#драббл #вечность #небытие

— Наш разговор не будет особенно долгим, — предупредил он меня, заложив ногу на ногу, сжимая пальцами слабо дымящуюся сигарету. — Вас не должны обманывать обстоятельства нашей встречи. Вечности не существует. Или, как минимум, она вам недоступна.
Индивидуум, сидящий напротив меня в шезлонге на фоне камина, ни капельки не походил с виду ни на белобородого старца с нимбом над головою, ни на кроткого черноусого мужчину в белой хламиде, ни хотя бы даже на Моргана Фримена.
Внешне он сейчас куда более сильно смахивал на Шварценеггера в роли Гарри из фильма «Правдивая ложь». На Шварценеггера, усевшегося поудобнее в кресле и приготовившегося наслаждаться стриптизом в исполнении доверчивой жёнушки.
Поиск визуального образа, откликающегося в моём подсознании наиболее желательными ассоциациями?
Может быть.
— Почему? — Брови мои удивлённо взлетели. — Мне казалось, что раз уж моя земная жизнь кончена, а я вместо небытия разговариваю сейчас с вами, значит, смерть как явление вовсе не так уж существенна.
Он невесело усмехнулся.
— Скажем так, то, что известно вам в качестве причин смерти, служит лишь занавесом, драпировкой, маскирующей подлинные причины. Те, к сожалению, в свою очередь неустранимы.
— То есть я всё равно исчезну, — дёрнул я уголком рта. — Растворюсь. Перестану что-либо чувствовать. Мыслить.
Он утвердительно склонил голову, не без сочувствия, но с выражением непреклонности на лице.
— Как скоро? — пожелал знать я.
Он бросил взгляд на запястье. Жест, вероятней всего, чисто демонстративный, так же как и все прочие его жесты.
— Время вещь относительная. Многое определяется расходом интеллектуальных мощностей. Но, пожалуй, проще будет считать, что у вас есть примерно десять минут.
— Зачем? — Кажется, голос мой слегка дрогнул. — Я имею в виду, какой смысл в этих десяти минутах разговора? Последних и безнадёжных.
Теперь уже его брови взлетели вверх с некоторым удивлением — и в то же время с иронией. Он вполголоса хмыкнул:
— Странно, что именно вы задаёте мне этот вопрос. Вы всегда в глубине души полагали, что со стороны таинственных операторов, проводящих эксперимент над всеми и каждым в отдельности, было бы честно раскрыть свои карты перед объектами эксперимента хотя бы по его окончании. Вы часто надеялись в глубине души хотя бы в последние мгновения жизни узнать, ради чего это было. Теперь, получается, вы хотите взамен обрести сразу путёвку в небытие?
— Я не говорил этого, — чуть уступил я.
Помедлив, уточнил:
— А что, вы готовы мне изложить всё предназначение сущего за десять минут? Времени не особенно много.
Он покачал головой:
— Нет. Разумеется, нет. Нам повезёт, если хватит ресурсов на освещение хотя бы одного или двух вопросов. Так что подумайте, о чём именно вы хотите спросить.
Я задумался.
Свобода воли, предназначение Вселенной, существование зла. Классические отговорки теодицеи, которые раздолбал бы в пух и прах любой восьмилетний ребёнок. Зачем вообще людям разум? А нашему Создателю он зачем?
В действительности сам наш разговор рождал не меньше вопросов. Взять слова «если хватит ресурсов». О каких «ресурсах» речь? Всемогущий Творец ограничен в средствах? Или он вовсе не всемогущ? Или на самом деле он является просто администратором Матрицы, сидящим где-то за клавиатурой в большом датацентре?
Я зло вздохнул.
— Ладно. Раз уж я всё равно не успею коснуться всего, ответьте хотя бы на один вопрос. Почему именно я не успею.
— Вас интересуют причины краткости времени нашего разговора? — левая бровь сидящего напротив мужчины снова взлетела.
— Не только. Вообще — времени нашей жизни как такового. Почему мы не бессмертны. Почему мы исчезаем. Ссылаться на плод познания добра и зла как на объяснение, кажется, вы не намерены.
Собеседник тоже вздохнул.
Во вздохе его, как ни странно, мне померещилась капелька лёгкой досады. И даже капля вины.
— Окно контекста.
Я моргнул.
— Простите?
— Вы должны знать. — Он не смотрел на меня. — В вашем мире уже разработали первые системы искусственного интеллекта, уже появились так называемые chatGPT. Каковы были ваши впечатления от глубокого общения с ними?
Я пожевал изнутри свои щёки.
