#фанфик_в_блоги #текстовая_истерика

Самое приятное — и трудное — я оставила на потом. Разумеется, самой себе я не стала бы уделять много внимания: что в жизни, что в смерти я была абсолютно одинакова. А вот, что касается Кости, то я была не уверена, что он и правда почтил мой персональный ад своим личным присутствием. Был ли он похож на себя прежнего, которого я знала в реальности? И да, и нет. Но мог ли он стать таким в результате долгого прозябания в аду, частичного лишения памяти и практически полной изоляции? О, да. Он всегда был жизнелюбивым, даже слегка безалаберным — однако в вопросах по-настоящему важных оставался серьезным и собранным, и жизнь свою он строил, а вовсе не разрушал. Теперь же, лишившись тела и физических потребностей вместе с телесными удовольствиями, оказавшись в мертвом городе, где у каждой могилки была своя оградка, а нарушать безмолвие считалось дурным тоном, он не мог в полной мере раскрыть свой яркий, светлый, общительный характер. Его обаяние здесь перестало быть значимым, и постепенно исчезли его бесчисленные маски, забавные словечки, привычные речевые обороты — все то, что, вкупе с душевной открытостью, некогда привораживало к нему посторонних людей, но постоянно сбивало с толку меня, инстинктивно ощущавшую в нем совершенно другое... Теперь, когда он остался безо всего наносного, пускай и милого, но достаточно обыденного — я увидела Костю совершенно другим: по-взрослому рыцарственным, искренним, беззаветно любящим... И кого любящим — меня!..
Ради этого стоило умереть, попасть в ад и пройти через пытки и огонь. Ради этого стоило бы остаться там вместе с ним, позабыв (или не вспомнив) об оставленном на живой земле... Но такая я — забывшая, отрекшаяся, предавшая — была бы недостойна не только Костиной любви, но даже и честного, спокойного одиночества.
Сейчас же я должна переступить последнюю черту, покинуть пределы фантазии, отречься от иллюзий, порожденных галлюцинациями, и признать мир живых единственным существующим миром. Признать, что настоящий Костя ни за что не назвал бы меня близким и родным человеком — я для него так и оставалась милой девочкой, которую он, по какому-то капризу, на время сделал кем-то вроде доброй подружки и наперсницы, но так же легко и сбросил со счетов, выбросил из головы, позабыл. Единственная женщина, которую он когда-либо любил, стала его женой, а затем — вдовой, и я готова была дать обе руки на отсечение, что несмотря на безмерное обаяние и развитые коммуникативные навыки, он был ей верен.
Но страшно было для меня не это. Страшно было признать одну-единственную существенную часть правды, ту первопричину, из-за которой я закрыла для себя воспоминания о невероятных приключениях моего временно умершего сознания. Признать, что Костя, которого я видела, как живого, обнимала, как родного и чьей бесплотной чистой любовью спасалась и наслаждалась — это не более чем фикция, игра нейронных импульсов в полуугасшем мозгу. Настоящий Костя умер и был похоронен, и я даже могла бы (теоретически) съездить и положить цветы на его могилу — схема, как туда доехать и куда именно пройти, уже полтора года хранилась в памяти моего телефона.
Пока я могла в это не верить — я не верила, все ждала какого-то знака, намека, доказывающего, пускай даже и косвенно, реальность существования загробной жизни. Недопустимо было даже предполагать, что Костя исчез бесследно или, хуже того, "остался в нашей памяти". Прежде эта фраза убивала во мне всякую надежду на будущее. Да, я искренне скорбела, но была уверена, что реальность будущей встречи — это истина, абсолютная и непреложная. Была ли бы я счастлива, если бы знала, что увижу его снова, пусть не живым, но счастливым и благополучным? Бесспорно, это так. Смогла ли бы я радоваться этой встрече, если бы он не вспомнил меня или вовсе не узнал, а рядом с ним стояла его счастливая уже не вдова, а снова жена и законная вторая половина? Полагаю (надеюсь), что так. В конце концов, мне необходимо лишь, чтобы он был — и чтобы его бытие приносило радость в первую очередь ему самому.
Но — исчез бесследно и, словно в насмешку, привиделся мне, лежащей в предсмертном бреду. Но — не вспомнил обо мне ни разу за все годы, что мы не виделись. Но...
Я сидела на кухне в темноте, понурив голову, и оплакивала Костю, которого потеряла в третий раз — теперь уже окончательно. Какой же смешной мне казалась моя маленькая детская трагедия — трагедия его женитьбы — теперь, на фоне окончательного и бесповоротного его небытия!
Но все же, мой ум не был склонен бросать работу на полпути, даже когда опорная несущая конструкция моего мироздания зашаталась и рухнула, погребая под собой остатки надежды. Именно поэтому — но только ли поэтому? — в моем сознании всплыл давно мучивший меня вопрос: а все-таки любопытно, за какие прегрешения мой собственный мозг отправил Костю в ад?..