Оно зрело и болело долго, и вот оно дозрело.

Дело даже не столько в том, мужчина я, женщина или трёхногая табуретка, и не в том, что я излишне чувствительно отзываюсь на что-то там, а в том, что я впервые за девять лет снова почувствовал затравленность.

У меня такое было в коллективе детей с одиннадцати по тринадцать; ну, знаете, все эти милые детские способы достать другого.

Все эти милые перешушукивания за спиной; обсуждения меня; максимально неловкие вопросы в лицо; опять это ощущение «если бы я был другим, то меня бы...»; опять это ощущение постоянного внутреннего напряжения, с которым ты ешь, пьёшь и спишь; опять эти неведомые монстры, прячущиеся по теням, которых может и нет, а может и есть, но ты их видишь...

Опять беспомощное «пожалуйста, хватит, перестаньте» и обречённое «может, пожаловаться?», отвратительное в своей какой-то внутренней невозможности — когда ты можешь что-то сделать, но никогда не сделаешь.

Но сейчас я взрослый мальчик и сам решаю, могу ли я это контролировать.

Я — могу. Я не из тех людей, которые находят подобное забавным, смешным, развлекательным, во мне это не разжигает азарт, у меня не возникает весёлой злости; я теряю остатки сил, впадаю то ли в прострацию, то ли в отчаяние, у меня подскакивает давление, я начинаю судорожно искать, что во мне не так...

Ну, знаете, я и не скрывал никогда, что нервотрёпка меня истощает.

И я выбираю это прекратить.

Два года во мне жила надежда, что всё нормально, что меня, такого, какой я есть, понимают и принимают, но в последние месяцы я постоянно сталкиваюсь с тем, что меня насмешливо обвиняют во вранье, пытаются как-то разоблачить, обо мне создают сторонние посты; наверное, я должен быть горд из-за того, что я занял так умы людей, верно?

Я ощущаю себя грязным.

Оплёванным.

Испачканным.

Мне всегда казалось, что со взрослыми людьми, да ещё и не в личном общении, а на порталах, не должно повторяться то, что повторялось изо дня в день три мучительных года, три года невыносимого напряжения, стыда, мучительных переживаний и ощущения своей чужеродности и неправильности. Взрослые же люди, верно? Даже если предполагать, что всем по семнадцать, всё равно взрослые. Некоторым тут за сорок — чудовищная цифра по сравнению с моими двадцатью двумя.

Когда я был маленьким и глупым, то, плача в очередной раз после того, как мои губы разбили об унитаз, я надеялся на то, что мне нужно всего лишь вырасти. Стать сильнее, независимее, попасть во взрослый коллектив, которым не движут подростковые гормоны и желание самоутвердиться любой ценой, что стоит мне сменить это окружение на более взрослое, взвешенное, разумное — и всё пройдёт.

Я ошибся.

Я умею признавать свои ошибки.

Мне мерзко. Мне на самом деле мерзко, это как будто что-то липкое, вонючее, налипшее на меня. В интернете все равны: удалённость от человека подарила нам возможность не видеть его лицо и перестать его с кем-то ассоциировать. Но мне мерзко, просто омерзительно от того, что то, что происходит, делают взрослые люди.

Мне жаль, что так вышло. Наверное, если бы я был другим или умело скрывал то, что нужно скрывать, то меня бы приняли.

Но я не могу запретить себе чувствовать то, что я чувствую, так, как я чувствую, а это значит, что постоянно будет повторяться одна и та же ситуация — я буду нормальным только если буду не собой, а пока я буду собой, обо мне будут создаваться гигантские обсуждения — «My Chemical Victim могла бы уже принять себя, мне жалко её))».

«Да просто она гёрла».

«Я одного не понимаю, почему ты притворяешься, зачем эта игра?))»

И то самое беспомощное «пожалуйста, прекратите» — как будто твою сумку перебрасывают друг другу дылды, а ты стоишь и уже не имеешь сил даже прыгать, чтобы под смех окружающих попытаться её сбить.

И чувство — будто ты пытаешься держать лицо, пытаешься не показать своего страха, своего отвращения, своей запуганности перед радостно скалящимися чужими лицами. И я опять вижу грёбаные тени даже там, где их нет, слышу насмешки там, где их нет, потому что мой воспалённый мозг опять не воспринимает ничего так, как оно есть — он всё видит через призму кривого зеркала, которое только недавно выправилось.

Мне мерзко от таких людей.

Попытка выстроить хрустальную стену и как-то организовать за ней своё комфортное пространство провалилась с оглушительным звоном и как-то очень сильно порезала меня осколками — до сих пор кровоточит и воспаляется.

Я устал от того, что место, в которое я когда-то приходил отдыхать, делает мне невыносимо больно. Так быть не должно.

Поэтому я выбираю это прекратить.

Здесь есть множество чудесных людей, которым я искренне благодарен за поддержку. Мне жаль, что я не справился, что из-за нескольких громко кричащих других не смог заставить себя пережить этот период тут. Возможно, если бы я был сильнее духом, я бы пережил тяжёлые времена, всё бы устаканилось и стало как прежде, и я бы не потерял ничего, кроме пары метров нервных клеток. Но я не сильный и не умею превозмогать настолько долго.

Я думал дожить до дня рождения и там посмотреть, что делать дальше, но я слишком устал от происходящего и решаю проблему радикально.

Возможно, когда-нибудь я это переживу, переварю, смою это дерьмо и с гордо поднятой головой вернусь, но сейчас я могу лишь бежать как крыса с корабля в надежде спасти хрупкие остатки своего душевного равновесия.

Простите меня все, кому хоть немного был интересен этот блог; простите меня все, кто делал для меня что-то хорошее — наверное, я его совершенно не ценю, раз неспособен концентрироваться на нём и закрывать глаза на всё остальное; простите меня все, кто меня поддерживал, если некоторые ваши слова поддержки упали в воду и там и исчезли без следа или не стали чем-то, за что я мог зацепиться — я все их ценил.

Возможно, я вернусь, когда перестанет настолько сильно болеть, но я-то останусь самим собой, а значит, из раза в раз одна и та же систематически повторяющаяся от праздности и «азарта» некоторых людей ситуация будет причинять мне боль. И я выбираю не чувствовать эту боль — самым доступным мне способом.

Мне жаль.

Мне жаль.

Мне жаль.