Пожалуй, если не считать эпитетов, мысленно посылаемых мной в адрес соперницы, мне не в чем было себя упрекнуть. Конечно, я не скрывала своего негодования по поводу Костиного решения, и даже дала ему понять, что его дама мне, как минимум, неприятна, но это было вполне объяснимо и даже простительно. А то, что я фактически сбежала, попрощавшись навсегда, так это было не более, чем временной мерой. Несмотря на охватившую меня панику, глубине души я допускала, что спустя какое-то время (не более полутора-двух лет) Костя убедится в том, что рядом с ним живет чужая женщина, неприятная и лицемерная, и тогда у него больше не останется резонов держаться за этот брак. Да, я в самом деле рассчитывала на новую встречу, надеялась поразить его своими успехами и внушить ему уважение и даже, можно быть, восхищение. Я не ожидала, что он признает свою ошибку и упадет в мои объятия, но мне достаточно было того, что он захочет быть рядом со мной. Только в этом случае я могла бы признать необходимость такой жизненной коллизии, как та, которую мне пришлось пережить. Тем более, что, на мой тогдашний взгляд, у этой дамы не было передо мной никаких серьезных преимуществ, за исключением того, что она могла незамедлительно дать ему самое необходимое, чего он искал в браке. Но ведь это еще не все, и Костя не настолько прост, как ей хотелось бы верить! Я вообще никогда не была склонна судить о человеке, как о животном, которым управляют голод и похоть, и уж тем более не унизила бы подобным сравнением Костю, которого считала лучшим из людей. Так неужели он будет способен долго обманывать самого себя, неужели сведет свою жизнь к унылому рутинному существованию и постоянной борьбе за удовлетворение базовых потребностей?..
И неужели эта дама окажется в состоянии постоянно играть роль доброй, щедрой и открытой женщины, демонстрировать Косте свое восхищение и не забывать время от времени разыгрывать перед мужем легкую придурь, чтобы добавить в отношения перчинки? В таком случае, горе мне и всем честным женщинам! — так думала я, в свои без малого семнадцать, и того же мнения придерживалась даже сейчас, после своей смерти.