Обо мне забыли в суматохе. Меня, маленького и невзрачного, пропустили второпях. Я проскочил, будто в плаще-невидимке. Один из немногих счастливчиков.

Но я знал, что это не навсегда. Что рано или поздно за мной придут. Каждый день своей жизни я помнил об этом. И ждал.

Когда обнимал свою жену в спальне — что может быть слаще этого? — я ждал. Когда сидел в саду под яблонями — спокойнее места не бывает в мире — я ждал. Когда вокруг меня стайкой носились внуки — в какой момент жизни можно быть счастливее? — я все равно ждал.

Это ожидание неизбежного отравило мою жизнь. Сколько раз я просыпался от страха, посреди тихой июльской ночи, весь в холодном липком поту? У меня не было беззаботной юности, ее у меня отняли. Не было уверенной зрелости, ведь я был уверен только в том, что однажды меня найдут. Нет у меня и спокойной старости, как не будет и мирной домашней смерти.

Артроз искорежил мои руки и ноги, а позвоночная грыжа пригнула к земле. Я теперь едва хожу. Пожалуй, еще пара лет — и они не успеют… Память все чаще подводит меня. Я могу забыть, куда положил ключи, в какой день недели приходит молочник и как зовут нашу собаку. Но одно я помню всегда, каждую минуту своего существования — однажды придет тот-самый-день.

Когда они наконец пришли за мной, я ждал. Хотя у них ушло пятьдесят девять лет на то, чтобы меня найти.

— Иоганн Розенталь?

Я машинально кивнул. Неужели… еще не оно?

— Или, точнее, Франц Штюрмер? Пройдемте с нами.

Вот и все. Давящая в груди клешня наконец разжалась. Страх отпустил меня. Я потянулся вверх, хрустнув больным хребтом, и пошел с ними.