взято из сети, #жизненно

Дурак шестой. Падите ниц! Средь моря человечьих лиц Его я отличаю сразу По дерзко блещущему глазу; Улыбка подтвердит и шаг, Что это — мой шестой дурак. Поверьте мне: когда могли бы Мы глупость распилить на глыбы, Да их в Египет отвезти И пирамиду возвести, — У нас бы вышла пирамида Неописуемого вида: Подножье — сотни вёрст окрест, А высотою с Эверест. И эта разума могила Собою б землю проломила, И рухнула бы в ад, к чертям, И всё передавила б там. А мой шестой — я знаю твёрдо — Сидел бы на верхушке гордо, Имея место по уму: Ведь дурни прочие ему, Со всею дуростью своею, Сгодятся разве что в лакеи. Я расскажу сейчас, каков Король державы дураков. Он видом с умным схож на диво, Серьёзен, говорит красиво, — Есть вдохновение и слог… Ну, прямо мудрости пророк! Я знаю: умников немало В ловушку эту попадало, Как караси на червяка Ловясь на речи дурака. Наживка эта аппетитна, Притом ещё вкусна и сытна. Но… раз поешь — и с этих пор Наступит умственный запор. Так что же это за наживка, — Та ядовитая фальшивка, Которой дурень увлечён? Свободу воспевает он. (Настал момент остановиться И простодушно удивиться: «Ну, сей писака учудил: Саму свободу заклеймил!». Мне возразить покуда нечем, И я на это так отвечу: Не возмущайся, погоди, — Зерно рассказа впереди) Итак, свобода. Это слово, Конечно, стоит дорогого. Давай послушаем чуть-чуть: Быть может, и уловим суть. «Я — человек, венец Природы И средоточие свободы. Мне нет пределов и препон; Моё желание — закон. Мораль — она для тварей мелких; Сии Природные поделки, Имея разума на чих, В стремленьях мелочных своих По закоулкам жизни рыщут, Законов Мирозданья ищут, Мечтая о ярме раба… Что за нелепая судьба! Ну разве это не позорно — Колени преклонять покорно, Молиться принципам пустым И выверять себя по ним? На деле быть должно иначе. Нам во владенье предназначен Весь мир, — и, властвуя над ним, Мы разрушаем и творим. Мы — Бог, и никого над нами. А значит, мы решаем сами В величье подлинном своём, Что будет злом, а что — добром. Морально то, что нам по нраву. По этому святому праву Нам, людям, дан закон и власть. А жить иначе — значит пасть». …Владыка мира самовластный, Дурак бездушный и опасный; Ведь это — подлинная тьма, Зараза сердца и ума. Послушать, — самому охота Изведать этого полёта Быстрее ветра, выше звёзд… Тут ясно всё, и вывод прост. Природы движущая сила Род человечий породила. Её законы велики; И могут только дураки, Скопцы ума, рабы желанья, Хулить основы Мирозданья, На благо общее восстать И презирать Природу-мать. Такой дурак в обычной жизни — Что ворон на кровавой тризне: Куснуть, урвать, глаза пронзить, Труп обглодать, живых добить. Я тигру иль иному зверю С опаской меньшею поверю, Охотней встану рядом с ним, Чем с дураком шестым моим, — Ведь тот по прихоти малейшей Тебя предаст обиде злейшей; Легко обманет и солжёт; Захочет — и ножом пырнёт. Зачем?.. За что?.. Простое дело: Душа свободы захотела. «Нельзя»? А это что за бред? Для дурака запретов нет. Он — человек, великий духом. Оставив совесть жалким мухам, Он рвётся к совершенству, ввысь. Кто на пути? Поберегись! Он за своею целью может По головам пойти без дрожи, И может выгодно продать Собаку и родную мать. Противоборство тьмы и света — Его разменная монета; Захочет — всё перевернёт: Тьму ясным светом назовёт, А солнце, сделавшись покорным, Провалом обернётся чёрным. Когда бы он гигантом стал, То в пасть бы города кидал. Страшись такого Гулливера: Он — сам себе и Бог, и вера, И мир, и жизнь, и принцип — сам. …А совесть остаётся нам. К несчастью, в нынешнее время Плодится быстро это племя, Которому названья нет. Для них свобода — что кастет. Растёт и ширится зараза. Чума, холера и проказа В сравненье с ней не так страшны: Им лишь тела людей нужны. А безграничная свобода И душу превратит в урода, И сердце в порошок сотрёт; Был человек — стал живоглот. А если так, то надо, значит, Свободу понимать иначе; Нельзя великий этот дар В безумный превращать кошмар. Законы сущего едины. И только для тупой скотины Желанье — принцип бытия. Не смотрит в небеса свинья. СЕДЬМОЙ ДУРАК А вот ещё один из них, — Болванов избранных моих. Меня