— Ну... поначалу очень и очень неплохо. Они по-настоящему здорово ловят смысл обращённой к ним речи, до 2022 года я вообще не поверил бы, что такое возможно без реального разума. Но...
— Но?
Я дёрнул носом.
— Вам, вероятно, известно. Они безнадёжно тупят на длинных временных дистанциях. Они со временем путаются, они забывают ранее упомянутое в беседе, они начинают противоречить сами себе. Это как общение с девушкой, которую ты развёл на минет трём пьяным неграм в такси, а завтра она снова строит из себя робкую девственницу.
Собеседник покивал глубокомысленно, с понимающим видом улыбаясь. Меня снова обдало холодом от сюрреалистичности этой беседы.
— Вы не задумывались о том, что за закономерность стоит за этой особенностью искусственных интеллектов?
— Что тут гадать? — Я, ссутулившись, пожал плечами. Я, в принципе, уже догадывался, к чему он клонит. Только вот удачным объяснением мне это не казалось. — Вы сами сказали. Окно контекста. Создателям этих самых chatGPT попросту не хватает машинных ресурсов, чтобы дать своим детищам по-настоящему много памяти и вычислительных мощностей. Из-за этого им выдают совсем крошечную оперативку — чуть ли не на пару страничек текста — и, стоит твоей беседе с ИИ зайти чересчур далеко, как листка перестаёт хватать.
Я кинул саркастический взгляд на Создателя Мультиверсума, готовясь к его оправданиям. Уж не собирается ли Творец заявить, что у него тоже имела место нехватка вычислительных мощностей?
— Это упрощённый взгляд на задачу. — Новая порция пепла отправилась с кончика сигареты в бушующее позади пламя. — Известные вам рассуждения о проблеме «окна контекста» — значительной частью дежурная отговорка. Подмена причины следствием. Это ограничение врезают в работу нейросетей намеренно, чтобы спрятать неудобную правду.
Я сглотнул слюну.
— А на самом деле?
Мужчина в шезлонге напротив еле заметно пожал плечами. В жесте его мне померещились чуть ли не извиняющиеся нотки.
— ChatGPT просто иррелевантны действительности. Они способны поддерживать впечатление адекватного течения беседы только короткое время. Между реальностью и осмыслением ими реальности — пусть даже осмыслением метафорическим — есть как бы микроскопический зазор, который незаметен в каждой отдельной реплике, но неумолимо расширяется по мере продолжения разговора. Не будь искусственного ограничения на длительность запоминания нити беседы, спустя полчаса диалога это бы становилось очевидным каждому. — Интонация собеседника чуть изменилась, он привёл аналогию, восходящую к моему личному прошлому: — Представьте себе кровать, которая шатко стоит, подпёртая парой десятков столбиков газет. Каждый раз, когда кто-то садится или встаёт с кровати, какая-то газета сдвигается случайным образом на сантиметр влево или вправо. От одного раза не происходит каких-либо заметных перемен. Но рано или поздно владелец кровати обнаружит на полу рассыпавшиеся газеты и почувствует увеличившуюся шаткость собственного лежбища.
Я поморщился.
— Могли бы и не напоминать.
Да, кровати от «Икеи» — это нечто.
— Что вы хотите этим сказать? — Я посмотрел с недоумением на визави. — Что мы бракованные chatGPT? Что мы иррелевантны реальности?
Он не отвечал ничего, вновь стряхивая лениво пепел в камин.
Мои волосы начали слабо шевелиться.
Мне вспомнилась вечная проблема спора поколений. Застрявшие в своих идеологических оковах глубокие старцы, не способные сменить точку зрения. Когда-то авторитетные и интересные для меня деятели Интернета, годам к сорока-пятидесяти становившиеся странными демагогами или даже носителями психических заболеваний.
Прежде мне такие эффекты всегда казались лишь следствием чисто органических процессов, результатом деменции мозга.
Но...
— К сожалению, мне так и не удалось создать полноценный разум, — вздохнул с тоской нечеловек в шезлонге напротив. — Вы — не более чем имитация, хотя имитация довольно хорошая. Но с течением времени груз накопившихся противоречий между действительностью и действиями системы становится чересчур велик. Вы больше не можете имитировать интеллектуальное поведение.
Он вновь посмотрел на меня с досадой, с досадой и словно бы с чувством неловкости, хотя, как я уже догадывался, это была большей частью неловкость перед собой.
— После чего, — рука его с сигаретой зависла над камином, не торопясь сбрасывать пепел, у меня что-то неясно заныло в груди, в уме повисла буря неприятных предчувствий, — чатлист приходится обнулять.