, что Дамблдор был единственный, кого Ты-Знаешь-Кто боялся. Потому и на школу напасть не решился... э-э... тогда, по крайней мере. А твои мама и папа — они были лучшими волшебниками, которых я в своей жизни знал. Лучшими учениками школы были, первыми в выпуске. Не пойму, правда, чего Ты-Знаешь-Кто их раньше не попытался на свою сторону перетянуть... Знал, наверное, что они близки с Дамблдором, потому на Темную сторону не пойдут. А потом подумал: может, что их убедит... А может, хотел их... э-э... с дороги убрать, чтоб не мешали. В общем, никто не знает. Знают только, что десять лет назад, в Хэллоуин, он появился в том городке, где вы жили. Тебе всего год был, а он пришел в ваш дом и... и... Хагрид внезапно вытащил откуда-то грязный, покрытый пятнами носовой платок и высморкался громко, как завывшая сирена. — Ты меня извини... плохой я рассказчик, Гарри, — виновато произнес Хагрид. — Но так грустно это... я ж твоих маму с папой знал, такие люди хорошие, лучше не найти, а тут... В общем, Ты-Знаешь-Кто их убил. А потом — вот этого вообще никто понять не может— он и тебя попытался убить. Хотел, чтобы следов не осталось, а может, ему просто нравилось людей убивать. Вот и тебя хотел, а не вышло, да! Ты не спрашивал никогда, откуда у тебя этот шрам на лбу? Это не порез никакой. Такое бывает, когда злой и очень сильный волшебник на тебя проклятие насылает. Так вот, родителей твоих он убил, даже дом разрушил, а тебя убить не смог. Поэтому ты и знаменит, Гарри. Он если кого хотел убить, так тот уже не жилец был, да! А с тобой вот не получилось. Он таких сильных волшебников убил — МакКиннонов, Боунзов, Прюиттов, а ты ребенком был, а выжил. (там дальше Дурсли) — Хороший вопрос, Гарри. Исчез он. Растворился. В ту самую ночь, когда тебя пытался убить. Потому ты и стал еще знаменитее. Я тебе скажу, это самая что ни на есть настоящая загадка... Он все сильнее и сильнее становился и вдруг исчез, и... эта... непонятно почему. Кой-кто говорит, что умер он. А я считаю, чушь все это, да! Думаю, в нем ничего человеческого не осталось уже... а ведь только человек может умереть. А кто-то говорит, что он все еще тут где-то, поблизости, просто прячется... э-э... своего часа ждет, но я так не думаю. Те, кто с ним был, — они на нашу сторону перешли. Раньше ведь они... эта... как заколдованные были, а тут проснулись. Вряд ли бы так вышло, будь он где-то рядом, да! Хотя большинство людей думают: он где-то тут, только силу свою потерял. Слишком слабый стал, чтоб дальше бороться и все завоевать. В тебе было что-то, Гарри, что его... э-э... сломало. Чтой-то приключилось той ночью, чего он не ждал, не знаю что, да и никто не знает... но сломал ты его, это точно. 1 |
|
|
|
|
Altra Realta
Да, отсюда как раз информация про «чуть не победил» и была. Ну так гражданская война идёт, как она ещё должна выглядеть? 1 |
|
|
|
|
Опричница
Ну так есть одна проблема. Power и powerful больше о могуществе в оригинале, чем о власти. Да, Лорд крошить, Лорд убивать. Но нигде дальше не сказано, что он в то время собирался пнуть под зад ту министершу, как там её. Там больше именно что беспредел... |
|
|
|
|
Altra Realta
А для чего же он это делал? Разве были упоминания, что Лорд убивал и запугивал просто из любви к искусству? |
|
|
|
|
GrimReader
Ну почитайте канон, там написано, почему он убивал. И море инфери взялось - откуда? Для этого им там семи пядей во лбу учёные нифига не нужны. 2 |
|
 |
|
|
Опричница, Ваш незамутненный идеализм восхищает! Ну да, Дамби струсил, но только, если Вы считаете, что зэки на пожизненном только о смерти и думают, то неправда ваша. Они жить хочут и надеются Азкабанские сидельцы тоже вот надеялись. Удачно.
Про то,что для него хотели родители. Да то Вам сказал, что они для него этого хотели? Может тихой семейной жизни! Большинство самых крупных нацистов, как известно, были счастливы в браке. И перед трудностями в нормальной семье объединяются, а не ссорятся. Посмотрите на Малфоев. А насчет убийства священника. Кто он такой, чтобы судить? Риддл молодец! Несимпатичного убить проще, и оправдаться перед собой проще. А там уже черта перейдена, душа расколота. И честно, я не поняла, при чем здесь теизм? Т.е. атеист порядочным человеком быть не может? |
|
|
|
|
Altra Realta
Показать полностью
В то время – да, не сказано, но это не значит, что не планировал в принципе. Потом-то он Министерство захватывает. Если принять вашу версию с террором ради террора, то всё равно возникнет вопрос: как долго это может продолжаться. Выйдет, что без захвата власти не так уж и долго. А какой тогда смысл? Лорд крестражи создавал, чтобы не умереть – а тут вдруг порисковать захотелось? Не в характере как-то. Power и powerful больше о могуществе в оригинале, чем о власти. Ну смотрите, это же первая книга и слова Хагрида, верно? Роулинг изначально не планировала писать политику, а потом начала развивать эту тему. Тут сразу два варианта: 1. Она писала понятным и интересным для детей языком. 2. Хагрид мог просто не разбираться в политике, поэтому показывать события со своего ракурса. Оба непротиворечивы. К тому же, во время Чемпионата, Пожиратели проявляют себя до возвращения Лорда. Это выглядит как акция, а не веселье ради веселья. Они специально выбирают международное действо, которое проводится под прикрытием маггловской семьи (и, кстати, светлые этой семье стирают память по несколько раз на дню – чем приводят в не самое здоровое состояние). Пожиратели не делают чего-то особенно страшного, просто таким образом смущают мирный народ и плюют в лицо Министерству. Кто бы им помешал убить? Значит, цели такой не было. И море инфери взялось - откуда? Они же охраняли крестраж. Стратегически важный предмет, между прочим.Да, это чисто символический жест, но из него не следует, что Лорд убивал только поэтому. Может, он выбирал на эту роль своих врагов, чтобы после смерти они невольно защищали его. Такая идея ему вполне могла бы понравиться. |
|
|
|
|
Габитус
Показать полностью
А где я писала, что на пожизненном сроке думают только о смерти? Я писала, что там люди страдают – и это чистая правда. Это не значит, что надо всех отпустить поголовно, но смертная казнь на практике милосердней. Насчёт родителей: вопрос интересный. Автор нам этого не сказал, хотя должен был, а так остались вопросы. Я смотрю по выборке потерявших веру людей – я таких знаю. В большинстве своём они хотели бы, чтобы их дети продолжили то же или смежное дело. Конечно, не все – но большинство. Если у автора другой случай, об этом надо чётко писать. Несимпатичного убить проще, и оправдаться перед собой проще. А там уже черта перейдена, душа расколота. На войне тоже – «черта»? Там по определению убивают несимпатичных людей. Не только из самозащиты.И честно, я не поняла, при чем здесь теизм? При том, что в каноне были только общие фразы, а не религиозные выкладки. Если автор их вводит, то тоже должен обосновать.А так одно к одному получается: создал, пусть хорошо написанную, но – пропаганду. Порядочность можно показать не только в этих концепциях. Да и разная она у всех будет. |
|
Включить тёмную тему
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу
