Ничего не помню. Ничего не помню.
Где я?
И как оказалась тут?
Почему так темно и тесно? Холод пробирает до костей… И отчего так трудно и тяжело дышать?
Я помню лишь драку. Наверное, для моих похитителей это было большой неожиданностью. Кроткая девочка с восторженными глазами вмиг превратилась в разъяренного опасного зверька.
Хочу рассмеяться, но не могу. Даже дышать мне удается с трудом.
На груди возится и пищит какое-то странное существо. Не вижу его, только слышу, как оно беспомощно скулит и хнычет, трясется от холода.
Младенец?!
Через силу двигаю руками, накрываю его ладонями, ощущая под ними тепло крохотного существа. Ему тоже становится теплее, оно затихает, мелко подрагивая, и я в муке едва не рыдаю.
Откуда здесь младенец?
Это что, мой младенец?!
Я вспомнила горячую возню с Кристобалем и его неловкую попытку на мне якобы жениться. Я знаю, отчего рождаются младенцы. От этой вот страстной и горячей возни.
Ничего не помню…
Крохотное существо перестает дрожать, затихает, сладко причмокивая. Зато теперь трясется, как овечий хвост, мое сердце. Потому что я, наконец, понимаю, где я.
В гробу.
В дешевом, как моя жизнь, гробу, наспех сколоченном из грубо отесанных досок. Они все еще пахнут сосной.
Сколько же времени прошло с той ночи, когда Кристобаль вывез меня из дома?! Я успела выносить и родить малыша?! И за это Кри меня заколотил в гроб?!

Я лежу на жестких досках, еле укрытых какой-то тонкой, грубой тканью. И это крохотное существо, пригревшееся и успокоившееся на моей груди, лежит тут вместе со мной.
Нас что, собираются зарыть живьем?!
— Кончено, — дрожащим голосом произносят над гробом. — Издохли оба.
В щелях между досок я вижу свет. И голос узнаю. Это Кристобаль.
Он шмыгает носом, словно у него идет кровь, постанывает, будто ему больно.
Кри-кри! Издевательски, мелко мстя ему, обзываю его этой куцей, нелепой кличкой. Что случилось, пальчик занозил?!
— Какого черта, — ругается второй, меченый.
Он хрипит, как паровоз. Словно ему так же трудно, как и мне, дышать. — Как это могло произойти?!
— Да мне откуда знать, — огрызается Кри.
Никогда больше не стану называть его Кристобалем.
Вспоминаю его властный взгляд, его магию, подавляющую мою волю, и называю его Кри подряд несколько раз. Только стыдная кличка. Никаких человеческих имен ты не заслуживаешь.
— Но ведь она была невинна? — подозрительно произнес меченый, и я слышу, как Кри застывает в страхе. Мне кажется, обостренным слухом я слышу даже, как мурашки бегут по его коже, и снова мысленно смеюсь, хохочу, хотя все мое тело ломает боль. Грудь словно пробита кинжалом насквозь, я даже чувствую липкую горячую кровь, но все равно продолжаю смеяться над незадачливым похитителем.
Ай, да Кри!
Вот почему он распинался напоследок!
Ему ни в коем случае нельзя было меня трогать!
И он не пытался защитить мою честь — он прятал следы своего преступления. Он боялся, что меченый ему оторвет все, что только можно, когда узнает, что Кри не устоял и взял меня.
Он меченого боялся. Вот что.
Интересно, почему он не устоял?..
Я не верила в то, что он влюбился.
Ни секунды не верила.
Особенно лежа в гробу.
Что это было, болезненное желание потешить свое самолюбие? Овладеть мной, чтоб всю жизнь помнить, какая птичка попала в его сети.
«Я тоже на всю жизнь запомню, что ты стала моей. Что ты случилась в моей жизни. Что ты моя. И не принадлежала никому, кроме меня. И уж принадлежать не будешь».
Так он сказал.
Он уже знал, что сделает со мной.
Гроб уже наверняка был припрятан, например, под кроватью в этом же странном дешевом номере третьесортной гостиницы. Он знал, что в моей жизни больше не будет никого и ничего, потому что и самой-то жизни тоже не будет. И он взял меня, чтобы всю свою жизнь греть свою душу тщеславными воспоминаниями.
О том, что та, которая могла взять весь мир, досталась только ему.
— Ты у меня спрашиваешь о ее невинности?! — возмущается Кри, и его слова звучат очень естественно. Не будь я объектом их спора, я б ему поверила. Актеришка… — Ты ведь сам все проверял!
— Да, — нехотя соглашается меченый, хрипя. — Никаких ухажеров, никаких женихов, кажется, у нее не было. Черт! Откуда ж тогда она взялась на нашу голову, порченная?! Как же это ее семейка проглядела?!
«Об этом тебе лучше спросить у своего дружка! — мысленно хихикаю я. — Он провернул это прямо под твоим носом, пока ты крутил руль!»
— Может, это оттого, что она стала сопротивляться? — осторожно предположил Кри. Точнее, сделал вид, что предположил. Он-то точно знает, почему у них не вышло то, что они задумали.
— А я говорил, — желчно отозвался меченый, — что надо было не жмотиться! Не нужно было вызывать у нее подозрений! Такая жирная, такая сильная жертва! Чуток раскошелиться нам бы не помешало! Красивый отель, красивое платье! И девчонка ни о чем не заподозрила бы до самого конца! И все прошло бы как по маслу! Это ты сказал, что обаяешь ее и с тремя грошами в кармане! Самоуверенный жадный говнюк… Что, обаял?
Я горько улыбнулась. Попыталась улыбнуться. Губы тоже болели, будто мне по лицу били и били. Значит, не согласился тратиться? Уже на стадии подготовки своего мерзкого дела ты знал, что все испортишь? Что воспользуешься мной, доверчивой дурой? И потому пожалел денег, зная, что дело все равно провалится?..
…Какой же ты говнюк!..
Обещаю себе: если выживу… если выберусь из этого всего, никогда не буду такой смешной и наивной. Мое отрезвление далось мне слишком дорого. Но надолго ли? Или я вот-вот встречу свой смертный час?!
Существо на груди моей снова завозилось, заскулило, и негодяи замерли, со страхом прислушиваясь к его жалкому хныканью.
— Отчего оно не издохло?! — со страхом в голосе произнес Кри. — Почему оно живо?
— Возьми и убей его! — огрызнулся меченный.
— И не подумаю к нему прикасаться! — взвизгнул Кри.
Трусы!
Даже младенца боятся!
Моего младенца…
Существо хныкало и тыкалось мокрой мордочкой? Лицом?
Оно просило у меня защиты, тепла, пищи. А я лежала, разбитая, наполненная болью, не в силах пошевелить даже рукой, чтоб защитить это крохотное дитя…
— Затих как будто, — прислушавшись, произнес меченый. — Давай поскорее избавимся от них, пока он снова не начал скулить. Не то ни один могильщик не возьмется это закопать.
— Да брось! — гнусно хихикнул Кри. — За все заплачено! Этот забулдыга закопает и собственную бабушку живьем, если ему хорошенько заплатить.
Это. Он назвал меня «это». Как какую-то падаль. Как мусор. Как что-то грязное, гнилое, отработанное. От злости я даже на миг позабыла о боли. Я вам сейчас покажу «это»!..
Но вот сюрприз: магия моя была мертва. Не отзывалась, как рука, которую отсекли.
— Искалечили, — выдохнула я в ужасе, обеими руками прижимая к себе. — Даже это отняли! Но не бойся, малыш. Не бойся. Я с тобой. Или погибнем вместе, или спасемся. Я не оставлю тебя. Я спасу тебя!
Говорю, а голоса своего не слышу.
Его просто нет. На слова нет сил. Так как же я собираюсь спасаться?
Надо собраться! Надо!
— Тише, малыш, — беззвучно шепчу я. — Не привлекай их внимания! Дай мне отдохнуть, дай собраться с силами… И я все сделаю, чтобы тебя защитить!
Как ни странно, но это дитя меня услышало и поняло и затихло, издав слабый вздох.
— Как будто б точно издох, — радостно отметил Кри. Мерзкий, гадкий, скользкий…
— Живее давай! — злится меченый.
На улице еще холоднее, ветер задувает в щели.
Малыш на моей груди дрожит, и я нахожу в себе каплю, последнюю уцелевшую каплю магии и направляю ее на то, чтоб согреть его.
Он раскаляется, становится похож на горячий шар под моими ладонями. Стянутое судорогой тельце стало мягким, расслабленным, и я почувствовала, что и дар мой будто б возвращается ко мне.
Сама я одеревенела от холода, но изо всех сил старалась молчать.
Слышала, как они грузят гроб в скрипучую повозку. Слышала, как договариваются с могильщиком. Слышала, как тот понукает лошадь, и как повозка скрипит и стонет, унося меня в мой последний путь…
Слышала — и упрямо молчала.
Магии прибыло еще.
