- Видишь ли, - заговорил он медленно, с расстановками,
точно вслушиваясь в мысли и взвешивая. - Видишь ли,
меня притягивает в их жизни ее страшная, обнаженная правда.
С нее будто сдернуты условные покровы. Нет ни лицемерия,
ни ханжества, никаких сделок с общественным мнением, с
навязанным авторитетом предков. Никаких иллюзий, никаких
прикрас! Вот она - я! Публичная женщина! Я общественный
сосуд! Я клоака для стока городской похоти! Приходи и не
бойся отказа. Ты будешь наказан деньгами, отвращением,
позорной заразной болезнью. Нет ни одной стороны человеческой
жизни, где бы главная правда сияла так чудовищно, так
безобразно, так ярко, без всякой тени самообеления.

- Положим! Но ведь эти женщины врут, как лошади. Поди,
поговори о падении. Она тебе наплетет.

- А ты не спрашивай. Какое тебе дело? А если они лгут, то
лгут как дети. Я пересчитаю сейчас по пальцам случаи,
когда проститутка непременно лжет, и ты сам убедишься,
что принуждает ее к тому.

- Первое: она беспощадно красится, иногда и в ущерб себе.
Отчего? Оттого, что каждый прыщавый юнкер, которого так
тяготит его половая зрелость, что он весною тупеет, точно
тетерев на току, или какой-нибудь жалкий чинодрал из управы,
муж беременной жены и отец девяти младенцев, - оба они сюда
приходят не с целью оставить избыток страсти. Он, негодяй,
пришел наслаждаться, ему эстету - нужна красота!

Второе. Этот распрекрасный кавалер, мало того, что красоты
ждет, - нет! ему подай подобие любви, чтобы в женщине зажегся
"огонь безумной страсти!", о которой поется в романсах.
Аа! Ты этого хочешь? Ha! И женщина лжет ему голосом, лицом,
телодвижениями. И все ведь в глубине души знают про этот
профессиональный обман, но обольщаются: "Ах, какой я
мужчина! как меня женщины любят! в какое я их привожу
исступление!.. " так чей почин во лжи? третий пункт. Больше
всего они лгут, когда их спрашивают: "Как ты дошла до жизни
такой?" “Выказывается доброта”. Но какое право ты имеешь
спрашивать, черт бы тебя подрал?!

Ведь она же не лезет в твою интимную жизнь? Она же не
интересуется твоей первой святой любовью и невинностью твоей
сестры и твоей невесты. Ты платишь деньги? Чудесно!
Бандерша, вышибала, полиция, медицина, городская управа –
все блюдут твои интересы. Прекрасно! Тебе гарантировано
вежливое поведение со стороны нанятой тобою проститутки,
личность будет неприкосновенна... даже в самом прямом
смысле, в смысле пощечины, которую ты конечно заслуживаешь
своими бесцельными и, может, мучительными расспросами…

Но ты за свои деньги захотел еще и правды? Ну, уж этого
тебе не видать никогда! Тебе расскажут такую шаблонную
историю, какую ты сам - человек шаблона - и заслуживаешь
и легче всего переваришь, потому что жизнь чересчур скучна
для тебя или чересчур неправдоподобна, какой она только
умеет быть.
И вот тебе вечная история об офицере, о приказчике,
о ребенке, о престарелом отце, который там, в провинции,
оплакивает заблудшую дочь и умоляет вернуться домой.

А я ей скажу сегодня: "Долой буржуазный строй! Уничтожим
бомбами капиталистов и бюрократию!" Она горячо согласится
со мною. Завтра другой будет орать, что надо перевешать
социалистов, передрать студентов, разгромить жидов. И она
радостно с ним согласится тоже. Но если к тому же вы
воспламените ее воображение, влюбите ее в себя, то она за
вами пойдет повсюду, куда хотите: на погром, на баррикаду,
на воровство, на убийство.

В четырнадцать ее растлили, в шестнадцать она стала
патентованной проституткой, с желтым билетом и венерической
болезнью. Теперь вся ее жизнь обведена и отгорожена глухой
и слепой стеною. Обрати внимание на ее обиходный словарь -
тридцать - сорок слов, не более, - совсем как у ребенка
как у дикаря: есть, пить, спать, мужчина, кровать, хозяйка,
рубль, любовник, больница, белье - вот и все. Ее умственное
развитие, ее интересы так и остаются на уровне детства – до
самой смерти, как у монашенки, отданной ребенком в монастырь.
о зато какая страшная, голая, ничем не убранная, откровенная
правда в этом деловом торге о цене ночи, в этих десяти мужчинах
за вечер, в этих печатных правилах, изданных отцами, об
употреблении раствора борной кислоты.

Вот вся их нелепая жизнь у меня как на ладони, со всем ее
цинизмом, уродливой и грубой несправедливостью, но нет в
ней той лжи и того притворства перед людьми и перед собою,
которое опутывает все человечество сверху донизу.

Ты подумай, сколько нудного, длительного, противного обмана,
сколько ненависти в этом брачном сожительстве в 99 случаях
из 100. Сколько слепой, беспощадной жестокости - именно не
животной, а человеческой, разумной, расчетливой - в святом
материнском чувстве, и смотри, какими нежными цветами
разубрано это чувство! Все эти ненужные, шутовские профессии,
выдуманные для охраны моего гнезда, моего куска мяса, моей
женщины, моего ребенка, эти разные надзиратели, контролеры,
инспекторы, судьи, прокуроры, тюремщики, начальники, чиновники,
генералы, солдаты и сотни тысячи еще названий. Все они
обслуживают человеческую жадность, трусость, рабство, леность
– нищенство! вот оно, настоящее слово. А какие пышные оправы!
Про алтарь отечества, христианское сострадание, священный
долг, сакральную собственность и святую любовь. Тьфу!
Ни одному красивому слову я теперь не верю, и тошно мне
с ними со всеми.. лгунами, трусами и обжорами до посинения!
человек так изолгался, испопрошался и унизился!..
Лихонин, тоска!

Яма,1915