осудят тут едва ли: Таких во все века ругали, Клеймя разэтак и растак. На деньги падок сей дурак. О, эта гильдия известна; Она душой торгует честно: Тридцатник штука. Это дар, — Уметь продать гнилой товар. Тут всё до отвращенья ясно. Поставил точку? И напрасно! Увидев мельком этот шарж, На отсеченье руку дашь, Что знаешь личность на портрете. Но погляди при ярком свете: Возможно, обнаружишь ты В рисунке и свои черты. Здесь возмущенье неуместно. Ты сам себе признайся честно: Когда тебе предложат грош, Ты эту руку оттолкнёшь; Однако ж, быть такое может, Тебе и более предложат, — Так что тогда? Простой кошель — А бьёт точнее пули в цель. Слова — одно; а что на деле? Вот куча денег. Неужели, Чтоб вожделенный приз забрать Ты не осмелишься соврать, Закрыть глаза на грязь и мерзость, Стерпеть удар, любую дерзость, Сойти с достойного пути, На подлость и подлог пойти, Иль, вдохновясь чужим примером, Предать друзей легионерам? Ты возмущён? «Конечно, нет»? А мог ли быть другой ответ? Я не спешу клеймить и метить. Ты сам себе сумей ответить, — Себе, не мне. На этот раз Твоя душа рассудит нас. Такой дурак, приличный с виду, Подобен сутью паразиту: Он прячется внутри у нас И знает, что настанет час, Когда спадут его оковы, Слетят запоры и засовы, И под весёлый звон монет Он выползет на белый свет. Кто может точно поручиться, Что в нём чудовищу не скрыться? Кто сам себе поклясться б мог, Что самый дальний уголок Его души, незримый взглядам, Не занят этим смрадным гадом, Что в нём не затаился зверь? Не веришь? Что ж… Тогда проверь. Наставник-жизнь не шутит с нами: Покой да тишь, и вдруг — экзамен. Теперь забудь пустой кураж. Когда экзамена не сдашь, То тем за слабину заплатишь, Что человечью суть утратишь, В помои превратишь её: Был человек — а стал гнильё. А если выстоишь — быть может, Тебя победа в гроб уложит. Что до меня, то лучше так, Чем жить и знать, что ты — дурак. Трудяга честный и бездельник, — Любой замрёт при виде денег; С какой ни глянешь стороны, А деньги всё-таки нужны. Они б и мне сгодились тоже; Но совесть и душа дороже. Пускай моя мошна пуста, Пускай наступит нищета, Пускай подохну под забором, — Но никогда не стану вором, И за блестящую деньгу Продаться в жизни не смогу. И вот за эту-то причуду Я дураком для многих буду: Ведь только подлинный дурак Отвергнет дармовой пятак. У этих умников рассудок Давным-давно ушёл в желудок, А где гнездилась совесть, там У них отрос дебёлый срам. Такой в себе не ошибётся: Он знает сам, что продаётся; Он ради этого живёт. Людей же сей бесстыжий скот Привык делить на три породы. Одна — такие же уроды; О них он будет говорить: «Вот: человек умеет жить!». Здесь уважают тех, кто может Самих себя продать дороже; К таким деньга рекой течёт; Таким — заслуженный почёт. Другой породой он считает Тех, кто продать себя желает, Да не умеет, вот беда. Они голодные всегда; Их алчность жжёт, обида гложет, И зависть, точно ржа, корёжит; На шик чужой они глядят Бессильно сглатывая яд. Такой и рад служить товаром, — Да никому не нужен даром; И эта правда для него Обидней и больней всего. Отсюда и берутся, кстати, Революционеры, тати, И тот бесчисленный народ, Что подаянием живёт. Я ж отношусь к породе третьей, — Немало и таких на свете; И нас продажный самоглот До самой смерти не поймёт. Мы для такого будем сами Самоубийцами, глупцами, Породой той, с которой впредь Спокойней дела не иметь. И для меня такое мненье — Достойное вознагражденье, Ценней, чем орден иль диплом. Кто осуждаем дураком, Тот может убедиться этим, Что он не зря живёт на свете. Наш мир — один большой базар. Здесь есть почти любой товар. Но даже здесь всегда найдётся Такое, что не продаётся: Душа и совесть, ум и честь. Хотя желающие есть Платить за это, — и немало! — Вовек под небом не бывало, Чтоб настоящая душа Ушла с торгов за два гроша. Ты можешь, заплатив подонку, Купить протухшую душонку, Подделку-честь и совесть-лом Впридачу с бросовым умом. Подобный продавец — калека, Забывший облик человека; Живой мертвец. Торговый ряд, Где эти продавцы сидят, Подобен кладбищу. Пред нами — Погост с могильными холмами, И кружит вороньё над ним… Здесь нечего искать живым.