Совсем немного, но этого хватило, чтоб еще подогреть странного малыша. Он теперь лежал на мне, вытянувшись, прижавшись, и согревая собой меня. Спасая меня.
И я понимаю, что это единственная возможность спастись. И снова бросаю все свои утекающие силы на то, чтоб защитить младенца, успокоить и согреть его.
Хотя разум кипит от страха и велит спасаться самой.
Греть себя.
Разорвать вдребезги гроб и повозку последним усилием.
Но я продолжаю поддерживать жизнь в крохотном тельце.
И оно помогает набраться сил мне.
Скоро я чувствую, что смогу встать. Смогу, наверное, и пройти несколько шагов. Совсем немного, но этого хватит, чтоб скрыться, убежать подальше от повозки. Малыш на груди кажется мне тяжелым, как камень, но у меня и мысли не рождается, что его, доверчиво прижавшегося ко мне, можно бросить.
— Только вместе, — упрямо шепчу я. И голос мой возвращается; я слышу свои слова.
Крышка гроба приколочена плохо, ненадежно. Я легко сталкиваю ее, упершись ногами.
— Только вместе!
Прижимаю к себе горячее тельце, поднимаюсь. Сначала сажусь, потом встаю на колени. От слабости меня качает, грудь горит от боли при каждом вздохе. На мне все то же платье, нелепое белое платье глупой доверчивой невесты. Хочется сорвать его с себя, но ничего другого у меня нет. Все мои вещи, платье, меховая накидка, стали добычей проходимцев.
Не голой же бежать.
В повозке темно, но я соображаю, где можно выбраться. Брезентовый тент чуть расходится, впуская свет. Я подбираюсь к прорехе и выглядываю наружу.
Темнота.
Темный спящий город, унылый пейзаж. Копыта лошади стучат по булыжникам, мостящим дорогу. Я знаю это место. Если свернет направо, значит, там будет мост.
— А он туда и свернет, — сквозь сжатые зубы бормочу я. — На кладбище!
Придерживая теплое тельце одной рукой, отрываю у платья подол, оголяя ноги. Заворачиваю в него кое-как младенца, а сама гляжу туда, за брезент. Не пропустить бы поворот…
Не пропустила.
Повозка, мерно покачиваясь, начинает вползать на мост, и я спрыгиваю на камни. Холодный ветер обхватывает мои лодыжки, но теперь мне не страшно и не холодно. Дитя, которое я спасла, отдав свою последнюю каплю магии, спасает теперь меня. Согревает и, прижимаясь, дает мне силы.
— Сейчас, — недобро шепчу я.
Я прекрасно понимаю: если просто сбегу, эти уроды могут начать на меня охотиться. Да так оно и будет. Защитить меня некому. Полиция? Это да. Но они не станут охранять меня круглосуточно. И мерзавцы доберутся до меня в считанные дни.
Поэтому надо сделать вид, что я исчезла навсегда.
Я отошла чуть дальше от повозки. На слабых, дрожащих ногах сбежала с моста и обернулась, дожидаясь, когда та вскарабкается на середину моста, в самую высшую точку.
— Малыш, помоги мне…
Магия снова наполнила мое тело, слабо, но достаточно для несильного удара.
От него у ветхой повозки отлетело колесо, и она завалилась набок, прямо на перила моста.
Гроб выкатился, с треском лопнул брезент. И мое предполагаемое последнее пристанище полетело через перила в реку, с шумным всплеском подняв тучу брызг.
Могильщик засуетился.
Он не сразу совладал с испуганной лошадью, не сразу смог втащить повозку, повисшую задней осью над рекой, на мост. Но когда он кое-как справился и глянул туда, в темные воды, все, что он увидел, что качающийся на волнах гроб.
Он перевернулся, и не было заметно, что он пуст.
Возница метался по мосту, не зная, что ему делать. Но я уже не смотрела на него. Я знала, что он ни за что не признается мерзавцам, что потерял покойницу. А если и признается, пусть поищут меня в реке!
Мне же теперь нужно просто выжить. Убежать, спрятаться и выжить.
Я отошла от моста еще дальше и, наконец, перевела дух и насмелилась глянуть на тот живой комочек, что ревностно прижимала к себе и спасала.
Я была ему благодарна.
Даже если он зачат от Кри, он спас меня. Ради него, ради его маленькой жизни я нашла в себе силы бороться!
Но в моих руках был вовсе не младенец.
Это был крохотный щенок лисицы.
Огненно-рыжий лисенок.
https://litnet.com/ru/book/inkvizitor-final-b435514